Deadly beauty

Когда его сердце останавливается, кажется, что моё остановится вслед за ним. На его лице застыла та самая умиротворённая улыбка, хоть губы уже похолодели. На миг мне становится страшно и одиноко. Пока я медленно делаю надрез на его груди, у меня всё никак не получается унять дрожь. Системы сбоят от внутреннего перенапряжения, будто бы моё сердце действительно вот-вот остановится. Но мне нужно взять себя в руки. Ради Вас. Ради нашего дела. В тот день Вы спросили меня, продолжу ли я этот путь. Решусь ли я взять на себя роль судьи или же стану свободным от предрассудков и людских пороков, продолжив скитаться по миру? Простите, Винсент, но я выбрал свободу. Свободу от крови и жестокости, свободу от греха, свободу от кровожадного желания. Но я по-прежнему не свободен от Вас. Знали ли Вы, сколько значили для меня на самом деле? Для андроида, который, по сути, не должен иметь чувств, Вы были и остаётесь всем. И что теперь? Что мне делать одному в этом мире, где я никому не нужен? Единственный человек, даривший мне чувства, тепло и саму жизнь, — где Вы теперь? Где мне Вас отыскать после смерти? Будь я человеком, к горлу бы уже давно подступила тошнота, при одном только виде этого остановившегося сердца. В глазах начинает плыть изображение, и я, не думая, вытираю подступившие слёзы. Я должен закончить это дело. Я должен искупить Ваш грех и заодно замолить и свой. На шее я делаю маленькие надрезы и помещаю туда крохотные зелёные цветочки хризантемы. Мягко беру Вашу руку в свою и проделываю сквозное отверстие, немного смещая тонкие кости, а затем располагая внутри толстый стебель красной розы. Миниатюрный комочек нежно-голубых незабудок отправляется внутрь рта, где уже цветёт оранжевая орхидея. Золотарник рассыпается по рукам и ключице. В левом глазу распускается синяя роза. Рана в груди и животе закрывается огромным фиолетовым букетом из сирени, тюльпанов, крокусов и гиацинтов. Где-то вдали слышен вой сирены. Я заранее забаррикадировал двери, чтобы точно успеть всё сделать к приезду полиции. Я не подведу Вас вновь, Винсент. Смотря на полную картину, перевожу дух. Теперь, когда я исполнил Ваше желание, настало время исполнить и своё. Регенерация тканей отключена. Я обхожу окровавленный пьедестал с другой стороны, осматривая творение со всех ракурсов. У меня есть шанс начать свою исповедь. Взяв в руки скальпель, я делаю два огромных разреза вдоль своих рук, вспарывая искусственные «вены». Тириум начинает медленно стекать по запястьям вниз, капая прямо в кровь Винсента. Вместе с этим я расстёгиваю рубашку и вскрываю корпус. Голубой свет от тириумного насоса падает на пьедестал, освещая картину. Не долго думая, я отключаю «сердце» и передаю его в правую руку своего человека. У меня есть лишь две минуты. — Я был глух пред Вами. — Биокомпонент #4903 отключён. Тревога вмиг отступает, когда я перестаю слышать вой сирены. Звуковой процессор летит на пол: куда-то, где сейчас лежат кровавые ошмётки. — Я был нем пред Вами. — Биокомпонент #5489 отключён. Голос перестаёт срываться, когда он пропадает вовсе. «Я был слеп пред Вами», — Биокомпонент #8087 отключён. Я падаю на колени, проваливаясь в окончательную темноту. Руки сами складываются в молитвенном жесте, а невидящие глаза устремляются куда-то вверх. Оставшись без чувств, я только сейчас осознаю, что совершенно не представляю, что со мной будет дальше. Мне остаётся только молиться своему Богу, чтобы мы с ним ещё встретились. Я никогда не боялся войны и людей, мне не страшны были первые эмоции, чувства, меня не волнует суд, перед которым я предстану после смерти. Весь мой страх заключается лишь в том, что я могу больше не увидеть Вас там, на той стороне. «Если Рая нет, то где я был всё это время, находясь рядом с Вами? 3…» Я тихо считаю свои последние секунды. В пустоте я вижу лик родного мне человека, отчего на душе становится чуточку спокойнее. Плевать, был ли это программный сбой, либо я сейчас действительно пойду за Вами — я рад ещё раз заглянуть в эти глаза. «2…» Мы ведь ещё встретимся, правда, Винсент? «1…» Ждите меня на той стороне. *** 11 августа 2039 года Время: 22:38 Педаль газа в пол, и автомобиль на всех парах мчится вдоль пустующих улиц города, который недавно пережил настоящую стихийную катастрофу. И вот сейчас вновь начинает холодеть: мелкие капли бьют по капоту автомобиля, оставляя после себя еле заметные мокрые дорожки. Где-то вдалеке уже вовсю гремит, а это значит только одно: скоро на Лон Пайн снова обрушится ужасающая буря. Хэнка это не останавливает. Он не сбавляет скорость, мчась на другой конец города прямиком в логово предполагаемых убийц. Сосредоточенный на дороге и своих собственных мыслях, он не сразу слышит тихий звонок телефона, что лежит на соседнем сидении. Лишь немного замедлившись, он тянется к мобильному и не глядя принимает вызов: — Хэнк Андерсон слушает. — Это шериф Николас. Мои люди уже обыскали дом Винсента, но там его не нашли. Услышав это, Хэнк резко давит по тормозам: автомобиль чуть не заносит на скользкой дороге, но он легко выкручивает руль, останавливаясь посреди пустой дороги. Дождь всё усиливается, огромные капли с силой бьют по стеклу, заглушая и без того тихий голос Николаса. — Я поеду в музей, — тяжело дыша, произносит Хэнк после затянувшейся паузы. — Я уже выехал, так что увидимся там. Отключившись, он резко разворачивает машину и направляется в противоположную сторону — к музею Лон Пайна. Внутренняя тревога с каждой минутой нарастает, состояние усугубляет и быстро портящаяся погода, которая не предвещает ничего хорошего. Хэнк любыми способами старается отбросить плохие мысли, просто вслушивается в ритм дождя, но это совсем не помогает отвлечься. Всё это время он не перестаёт думать о Конноре. Зная, что шестой труп так и не был найден, а преступник на данный момент неизвестно где, Хэнк не на шутку перепугался. На ум невольно приходит образ той картины в тёмно-синих тонах: холодное выражение лица девушки, её выразительный взгляд и руки на горле — вроде ничего общего, но почему он представляет там лицо своего друга? Резко затормозив прямо у входа музея, он быстро покидает салон автомобиля, даже не заглушив мотор. На улицах уже слышится вой сирены, но поблизости полицейских ещё нет, так что Хэнк не стал их дожидаться. По инерции его рука тянется назад, но вспомнив, что его пистолет, скорее всего, забрал Коннор, он раздосадованно стучит по крыше автомобиля. У него нет времени ждать патруль. Двери музея, как ни странно, заперты, а в окнах не горит свет. Казалось бы: там, возможно, пусто, — если бы не одна деталь. Зайдя за угол, Хэнк видит на земле чей-то лежащий силуэт. Он подбегает к человеку в униформе охранника и проверяет пульс: мужчина дышит, просто находится в отключке. Оттащив его из-под проливного дождя к главной двери, Хэнк уже слышит звон приближающихся сирен и решает-таки подождать Николаса. И тот не заставляет себя долго ждать. Машина резко тормозит по лужам, останавливаясь у самых дверей. Николас тут же выходит из авто и, недолго думая, отдаёт приказ ломать двери. Пока офицеры справляются со своим заданием, Хэнк подмечает кое-что странное. — Твои руки… в чём-то синем? — вдруг спрашивает Андерсон у Николаса. Он задумчиво смотрит на свои синие ладони: большие капли воды смешиваются с жидкостью и потихоньку очищают кожу от синевы, но рукава только сильнее пропитываются ею. Он не отвечает. Хэнк собирается вновь что-то спросить, как вдруг они оба слышат грохот двери и быстро спешат внутрь. В груди Хэнка что-то сжимается, когда он смотрит на Николаса, который, кажется, в тириуме. От этого всего напряжение только нарастает, но Хэнк старается отбросить плохие мысли, ведь сейчас, скорее всего, всё решится. Дверь в главную залу закрыта, можно даже сказать, забаррикадирована. Так как здесь не подразумевался замок, то её кто-то подпёр с другой стороны, и только маленькая щель свидетельствует о том, что там действительно кто-то есть. — Я предупреждаю только один раз: либо вы сдаётесь и выходите с поднятыми руками, либо мы сразу стреляем на поражение. Жёсткий голос Николаса никак не влияет на находящихся по ту сторону двери. Жестом он отдаёт распоряжение, и полицейские начинают штурм, слепо снимая оружие с предохранителя и целясь впереди себя. Свет медленно распространяется по тёмной комнате, когда двери перестают быть единственной преградой. Пред взором всех присутствующих открывается ужасающая картина, когда освещается всё помещение, больше не скрывая ни единой детали. Мёртвая тишина. В воздухе застыл металлический запах крови, повсюду сине-красные пятна и разводы, части органов и ошмётки кожи. На огромном пьедестале, где когда-то красовалась неизвестная скульптура, сейчас лежит мужчина, полностью окутанный мягким одеялом из цветов. Его грудная клетка широко раскрыта: уже давно остывшее сердце окружают маленькие пучки сирени, а живот заполнен фиолетовыми цветами. Вместо левого глаза — тёмно-синяя роза; во рту распускается огненная орхидея, окружённая голубыми незабудками, выглядывающих из-за посиневших губ. Шея буквально испещрена порезами, из которых вверх тянутся зелёные хризантемы, а чуть ниже, по ключице и рукам, рассыпаны жёлтые цветочки золотарника. Красная роза в пробитой руке и тириумный насос в другой — последний штрих этой картины. Кровь медленно стекает с пьедестала и смешивается с синей — кровью неизвестного андроида, который склонился напротив своего творения в молитвенной позе, опустив голову вниз и сложив руки перед собой. Первым решается подойти именно Хэнк, в то время как некоторые офицеры морщатся и отворачиваются, не желая больше смотреть на это зрелище. Ступая по лужам крови, он медленно приближается к андроиду. Почему-то его силуэт кажется до боли знакомым: идеально ровная осанка, подтянутая фигура, которая вырисовывается из-под чёрной рубашки, тёмные волосы, зачёсанные назад. Опустившись рядом с ним, Хэнк не может поверить увиденному: несколько прядей волос выбились и упали на побелевшие глаза, с уголка рта тонкой струйкой стекает тириум, руки вспороты, из-за чего под фигуркой андроида образовалась внушительная синяя лужа. Невольно Хэнк дотрагивается до его лица, убирая волосы назад, и у него больше не остаётся сомнений. К горлу подступает ком, когда он видит в этих чертах Коннора. Разум твердит, что нужно успокоиться и удостовериться во всём происходящем, но паника и страх уже давно взяли верх. Хэнк отказывается понимать и признавать то, что сейчас видит: ему легче прямо сейчас абстрагироваться или представить, что это всего лишь сон. Как объяснить затуманенному разуму, что это не может быть его Коннор? Его Коннор никогда бы не сделал такого. Этот славный малый любил животных, любил свою работу и даже, можно сказать, любил людей. Он никогда бы не отважился на что-то столь ужасное. Хэнк приподнимается и смотрит в лицо человека, лежащего на пьедестале: тот самый экскурсовод по имени Винсент, что ранее казался совершенно адекватным парнем. Коннор точно не мог быть с ним как-то связан. Или мог? Паника и отчаяние охватывают Хэнка с головой, когда он начинает сомневаться в собственных воспоминаниях. Мог ли именно Коннор совершить это? Как доказать то, что перед ним сейчас именно он, а не кто-то ещё? Хэнк ещё раз всматривается в родное и в то же время настолько чужое лицо, что он не выдерживает и резко одёргивает себя. Полицейские нехотя подступают к нему, окружая пьедестал и бегло осматривая зал на орудие преступления, но Хэнк уже не замечает их. Звуки доходят до него словно через какую-то плотную ткань, а в глазах начинает рябить: синий и красный давят с двойной силой, подбивая Андерсона на очередную волну саморазрушения. В конце концов, Хэнк находит в себе силы встать и спешно покинуть зал. Он выходит на улицу и подставляет своё лицо холодному дождю, который постепенно смывает с него ощущение нереальности происходящего, а заодно и перебивает отвратительный запах крови. Постояв так с минуту, Хэнк замечает неподалёку Николаса, который до сих пор не решился взглянуть на ту последнюю картину. Он подходит к Хэнку и, к удивлению, протягивает пистолет: — Это ваш, я так понимаю? Хэнк рассматривает его в руках. Это тот самый пистолет, который, как он думал, взял Коннор в роковой день. — Тот андроид в зале — не Коннор, — Николас как-то подозрительно стучит по плечу Хэнка, удаляясь обратно в здание. Только перед самой дверью он оборачивается и говорит: — Не вините меня. Я не сказал вам, потому что знал, что иначе вы бы сюда не приехали. По телу пробегает дрожь: не то от прохладного ливня, не то от пронизывающего понимания, где сейчас может быть его андроид. Хэнк срывается с места и бежит к автомобилю, уже зная, куда по итогу направится. Молния разрывает небо, ветер постоянно сдувает поток воды наискось, гром оглушает Лон Пайн почти сразу после ярких вспышек, не давая продохнуть. Путь тяжёлый: видимость минимальна, движение автомобиля становится всё более и более непредсказуемым, датчики состояния машины нового поколения сбоят и предупреждают о возможных последствиях, если Хэнк тут же не сбавит скорость. Навязчивые мысли так и лезут в голову: перед глазами до сих пор стоит эта трепещущая картина и море крови вокруг неё. Теперь Хэнк прекрасно понимает, что Винсент — лишь седьмая жертва, но где тогда предпоследняя? Кажется, сам дождь окрасился в синий цвет — цвет тириума и страха, который окутывает Андерсона всю дорогу. У дома Винсента стоит всего лишь одна полицейская машина, у самой двери уже ждёт один из офицеров. Без колебаний Хэнк входит внутрь, не дожидаясь каких-либо объяснений. Уже с порога его сердце начинает биться быстрее, когда он видит еле заметные синие цветы на полу. Офицер только жестом указывает на лестницу, ведущую на второй этаж, и Хэнк незамедлительно поднимается, проскакивая через скрипучие ступеньки. В конце тёмного коридора виден белый свет: из-за приоткрытой двери пробивается яркий луч, не предвещая ничего хорошего. Грязная ванная хорошо освещена, показывая свои самые тёмные углы. Потускневший от крови и других непонятных отходов кафель, облупленные стены, пыльные полки с предметами быта — всё это напрягает, но не так сильно, как доверху наполненная синим веществом ванна, стоящая посреди комнаты. Тириум. К горлу резко подступает ком, перекрывающий дыхание и колющий изнутри, как будто Хэнк только что проглотил целый моток колючей проволоки. Он на негнущихся ногах подходит к ванне и вглядывается в синюю гладь: на поверхности плавают лепестки и маленькие цветочки таких же синих цветов. В своём отражении Хэнк видит некий ужас и страх до тех пор, пока не решается наконец опустить руку на дно. Дотронувшись пальцами до чего-то холодного, он тут же обеими руками пытается поднять нечто, отдалённо напоминающее тело, на поверхность. Из тириума появляется бледное и до боли знакомое лицо: без кожи, волос и признаков жизни. — Коннор! — кричит он, вытаскивая такое маленькое и лёгкое тельце, пачкая себя тириумом. Пол и одежда вмиг окрашиваются в этот злосчастный цвет, когда он опускает андроида спиной себе на колени. Из пустой глазницы торчат провода, а другой глаз остаётся закрыт, даже когда Хэнк уже отчаянно повторяет его имя и прижимает лицом к себе. — Пожалуйста, нет… — молит он, осев на полу вместе с четвертованным телом на руках. — Нет, нет, нет. Хэнк дрожащими руками стирает тириум с лица андроида, легонько трясёт его и просит открыть веки, подать признаки жизни. Единственная причина, по которой он окончательно ещё не сошёл с ума, — слабый свет, исходящий из груди Коннора. — Прошу, — Хэнк прижимает его к себе, вдыхая слабый запах тириума. В ушах звенит, в висках пульсирует, а сердце то бешено стучит, то замирает. Хэнк и сам не понимает, что с ним сейчас происходит: он, ранее никак не проявляющий слабость, сейчас чуть ли не воет от безысходности, не уставая произносить только одно имя. Он будто вновь потерял сына. По его рукам течёт кровь ещё одного близкого ему существа, и он даже не в силах что-нибудь сделать. Будто вернувшись в тот ужасный день, Хэнк вновь чувствует те пустоту и отчаяние, которые сопровождали его долгое время, пока он не встретил андроида. Коннор вытащил его из этой ямы, дал ему новый смысл продолжать жить, научил заново чувствовать что-то кроме боли и злобы на весь мир. И из-за этого он сейчас вновь очутился на дне, где царит лишь гнев и чувство несправедливости. Хэнк молит и одновременно проклинает всех и вся: и Винсента, и этот чёртов город, и судьбу, что столкнула их обоих с этой историей Творца. — Х3hK? — слышится искажённый голос снизу, и сердце пропускает удар. Хэнк тут же отстраняет андроида от себя и заглядывает тому в приоткрытый глаз. Губы еле шевелятся, зрачок чёрный, невидящий, из разорванных проводов и шлангов продолжает течь тириум, медленно ослабляя их обоих. Крепко прижав к себе друга, он не верит своему счастью. — Коннор, — стирает синюю слезу с его бледной щеки, — пожалуйста, держись. Ты скоро будешь в безопасности, только держись. — Пr0сtитЕ мЕhя. Я pRоSт0 ×0Tel… — каждое слово даётся с трудом, будто он действительно чувствует боль. Тириум не останавливается и постоянно большой слезой скатывается из пустой глазницы. Смотря в это вымученное лицо, самому невольно становится больно и тоскливо. Хэнк и представить не мог, что Коннор пережил за это бесконечно долгое время. Лишённый какой-либо возможности самостоятельно выбраться, Коннор лишь беспомощно лежал в ванной с тириумом, стараясь поддерживать жизненные процессы с помощью постоянной перециркуляции. Сейчас же, когда он лежит на руках своего друга и вновь теряет непозволительно много синей крови, ему намного спокойнее, пусть даже он готов совсем скоро отключиться. — МнЕ бьlЛ0 тАk SтРашN0. — Держись, сынок, держись, — Хэнк наконец берёт себя в руки и тянется к телефону. Набрав знакомый номер, он терпеливо ждёт ответа. Минута тянется слишком долго и всё то время, что он слышит гудки, смотрит на Коннора, который еле улыбается, смотря на него в ответ. Когда же на другом конце слышатся какие-то копошения, Хэнк оживляется: — Гэвин? — Лейтенант Андерсон? — слышится ровный стальной голос. — Господи, девятка. Может даже лучше, что ответил именно ты, — тихо говорит сам себе Хэнк, но потом спохватывается, — мне срочно нужна помощь. Коннор, он… — Он в критическом положении? Хэнк быстро и отрывисто пытается ввести RK900 в курс дела, однако тот перебивает его на полуслове и просит успокоиться, но тот, смотря на беспомощного Коннора, не может. — Я скоро буду. Держите Коннора в тириуме, не дайте ему отключиться. Андерсон завершает разговор и вновь переводит всё внимание на своего андроида. Кажется, что тот будто бы начинает «засыпать», поэтому Хэнк спешит его вернуть в ванну, не давая тому терять больше крови. — Пr0шY, ne bР0sаЙt3 mЕНя! — вдруг встрепенулся Коннор в руках Хэнка, когда его корпус касается гладкой поверхности холодного тириума. Сердце Хэнка сжимается и начинает колоть от такого, и он тут же пытается успокоить Коннора. — Не переживай, я буду здесь. Тебе просто нужно оставаться в сознании, слышишь? Перепуганный Коннор слабо кивает, и Хэнк плавно опускает его вниз. — Вьl nE bР0сиtE mЕня? 0бЕщАtе? — Обещаю. *** 11 октября 2039 года Время: 16:23 — Болезнь или искусство? Хэнк спешит выключить радио до того, как женщина начнёт очередную историю о Творце и его жизни. За всё то время, что они едут сюда, на окраину города, он переключил как минимум пять волн: каждый штат говорит об этой истории по-своему. Новость о жестоких убийствах в Лон Пайне разлетелась по всему миру: психологи изучают его биографию, коллеги по работе Винсента не находят отбоя от репортёров, а полиция Лон Пайна то и дело старается подавить всеобщий резонанс. Получается плохо, и все, кому не лень, мусолят эту тему уже который месяц. Однако популярность Лон Пайна вновь возросла. Люди теперь приезжают сюда не ради искусства, а лишь для того, чтобы послушать страшные истории, больше похожие теперь на легенды мрачного города. Здесь же иногда выступают активисты — те, кто защищает позицию душевнобольных людей и призывает всех не оставаться равнодушными к этой проблеме. Кто-то искренне защищает Творца, кто-то всем сердцем ненавидит и презирает его, а кто-то и вовсе грозит, что попробует повторить его опыт. Конечно же, любое неосторожное слово, брошенное таким образом, жестоко карается полицией Лон Пайна, ведь эта история навсегда изменила жизни людей, сделав некоторых из них настоящими параноиками. — Когда это уже наконец закончится? — фыркает про себя Хэнк, сбавляя скорость на повороте. — Когда люди докопаются до истины, — задумчиво отвечает Коннор, наблюдая за осенними видами города, — то есть никогда. Автомобиль плавно останавливается у старых железных ворот. Кладбище находится вдали от города — в красивом месте, где когда-то был обыкновенный парк. Как говорят сами жители Лон Пайна, его редко посещают, и потому уже долгое время здесь царит мёртвая тишина и немного гнетущая атмосфера. — Это уже второе кладбище за день, Хэнк. Это не пойдёт вам на пользу, — как всегда учтиво говорит Коннор, выходя из машины вслед за Андерсоном. — Я в порядке. Слабые лучи пробиваются сквозь густую пожелтевшую листву и падают на мрамор, из-за чего тот искрится и переливается на свету. К удивлению, погода сейчас хорошая, даже тёплая, о чём свидетельствуют приятный лёгкий ветерок, голубое небо и яркое солнце. Они медленно проходят вдоль надгробий, вчитываясь в выгравированные буквы, ища нужную им могилу. «Кристофер Сент-Джонс» — гласит мраморное надгробие, напротив которого они останавливаются. На несколько минут повисает напряженная тишина. — До сих пор стыдно за это, — вдруг тихо произносит Хэнк. — Я думаю, он рад, что в итоге вы помогли раскрыть дело новому шерифу, — на плечо Андерсона ложится рука. Он не спешит отстранить её, полностью погружённый в свои мысли. Некоторое время они так и стоят: Коннор, смотрящий на Хэнка, и сам Хэнк, смотрящий на плывущие буквы. — Я в порядке, — человек всё-таки мягко убирает руку андроида со своего плеча, и тот грустно отворачивается. — Мне нужно время, чтобы забыть всё то, что я видел. — Мне жаль, что я не был до конца откровенен с вами, но это уже закончилось, Хэнк. Он еле заметно сжимает кулаки, когда к нему снова приходят видения тех ужасных картин: изуродованное тело убийцы, до боли знакомое лицо его андроида, а затем и сам Коннор, готовый вот-вот сдаться и погибнуть. Кажется, Хэнк никогда не забудет тот день, который врезался ему в память так же, как и день смерти сына. — Я здесь, живой, и я рядом. Коннор говорит тихо, спокойно, будто боясь пошатнуть и без того тяжёлое состояние Хэнка. Тот лишь мотает головой и собирается уходить. Медленно шагая по сухой хрустящей листве по направлению к машине, они вдруг замечают знакомый силуэт, который идёт как раз в их сторону. — Лейтенант? — спрашивает он, когда практически равняется с ними. — Уже как два месяца не лейтенант, шериф. — грустно усмехается Хэнк, пожимая руку Николасу. — Как твои дела? Привык уже к новой должности? — Куда уж тут: ко мне до сих пор приходят журналисты, чтобы расспросить об этом деле, но я держусь. Меня зовут героем Лон Пайна, но я-то знаю, кто настоящий герой, — Николас смотрит вперёд, найдя взглядом нужную могилу. Уже издалека он замечает её и печально улыбается, но ничего больше не говорит. — И вам тоже спасибо, Хэнк. Он кивает и провожает Николаса взглядом. Тот присаживается у могилы: его лица не видно, но почему-то Хэнк чувствует, что тот сейчас еле сдерживает эмоции. Чтобы не мешать ему, Хэнк спешно покидает территорию кладбища, уводя за собой Коннора. Хэнк садится в автомобиль с одной только мыслью: история Творца завершена. Он постарается отпустить эту ситуацию, и они с Коннором заживут спокойной жизнью, какая и была у них до этого, — по крайней мере хочется в это верить. — Хэнк, у вас всё хорошо? Он лишь грустно усмехается и поворачивается к другу: — Да. Теперь у нас точно всё будет хорошо.

HAPPY END