Жил я с вами, терпел я, и плакал я с вами,
И не знал никогда к благородству бесстрастья,
Нынче я навсегда отступаю с тенями
И, грустя, ухожу, будто здесь было счастье.
Юлиуш Словацкий, «Завещание»
Было сырое хмурое утро субботы. Наручные часы Феликса Лукашевича показывали половину восьмого. Он закончил складывать вещи в старый саквояж. Феликс убрал сумку с застеленной кровати на пол и тяжело опустился на край койки. Лукашевич повернул голову налево, к окну, и оценил ситуацию на улице — ливень, как был пять минут назад, так он и есть. Затем опустил голову, досконально изучая носки своих ботинок. Перевёл взгляд на дверь комнаты. Такая же дверь, как и полчаса назад, ничего не изменилось. Всё ради того, чтобы не встретиться глазами с другом, так же известном как Торис Лауринайтис, литовец по происхождению, поляк по месту жительства и гражданин мира в душе. Тот стоял, словно наказанный, подпирая собой стену цвета молодых одуванчиков и книжный шкаф, в котором больше хранились пыли, чем книг. Феликс невольно обратил внимание в свете тусклой лампочки на схожесть своей тени с тенью Ториса — такие же волосы до плеч, почти одинаковый рост и ширина в плечах.
До автобуса оставался час.
Пасмурные осенние дни в Варшаве были для Феликса личным Адом. Но то ли было в деревне у бабы Вали (полное имя которой Вальпургия*) где-то под Варшавой. Там и дожди проходили с особым деревенским уютом, и мёртвые листья падали живописнее.
Феликс оправдывал свой поступок тем, что «Все мы вышли из деревни, все мы родились в землянке». Тем, что если переехать, всё с искусством наладится. Необдуманный, наивный, глупый поступок.
Торис подошёл поближе к Лукашевичу и, немного подумав, сел рядом с ним.
— Ты всё обдумал? Может, передумаешь? — Лауринайтис цеплялся за последнюю надежду не хуже, чем крысиные хвосты друг за друга, образуя крысиного короля.
— Да, всё. Или ты что, думаешь, что я просто так, с утра проснулся и вбил себе в голову, что мне пипец как надо уехать? — на самом деле всё так и было, Феликс об этом боялся признаваться даже себе, — Ну ты не волнуйся, звонить каждый день буду. А вообще, приедешь ко мне! На следующие выходные! Решено!
Последние слова давались с трудом, рождались вместе с сомнением. Кажется, Торис смог переубедить Лукашевича, вот же чёрт рогатый! Лауринайтис подарил в себе желание грубо ответить Феликсу, сказать, что у него самого дела.
— Может, выпьем кофе? — единственное похожее на нормальное решение за последние два дня. И то не Феликса.
— Давай. — короткий кивок и взгляд на часы.
***
Т о р и с. Я закрыл дверь за тобой и тяжело опустился на твою кровать. Перед глазами мелькали события двадцати минут назад. Вот ты идёшь неправдоподобно широкими и умными (догадываюсь, что виной тому эхо, поселившееся в нашей полупустой комнате) шагами к саквояжу, лежащему опять на кровати. Копаешься в нём, перемяв все вещи. В твоих руках деревянная статуэтка то ли кошки, то ли лисицы, покрытая местами чем-то красным**. На, на память, говоришь ты. Одёргиваешь свой синий свитер. Почему я его никогда не видел? Затем подхватываешь чемодан, при всей его массивности оказавшегося пушинкой, и минуешь комнату, гостиную. Через коридор проходишь в подъезд и ты уже на улице под дождём. Даже не оборачиваешься на стук в окно. Прощай, надеюсь, ты образумишься и вернёшься через неделю.
***
Ф е л и к с. Неужели Торек не знает, что мне лучше будет уехать? Устроил мне так называемую «сцену», видите ли, дурак ты, Фелек, зачем тебе ехать туда, где тебе хорошо, сиди лучше в этой мокрой Варшаве и не высовывайся! Ну нет, не на того напал! Хотя, может он типа и прав, но в меньшей степени. Автобус под мои длительные раздумья уже выехал из Варшавы, вот и слава Велесу, Перуну, кого ещё вспомню, тому тоже слава, вот.
***
За окном автобуса, странного вида «Икаруса», которым Лукашевич был удивлён из-за неуверенности, что такие автобусы ещё ходят, мокли грязно-золотистые колоски. Серое небо провисало надо взмокшей землёй. Знакомая с детства дорога, покрытая, как обычно осени, слоем грязи, тянулась на многие километры мимо остановки, на которой Феликс и вышел. До деревни оставалось идти пешком всего два километра.
А стоит ли затея этого?
