Доигралась

      Наступившая по истечении тёплого дня раннего лета, ночь заключила Плесси-Ле-Тур в свои ласковые прохладные объятия. Исчерна-синее небо усеяли светящиеся крупинки звёзд, эта прекрасная июньская ночь смотрела в открытое окно спальни поместья Рабодьер своим единственным глазом — роняющей на спящую округу слабый белёсый свет луной. Дующий ветер доносил издали аромат глициний и жасмина. Филипп зажёг свечи в канделябре на стене и тут же отдёрнул руку, вполголоса выругавшись и приложившись ртом к обожжённому по неосторожности пальцу на короткое время, после чуть выше подтянув белые бриджи, облегающие его крепкие ноги, и запустил пальцы в свои густые чёрные волосы, взъерошив их. Иногда молодой мужчина нетерпеливо прожигал золотисто-карими глазами закрытую дверь спальни, ожидая того, когда она откроется. Чтобы унять нетерпение, Филипп нарезал круги по комнате, иногда жадно прислушиваясь к звукам за дверью. Подойдя к не занавешенной голубым пологом кровати, откинул одеяло и взбил посильнее подушки. Наконец, его ожидание перестало быть бесплодным, потому что послышался скрип открывшейся двери и порог комнаты переступила молодая женщина, одетая в домашнее платье простого покроя бледно-бежевого цвета, замечательно смотрящееся на её стройной фигуре с плавными изгибами. Распущенные чёрные густые волосы красивыми волнами струились вдоль спины до самой талии. Вошедшая женщина подошла к Филиппу, обвив руками его шею и прижавшись к нему, прошептав в самое ухо мужчине: — У меня хорошие новости, все в доме улеглись спать. — А Филипп и Мари, Фьора? Они спят? — уточнил Филипп, целуя жену в шею и поднимаясь выше к её уху, слегка покусывал мочку и гладя её плечи, приспуская с них рукава платья. — Давно мирно спят зубами к стенке, так что ночных визитов детей к нам в комнату не ожидается, — ответила Фьора, кокетливо смеясь и прищурив от удовольствия искрящиеся весельем серые глаза, глядя на мужа из-под полуопущенных пушистых ресниц и дразняще гладя кончиками тонких длинных пальцев торс мужа, не скрытый рубашкой и подобный тем, какие доводилось видеть Фьоре у статуй античных богов. — И какой же сюжет отыграем сегодня, любимая? — бережно приподняв за подбородок лицо супруги, Филипп гладил большим пальцем её щеку и любовался нежным чистым лицом Фьоры, расцветшей на губах завлекающей улыбкой и острым слегка вздёрнутым носиком, вызывающим в воображении сходство с лисой, за что она удостоилась ласкового прозвища от мужа «Лисичка». — У меня родилась одна идея… — Фьора игриво хихикнула и прикрыла рот изящной тонкой ладонью. — Римская императрица и раб… Суровая, властная императрица и её раб, который зависит от воли этой беспощадной женщины… — Надеюсь, выйдет не так как с сюжетом про воровку и гвардейца? — с ласковой иронией поддел Филипп жену, поцеловав её в кончик носа и заработав от неё в награду шуточный тычок в бок. — В этот раз я буду стараться не отклоняться от первоначальной задумки, любовь моя, — привстав на носочки, Фьора поцеловала мужа в губы жадным и требовательным поцелуем, а Селонже со всем пылом отвечал ей на ласку, крепче сжав в объятиях стройный стан молодой женщины. Нескоро они ещё отстранились друг от друга и разомкнули объятия. — Тогда я сменю наряд для большей достоверности? Только не подглядывай! — Молодая женщина в шутливо-молитвенном жесте сложила руки. — Можно подумать, я не видел, как ты красива без одежды, — тихо проговорил Филипп, но просьбу Фьоры выполнил — смежил веки и прикрыл ладонью глаза.   Нежно проведя рукой по щеке мужа, Фьора прошлась до огромного сундука возле кровати и, открыв тяжёлую крышку с кованым орнаментом, извлекла из недр сундука белую простынь, в которую завернулась, намудрив нечто похожее на древнеримскую тунику. Верно поняв, что теперь можно смотреть, Филипп открыл глаза, с горячим восхищением во взоре глядя на жену, нежность золотистого загара подчёркивала белизна простыни — волей фантазии Фьоры превратившейся в тунику. — Ты прекрасна, — высказал молодой человек то, что хотел, подошёл к жене и опустился перед ней на одно колено. — Какие будут распоряжения, госпожа? — придал Филипп своему голосу смирения, начав скоро вживаться в роль. — Сейчас же приведи в порядок всю мою одежду и обувь. Одежду перебрать, обувь почистить, — твёрдо отдала Фьора распоряжение, стараясь убедительно сыграть роль избалованной роскошью правительницы. — Погоди, Фьора, мы же не так планировали, — опешил Филипп, поражённо воззрившись на жену. — Выполнять распоряжения, я сказала! — прикрикнула Фьора на него, метнув заискрившийся гневом взгляд. — Или хочешь, чтобы я продала тебя в гладиаторы? — Нет-нет… Слушаюсь, госпожа, простите, — подыграл ей Филипп, про себя восхитившись точным попаданием жены в образ императрицы-тиранши, приступив к данному ему заданию. Самым добросовестным образом мужчина вычистил немалую коллекцию туфель, сапог и ботинок жены. Всю её летнюю и зимнюю одежду он почистил от пыли и даже разложил по цветам. — Надеюсь, вы довольны, госпожа? — задал он её вопрос, поклонившись. — Что ж, вполне хорошая работа, — с холодной надменностью резюмировала Фьора, поведя плечами. — В комнате что-то слишком грязно. Вымыть полы и окна! — Что?! Какого чёрта, Фьора? — вырвалось недовольно-растерянное у Филиппа. — Ты ещё смеешь оспаривать мои приказы, ленивый раб? — ледяным тоном процедила Фьора, стремительно подойдя к поклонившемуся ей Филиппу, и поднялась на цыпочках, обхватив голову мужа ладонями и пылко припав в поцелуе к его сухим тонким губам. — Сию же минуту берёшь тряпку в руки, наливаешь в ведро воду и моешь здесь всё до блеска! На галеры захотел?! — Будет исполнено, госпожа, — не выходил из роли Филипп, отправившись покорно выполнять распоряжение почувствовавшей вкус игры супруги. До блеска отмывая окна и полы последующие полчаса, Филипп думал, что эта его с Фьорой игра в древнеримское рабовладение немного затянулась. Граф де Селонже сам не понимал, как всё успело дойти до того, что ему довелось по приказу своей суровой властительницы выбивать ночью пыль из ковра и чистить дорожку перед домом. Всё это время, что Филипп подметал метлой дорожку перед домом в свете полной луны, роняющей бледный свет, Фьора полулежала на одной из ступенек и наблюдала за усердием мужа, улыбаясь с кокетливым ехидством. Но апогеем стало то, что Фьора отдала приказ испечь имбирные печенья, как только Филипп закончил с предыдущим распоряжением. — Фьора, у меня в голове не уложится, как может прийти в мысль готовить имбирные печенья посреди ночи, — делился с женой своими соображениями Филипп, замешивая тесто на готовку будущего кулинарного изыска для Фьоры, когда они были в кухне наедине. — Обычно все нормальные люди едят утром, в обед и вечером, а не ночью. — Так, ты что-то сильно разговорился, негодяй, — с горделивой снисходительностью обронила Фьора, подпиливая ногти пилочкой. — Фьора, меня не покидает мысль, что наша игра в императрицу и раба пошла немного не по тому сценарию, который мы оба запланировали, — твёрдо заявил Филипп, прекратив месить тесто и вытерев руки о полотенце. — Все эти попытки воссоздать рабство в Древнем Риме слишком затянулись. У тебя вообще есть эротические фантазии, где я не готовлю, не убираю и не подметаю дорожки? — Да, есть — где ты сидишь с детьми. И вообще, бодрее замешивай тесто, печенье само себя не приготовит и рабам слова не давали, — беззаботно парировала Фьора, подойдя к мужу и плавным движением проведя рукой по его щеке. — Ну всё, ведьма, ты преступила черту! — вскипел Филипп, рывком подхватив ничего не понявшую и растерявшуюся Фьору и усадив на стол, резким движением спустил до бёдер её импровизированный наряд, иногда поминая чёрта и вполголоса возмущаясь тому, что жена основательно замоталась в эту материю. Пилочка для ногтей из рук Фьоры упала на пол. Кадка с тестом безжалостно была сброшена следом за ней движением руки молодого мужчины. — Ты что делаешь? Этого не было в сюжете! — деланно возмущалась Фьора, с губ которой срывался приглушённый и волнующий смех, пытаясь мягко оттолкнуть припавшего с поцелуями к её шее и к обнажённой груди мужа, и в то же время откинув назад голову и опустившись спиной на стол, отдавая себя во власть жарких ласк — порождающих в ней томление и сладостную негу. — Такого поворота оговорено не было! — Считай это привнесением в игру событий о восстании рабов против тирании Рима, — нашёлся с ответом Филипп, с алчностью приникнув в страстном поцелуе к полуоткрытым губам Фьоры, одной рукой он гладил внутреннюю поверхность бёдер молодой женщины, другой же мягко массировал её шею. — Как бы ты ни стремился приплести сюда Спартака, а правительница великого Рима скорее предпочтёт смерть, чем преклонит колени перед варваром! — бросила в лицо мужу графиня де Селонже с вызовом, получив за свою дерзость в ответ пылкий и требовательный поцелуй. А за окнами дома с барвинками передавала свои бразды правления наступающему утру ночь, изредка до слуха распалённых желанием мужчины и женщины доносились голоса кукушек, за закрытыми дверьми кухни слышалась чья-то тяжёлая поступь.