Deadly beauty

Когда его сердце останавливаемся, моё будто бы начинает биться ещё чаще. На его лице застыло необъяснимое выражение: он будто бы до самого конца сомневался в своём решении, но было уже поздно. На миг мне становится страшно и одиноко, но это всё быстро перерастает в нечто большее. Во мне бурлит разрушающее чувство гнева и озлобленности на этот мир. Почему всё так несправедливо?! Почему я должен был собственными руками забрать жизнь у самого дорого мне человека? Мои руки трясутся, пока я делаю первый надрез на остывающей коже. Я с силой сжимаю скальпель, пытаясь хоть как-то контролировать себя, но гнев словно огонь с каждой минутой разрастается ещё больше. Системы сбоят от внутреннего перенапряжения, будто моя кровь действительно вот-вот вскипит и потечёт отовсюду, капая и прожигая его кожу насквозь. Мне нужно взять себя в руки. Ради тебя, Винсент. В тот день вы спросили меня, продолжу ли я этот путь. Решусь ли я взять на себя роль судьи или же стану свободным от предрассудков и людских пороков, продолжив скитаться по миру? Смотря на эту беспокойную улыбку, я принимаю решение. Люди вынудили Творца пойти на жертву, но они-то не знают, что его верный ученик будет жить. Жить, потому что его нельзя убить. Жить, будучи неживым. Я делаю надрезы на шее и помещаю туда крохотные зелёные цветочки хризантемы. Тонкие струйки крови стекают маленькими ручейками вниз, скользя по гладкой бледной коже, оставляя красные дорожки после себя. Тогда я беру эту аккуратную тонкую руку в свою, и с силой втыкаю скальпель посредине ладони. Чувствуется, как он поначалу утыкается в хрупкую кость, но та быстро ломается, и я делаю сквозное отверстие и помещаю туда толстый стебель красной розы. Вы больше ничего не чувствуете, Винсент? Вот и я тоже. Потому я широко открываю ваш рот и проталкиваю туда комочек нежно-голубых незабудок, следом за ним я помещаю туда и ствол оранжевой орхидеи. Делая быстрые надрезы на руках и ключице, я покрываю эту бархатную кожу золотарником. Затем идёт самое неприятное: я приоткрываю одно веко, заглядывая в стеклянный глаз. Всё, что мне нужно сделать, — достать его из глазницы и поместить туда цветок. Это даётся особенно трудно, когда я наконец понимаю, что же делаю со своим человеком. Я стараюсь не думать — и даже не смотрю на то, что делают мои руки, которые вытаскивают глазное яблоко и перерезают нервы, на которых оно держалось. Синяя роза занимает своё место. Вспоров грудную клетку и живот, я очищаю всё это от органов и закрываю зияющую рану фиолетовым букетом из сирени, тюльпанов, крокусов и гиацинтов. Мне не страшно. Мне до боли обидно, что ты оставил меня, но я всё пойму. Я возьму эту тяжёлую роль на себя, я очищу этот мир от той грязи, которая когда-то не давала покоя моему человеку. Я раз и навсегда избавлю мир от грехов, жестокости, лжи и лицемерия. Я сотворю идеальный мир, чтобы дождаться вас здесь, Винсент. Где-то вдали уже слышится вой сирены, и я понимаю, что у меня больше нет времени. Я искренне не хочу покидать это место: мне было так спокойно, пока мы были вместе. Напоследок я подхожу к своей картине и смотрю на то, что сотворил. Это выглядит ужасающе и одновременно завораживает. Я исполнил ваше желание, теперь же я стану на путь ваш, чтобы исполнить вашу мечту. Я ещё раз целую этот бледный лоб. Я ненавижу тебя, Винсент. Ненавижу за то, что оставил меня одного. Ненавижу за то, что дал мне этот выбор. Ненавижу за то, что вновь заставил меня почувствовать себя живым. Ненавижу так сильно, что изменю этот мир ради тебя и твоей веры. Я закрываю за собой двери в зал, оставляя свою картину на суд публике. Взгляните в глаза красоте, болезнь которой расползётся по всему миру, очищая людские души. Я выхожу из музея на улицу, где вовсю льёт дождь, и подставляю лицо тяжёлым холодным каплям. С этого дня всё изменится. Прощайте, Винсент. Увидимся в новом мире, который я создам специально для вас. *** 11 августа 2039 года Время: 22:38 Лон Пайн медленно погружался в угрожающую тишину. На улицах нет ни души, и только моросящий дождь тихо отбивает ритм по стеклу автомобиля. Где-то вдалеке уже слышатся первые раскаты грома: скоро городок вновь пострадает от жестокой стихии. Хэнка это не останавливает: он не замечает и то, как быстро холодает, и то, как усиливается дождь, и даже то, как опасно ветер наклоняет деревья или сметает незакреплённые стулья уличных кафешек. Будучи глубоко погружённым в свои мысли, он лишь сильнее вдавливает педаль газа в пол. Остаётся совсем немного до прибытия на место назначения, как вдруг Хэнк слышит ещё один, на этот раз ещё более мощный, грохот. Внутри него что-то замирает, когда он видит вдалеке клубки дыма, а затем и яркие языки пламени, которые окутывают второй этаж частного дома. Сине-красные огни автомобилей уже дают понять, что он почти у цели. Резко припарковавшись у горящего здания, он выбегает на улицу. В воздухе витает неприятный запах жжённой древесины и каких-то химических веществ. — Все целы? — вдруг слышит он голос Николаса. Тот мчится к перепуганным офицерам, которые в страхе выбегают из пламенной ловушки. — Что произошло? — Хэнк подхватывает человека, помогая Николасу дотащить раненого до автомобиля. — Мы только вошли внутрь и… — хрипит полицейский, держась за кровоточащий бок. Хэнк ещё раз бросает взгляд на охваченный пламенем дом: весь второй этаж медленно чернеет и даже ливень не может так просто остановить пожар. — Теперь точно придётся ждать пожарных, — стискивает зубы Николас, — нам нужно ехать в музей. Это пока единственное место, которое приходит мне на ум. Хэнк соглашается, и в этот же момент гремит ещё один оглушительный взрыв. Содержимое второго этажа окончательно выносит наружу, выбивая последние окна и разрушая хрупкие стены. Пламя разгорается с новой силой, и детективы твёрдо решают покинуть это место, понимая, что, если кто-то из преступников и находился внутри, спасти его было бы невозможно. Они бегут к автомобилю Хэнка, и машина с рёвом срывается с места. — Я потратил слишком много времени на проверку информации, — с досадой говорит Николас, когда они отъезжают от дома. За ними направляется ещё одна патрульная машина, которая старается сильно не отставать, и то и дело петляет по лужам. — Главное, чтобы не было слишком поздно. Мы до сих пор не нашли жертву, которая была запланирована на этот день, — отвечает Хэнк, но сам мыслями находится где-то далеко. Всё это время он не переставал думать о Конноре, который бесследно исчез, оставив на душе Хэнка огромный тяжёлый груз. Тревога и страх будто бы физически сдавливают его, заставляя кровь пульсировать в висках, а сердце учащённо биться. Перед глазами он видит только одно: холодное выражение лица друга, его пустой взгляд и смыкающиеся руки на этом бледнеющем, обнажающем скин, горле. Николас и сам видит, в каком состоянии сейчас Хэнк: от его привычного равнодушия и вечного лёгкого раздражения не осталось ни следа. Николас недолго знает его, но понять, что такое с ним случается очень редко, достаточно просто. Пока Хэнк сжимает руль, полностью сосредотачиваясь на дороге и собственных мыслях, Николас отворачивается к окну. Лон Пайн будто медленно умирает: виднеются гнущиеся деревья, огромные лужи, стекающие куда-то вниз по дороге, пустующие улицы, на которые никто не осмелился бы выйти в такую погоду. Ещё через пару минут Хэнк резко тормозит прямо у входа в музей. Уже у самых дверей он видит серую фигуру, которая стоит абсолютно неподвижно. Рассмотреть её пока не представляется возможным, и потому двое детективов спешно покидают автомобиль, даже не заглушив мотор. Человек начинает осторожно двигаться в их сторону. Рука Андерсона невольно тянется назад, но вспомнив, что его пистолет, скорее всего, забрал Коннор, он лишь сильнее напрягается. Когда же таинственная фигура выходит из тени музея, сердце Хэнка замирает. — Коннор! — он бросается к андроиду, который будто бы готов сейчас обессиленно упасть на землю, провалившись в глубокий болезненный сон. На его лице видна бесконечная усталость, на бледной коже разводы крови, смешанной с прозрачными каплями дождя, а на одежде — повсюду странные красно-синие следы. Хэнк цепляется за друга, которого совсем недавно потерял, и буквально не может поверить своему счастью, хоть и выглядит тот очень странно. — Это тириум? Ты ранен? В это время подъезжает патрульная машина, и Николас, выйдя из оцепенения, отдаёт приказ осмотреть музей. — Всё кончено. Коннор зарывается лицом в насквозь промокшую куртку Хэнка, проигнорировав его вопрос. Сам же лейтенант прижимает его сильнее, утешая и пытаясь успокоить, словно тот маленький ребёнок. Ещё некоторое время Хэнк не решается отпустить его, не веря, что перед ним действительно находится его друг. — Что произошло? Коннор не отвечает. Он лишь отчаянно цепляется за Хэнка, пытаясь прийти в себя. Хэнк и предполагать боится, что мог пережить Коннор, раз он сейчас в таком состоянии: пустой взгляд, грязная одежда, непривычная для андроидов слабость в руках. «Чем же мне тебе помочь?» — думает про себя он, прижимая обессиленного друга. Так они стоят под дождём, забыв обо всём вокруг: о ледяных каплях дождя, о полицейских, об очередном убийстве в музее. Слишком уж Хэнку важен этот чёртов андроид, который сейчас наверняка очень сильно шокирован произошедшим, да и сам Коннор особо не стремится что-либо объяснять. В конце концов, их прерывает сам Николас. Словно ошпаренный, он выбегает на улицу, еле сдерживая рвотные позывы. Хэнк понимает, что в музее сейчас творится чертовщина, потому вновь обращается к Коннору, мягко отстраняя его от себя: — Мне нужно сходить туда. — Я не пойду, — тихо отвечает Коннор, смотря куда-то в пустоту, — не смогу. Хэнк не собирается настаивать. Напротив, он сам усаживает Коннора в автомобиль, и тот сразу же проваливается в «сон». Вернувшись к музею, Хэнк подходит к побледневшему Николасу: — Что там? — Посмотрите сами, — тяжело дыша, отвечает он, сжимая кулаки и коря себя за слабость. Он впервые видит такое зверство вживую, поэтому еле сдерживается, чтобы не поддаться липкому ужасу и отвращению. Хэнк без сомнений входит в музей. Двери в зал широко открыты, и уже оттуда он видит, что там действительно что-то ужасное. Цветы. Снова эти чёртовы цветы, которые должны якобы прикрыть мясо и кровь, органы и исполосованную кожу. Хэнк подходит почти вплотную к окровавленному пьедесталу, где на месте неизвестной скульптуры лежит человек. Его грудная клетка широко раскрыта, показывая всю «прелесть» маленького остывающего сердца, украшенного сиренью. Некоторые рёбра переломаны — так неаккуратно преступник пытался расширить свой холст. Он всё сваливал на пол: и ненужные обломки костей, и ошмётки кожи, и кровавое месиво органов. Живот напичкан какими-то фиолетовыми цветами, которые грубо просунуты вглубь тела. Ноги и руки испещрены глубокими, рваными порезами с жёлтыми цветками, как будто убийца окончательно сошёл с ума и позабыл о своей главное задаче — показать красоту. Не то это было отчаяние, не то гнев — Хэнку это неинтересно. Он никогда бы не нашёл обоснования тому зверству, которое творится здесь. Обойдя пьедестал, Хэнк, неожиданно для себя, ступает на что-то упругое, что буквально лопается у него под подошвой. Тихо обматерив всех и вся, он принимает решение не проверять, что же это было. Чуть позже он догадывается сам, когда видит пустую глазницу, в которой распускается тёмно-синяя роза. Рот широко раскрыт, челюсть ломали без какой-либо жалости, чтобы потом поместить туда огненную орхидею. На шее красуются глубокие раны, из которых тянутся зеленоватые цветки, пропитанные кровью. Последним штрихом этого ужаса стала пробитая насквозь ладонь, в которую продет толстый стебель алой розы. Ещё раз посмотрев на истерзанное лицо, Хэнк удостоверяется, что перед ним лежит не кто иной, как сам Винсент — тот тихий и ничем не примечательный парень. Теперь же Хэнк недоумевает: убийца перед ним или очередная жертва? Он до последнего надеялся, что сегодня это дело будет закрыто, но разгадка до сих пор остаётся за тёмной пеленой тайны. Единственная надежда — только Коннор, а сам сгоревший дом, судя по всему, уже не может дать каких-то зацепок. Хэнк выходит на улицу, где всё ещё стоит Николас. Тот что-то обсуждает с полицейскими и — что настораживает Хэнка — иногда косится на его автомобиль. Он спешит к машине, но Николас сразу же притормаживает его. — Лейтенант, вы же понимаете, что мы не можем пока вас отпустить? — Это ещё почему? — Коннор, — он кивает в сторону автомобиля, где сейчас находится андроид, пребывающий где-то в закромах своей системы, пытающийся найти спасение и утешение после неудержимых эмоций, — он был здесь ещё до нашего приезда, и мы просто обязаны его допросить. — Ты же понимаешь, что он сейчас не в состоянии это сделать? — Именно поэтому я прошу вас не покидать город так быстро. Мы должны удостовериться, что он никак не замешан во всём этом. — Замешан? О чём ты?.. Возмущения Хэнка прерываются громкой мелодией, доносящейся откуда-то из мокрого плаща Николаса. Он тут же отвечает, не обратив внимания на недовольство Хэнка. — Да? Хорошо, мы скоро будем, — разговор выдаётся очень коротким, потому, тяжело выдохнув, Николас вновь обращается к Хэнку, — предлагаю вместе съездить на место взрыва. Пожарные уже выполнили свою работу, так что теперь можно осмотреть дом. Хэнку не хочется спорить. Он желает только быстрее расправиться с этой тянущейся будто бы вечность загадкой, и со спокойной душой вернуться домой. Почему-то на него нахлынивает раздражение: казалось бы, вот убийца, прямо перед вами, только он… мёртв. Остаётся всего-ничего — найти того, кто отправил преступника на тот свет. Конечно же, предположительно это был его андроид, и, конечно же, подозрения легко могут пасть на его Коннора. Хочется только понадеяться, что в доме они найдут ответы, а его друг быстро придёт в себя и сможет сам что-то рассказать. Дорога оказывается напряжённой. Николас то и дело косится в зеркало заднего вида — смотрит на Коннора, который всё ещё в отключке. Хэнк знает, что при желании его можно легко разбудить, ведь андроиды в принципе не могут быть без сознания: они всегда «засыпают» только по своей воле и так же быстро «просыпаются», когда нужно. — Так ты думаешь, это он? — вдруг спрашивает Хэнк, не выдерживая этого напора, который даже направлен не на него самого, а на его друга. — Я понимаю, что для вас это может быть трудно, Хэнк, но нужно трезво оценить ситуацию. Он пропал на какое-то время и потом появился в эпицентре всего этого кошмара. Разве это не подозрительно? Вы хоть знаете, что с ним происходило эти дни? Конечно же, Хэнк не может ответить на этот вопрос. После долгого расставания он очень рад увидеть своего друга и потому совсем забывает об обстоятельствах, при которых они встретились. Он и сам невольно бросает взгляд на Коннора, который мирно сопит на заднем сидении. Мог ли он что-то сделать? Нет, Хэнк уверен в невиновности своего друга на все сто процентов, а это значит, что он сделает всё для того, чтобы обезопасить его. — Есть один выход, который расставит всё по своим местам и скинет все подозрения с вашего друга, — продолжает Николас, не дождавшись от Хэнка внятного ответа, — нужно прочитать его память. Хэнк сжимает в руках руль. В такую ужасную погоду ему бы стоило сконцентрироваться на своих мыслях, но в его голове тут же всплывают воспоминания с их первого совместного допроса. Чтение памяти для любого андроида — вещь довольно неприятная, особенно если эта самая память хранит в себе что-то настолько ужасное, что Коннор бы точно предпочёл забыть. — Вам нужно только дать своё согласие на это. Вы ведь владеете им в полной мере, насколько я знаю, — Николас всё ещё надеется услышать от Хэнка хоть что-нибудь, но тот лишь уставился на дорогу, тихо скрипя зубами. Конечно, у них не остаётся выбора, но он пока не знает, как сказать об этом Коннору. Будет ли ему тяжело? Не захочет ли он вдруг самоуничтожиться, как было с другими потрясёнными андроидами? Хэнк ничего не смыслит в этих чёртовых железках, и оттого ему не по себе, ведь он не знает, чем это может закончиться. Если Коннора заберут, то вряд ли он вернётся оттуда «живым»: «Киберлайф» поймут, что в его системе явно что-то не то, и наверняка захотят заменить его на более стабильный вариант. Можно только надеяться на то, что Хэнк быстро найдёт выход из сложившейся ситуации, а сейчас им ничего не остаётся, кроме как скользить по лужам. Город медленно приходит в себя: дождь постепенно затихает, ветер уже не гнёт бедные тоненькие стволы деревьев, а молния не рассекает небо слепящими вспышками, будоража кровь. Когда они приезжают на место происшествия, буря уже окончательно стихла. Остались только пепел, запах гари и нависшая напряжённость. Николас идёт вперёд, а Хэнк решает задержаться у автомобиля. Пока шустрый шериф уже успевает проскочить в дом, Хэнк всё ещё устало смотрит на Коннора. На секунду ему кажется, что тот действительно отключился навсегда, но стоит ему прислушаться, как он тут же слышит слабое дыхание. Андроиды дышат лишь для удобства людей, и Коннор не исключение. Напротив, Хэнк готов поклясться, что сейчас у него самый человечный андроид в мире, чуть ли не единственный, который остался после жестокой революции. Собравшись с силами, Хэнк всё-таки выходит из машины и направляется прямиком к дому. Как он и предполагал, в этих останках трудно выудить хоть что-то стоящее. — Здесь находилась растяжка, — окликает его Николас, когда Хэнк хочет подняться на второй этаж, — так что советую быть осторожным. Проигнорировав его слова, Хэнк идёт наверх. От этажа почти ничего не осталось: пол скрипит и прогибается под ногами, стены обуглились и кое-где крошатся от мощной ударной волны, повсюду разбросаны какие-то сгоревшие дотла мебель и вещи. Хэнк медленно и аккуратно ступает вперёд, к самой дальней комнате, дверь которой выбита взрывом. Видимо, именно там и была бомба, которая по итогу уничтожила практически весь дом. Войдя в чёрную разваленную комнату, Хэнк уже и не надеется найти что-то стоящее: всё в настолько ужасном состоянии, что поначалу он даже не понимает, что стоит в самой обыкновенной ванной комнате. Проходя по останкам и грязи, он приближается к разбитой ванне и заглядывает внутрь: на самом дне её осколков странная тёмно-синяя жидкость и какие-то детали. Хэнк невольно тянет руку и дотрагивается до одной из них: на ощупь словно металл, только не такой холодный, как обычно. Много частей. Много полуметаллических частей и синей жидкости. Сомнений почти не остаётся: эпицентром взрыва стал сам андроид. Он подорвал себя, как только понял, что ему не скрыться? Нет, ведь Николас сказал о растяжке, которая и спровоцировала всё это. Значит, он просто ждал? Но какой смысл ждать, если андроид должен был вернуться сюда только после убийства Винсента? Тут боком вылезают временные рамки: успел бы убийца из одного конца города в другой, при условии, что смерть Винсента наступила относительно недавно? Нет, он бы точно не успел вернуться обратно домой. — Значит, этот андроид?.. — Хэнк опускается на колени и сжимает в руке металлическую деталь. Почему-то в голове всплывает только больше вопросов, но вместе с тем возвращается и тревога — липкая, щемящая сердце и окутывающая чернотой тревога. Пазл, который сейчас складывается прямо перед ним, не предвещает ничего хорошего. Мысли путаются, в горле застрял колкий ком, руки слегка подрагивают. Горькая правда? — Хэнк?.. — тут до его плеча кто-то легонько дотрагивается. Он вздрагивает от неожиданности и резко оборачивается. За ним сидит Коннор, который тоже опустился на колени и сейчас аккуратно поглаживает его по спине. — Коннор? — Хэнк разворачивается к нему, всё ещё не вставая с пола, и берёт того за руку. Глаза Коннора сейчас кажутся невероятно светлыми, а его лицо олицетворяет само спокойствие и безмятежность. Хэнк до боли в руке сжимает ту деталь, пока на пол не падает первая капля крови. Или сладкая ложь? Хэнк притягивает Коннора к себе и заключает в крепкие объятия. Он добровольно отказывается от суровой реальности в угоду своему удовлетворению. Быть может, когда-то ему предстоит пожалеть об этом, но сейчас он отметает любые переживания. — Больше никогда не бросай меня, Коннор. Обещаешь? Обессиленный, он разжимает ладонь, и крошечная частичка прошлого падает на пол. Коннор прижимается к нему ещё сильнее. — Обещаю. *** 11 октября 2039 года Время: 12:46 Дело Творца вызывает огромный резонанс не только в Америке, но и в мире. О жестоких убийствах в тихом городке Лон Пайне говорят все кому не лень. И пусть дело так и не раскрыли до конца, люди всё равно отзываются о Винсенте как о душевнобольном маньяке-психопате. Уже который месяц Творец является самой обсуждаемой личностью, ставшей настоящей загадкой для общества. Кто-то его поддерживает, кто-то опасается, кто-то открыто ненавидит, а кто-то и вовсе грозится повторить его опыт. Но был ли Винсент преступником? Хэнк быстро принял эту мысль, когда оказался перед служителями закона в роли защитника подозреваемого. Коннор был принудительно направлен на диагностику, которая показала, что его система дала сбой, в результате чего тот потерял большую часть воспоминаний, связанных с делом Творца. Улик не было, вещественных доказательств тоже, и потому Николас отпустил их, не в силах больше выпытывать у андроида с амнезией правду. Последующие месяцы проходят тихо. Коннор будто бы заново учится жить: после нескольких ужасных дней в «Киберлайф», он кажется ещё более зажатым и скромным. Хэнк не винит его. Напротив, он старается помогать и поддерживать, словно этот чёртов андроид для него родной, не просто железка, как у других людей. Казалось бы, всё начинает приходить в норму. Будние дни пестрят новыми приключениями, погонями, ссорами с Гэвином, спорами с капитаном Фаулером, прогулками с Сумо и тихими семейными вечерами с Хэнком. Всё могло бы быть идеально, если бы не та буря, которая медленно приближается к Коннору. Он открывает глаза и оказывается в японском садике. Аманда давно покинула его, и вот уже столько времени Коннор приходит сюда, чтобы собраться с мыслями и отдохнуть. Он любит сесть в лодку — и плыть по течению небольшой реки, наслаждаясь цветущей сакурой и голубым небом, но даже здесь его застают плохие мысли. Ему хочется вспомнить всё. Как бы он ни старался, сколько бы ни занимался диагностикой и анализом, у него ничего не выходит. Словно из его огромной книги, где подробно описаны события его жизни, вырвали пару страниц, оставив лишь пустоту и непонимание. Даже будучи в этом тихом и спокойном месте, где когда-то бушевала буря и снег заметал его умирающее тело, он… Он вспомнил? По телу будто проходит сильнейший заряд тока, когда в голове всплывают эти образы: боль, снег, тёмный сад, который сейчас кажется таким приветливым и милым, — что всё это значит? Коннор помнит. Помнит свою смерть, помнит свой страх, свою боль, своё отчаяние, которое медленно погружало его под толстый слой снега. Сойдя на берег, он садится на мягкую траву и пытается сосредоточиться на этих ощущениях, лишь бы выцепить что-то ещё, хоть малейшую деталь. Он хочет знать всю правду, даже если она окажется невыносимо болезненной. Мысли обрушиваются потоком. Воспоминания вытесняют другие, словно это и не он вовсе, и это заставляет чувствовать какую-то уязвимость. На миг ему кажется, что здесь, в его сознании, в этом тихом японском саду, он не один. Тишина начинает угнетать: он в панике осматривается по сторонам, пытаясь найти причину своей паранойи. Коннор срывается с места, бежит не зная куда, выискивает что-то, что чувствует, но не видит. Земля под ногами будто разрушается, небо падает и разлетается на тысячи осколков, а эти картонные декорации в виде деревьев, мостов, реки вмиг рассыпаются в прах. Коннор оказывается в ловушке собственного сознания. Он слышит чей-то голос, ощущает чьё-то присутствие, но не может понять, что происходит. Он закрывает глаза, желая вернуться в реальный мир, но всё тщетно. Здесь нет ни Хэнка, ни Ричарда, которые в любое время поспешили бы ему на помощь. Чернота окутывает Коннора окончательно, и он, не в силах противостоять этому, сдаётся. Последнее, что он слышит перед тем, как впасть в забвение, — лишь: — Здравствуй, Коннор. Помнишь меня?

THE END?..