***
адам помнил, как было больно в тот день. помнил как сжирало изнутри чувство противное, пугающее, когда дверь за ним захлопнулась со звуком внезапно оглушающим, громким. тогда хотелось влететь обратно, путаясь о ноги, прижать к себе и не отпускать, но он надеялся, что его услышат в кои-то веки. его слова вовсе не ультиматум, его слова — скрытая просьба, мольба остаться, не убивать себя, остаться живым, остаться с ним. не верилось сначала как-то, когда спустя месяцы официально объявили о крушении корабля и гибели трёх участников миссии кербер. осознание царапнуло своими когтями внезапно, адам не помнил даже, как долго кричал той ночью в подушку. ему больно было, да так больно, будто, блять, клетку грудную дробили изо дня в день самой, мать его, здоровенной кувалдой. не жалели будто, хреначили-хреначили, а потом сердце вынимали, пока оно в руке слабо билось, да сжимали, чтобы кровь текла ручьем, будто сок из спелых ягод. в самых страшных кошмарах сердце его сжимал широ, ногой своей опираясь о раздробленную грудную клетку. глядел сверху вниз надменно, ненависть сверкала в его глаза как огонь. адаму казалось, что он горел. — ты мне не важен, — шипел в его кошмарах широ, подобно змее, а после надавливал пальцами; сердце адама лопалось, как воздушный шарик. не то что депрессия, не то что апатия, не то что а как жить дальше, странно просто было, когда каждый смотрел сочувственно, с грустью, плечо кто-то сжимал в поддержке, говорил «он был хорошим человеком» и «мне жаль, что ты потерял такого друга», будто знал что-то. адам лишь поджимал губы, поправлял очки, пожимал плечами и уходил. день за днём — считать, вслух, как только с кровати встал. какой сегодня день со дня его гибели. там, кажется, второй год потихоньку шажочки-то делал, когда самуэль холт вернулся внезапно, здоровый, обросший в лице, но хрен с ним, вернулся. адам не помнил, как бежал, краем глаза улавливая смазанные коридоры и лица, не помнил ничего, что, где, как и зачем он вообще бежал, просто молча смотрел, как из шатла выбирался один, не трое. адам забыл как дышать. лишь когда самуэль холт подошёл к нему, мягко коснувшись плеча, а с уст с улыбкой его сорвалось «жди», вспомнил, кажется, как надо: вдох-выдох, вдох-выдох. жди? — будем.***
вспоминать как сказал ему тогда ждать тебя не буду и проебался на следующий же день, когда преданной псиной ждал его в их общем номере, было больно. осознавать спустя недели, что эта херня была последняя, что он сказал ему, было мерзко. понимать, что вскоре он отбросит коньки, так и не встретив его, что ж, это было хреново и довольно-таки ожидаемо; мало кому жопой судьба-сука не поворачивалась в наши дни. он смутно помнит тот день, когда галра напали на землю, как-то не до того было, забывшись в попытках спасти гражданских, уничтожить хотя бы пару десятков галра-солдат, а позже стараясь выжить самому. чёртов вольтрон, который так долго ждали эти ебучие галра, так и не появлялся. сдохнуть казалось можно было в любой момент. адам, вроде, этим как раз и занимался. долго подыхал, мучительно, кровь сквозь пальцы на боку сочилась ничуть не хуже киношной. яркий свет в конце туннеля не увидел, зато появление сраньгосподнаконецто вольтрона и его последующую битву запечатлел. мощно было, правда, в фильмах такие сцены помощнее смотрятся. вырубился адам как раз к концу этой самой битвы, едва ухом уловив «там кто-то есть», и надеясь, что глаза он закрывает не в последний раз. *** — прошу, проснись, адам… ты мне очень важен, слышишь? очень. шёпот мягкий, едва-едва слышим, такой знакомый, тёплый. открыть бы глаза, но нет. уши руками накрыть и не слушать-не слушать не поддаваться. потому кошмары всегда приходят к нему обманчиво светлые, такие желанные., но когда же голос его кошмара срывается, а на лице своём адам нежные чувствует прикосновения, терпеть уже сил нет. нахрен это всё, господи, тупо нахрен. — хей, — прижимаясь лбом ко лбу шепчет в самые губы, улыбаясь едва-едва, — давно тебя не видел. — т-такаши, — хрипит адам, рукой потянувшись к лицу на против, — живой, ты-ты… — и затихает, руку внезапно в волосы, пиздец какие белые волосы на затылке запустив. он быстро бегает глазами по его лицу, огрубевшему за два года, цепляется за шрам на носу, выдыхает, когда ловит след упавшей слезы. глаза у такаши остались прежними, взгляд до ломоты ребер нежный [может, ему действительно рёбра и переломали]. адам чувствует, что не может сдержаться, и дышит вдруг часто: как учили, ну, вдох-выдох, вдох-выдох. свои всхлипы оба прячут в объятьях для обоих привычно крепких, но таких аккуратных и нежных. лэнс на фоне шепчет «может, устроим и свадьбу в космосе?», за что получает лёгкий тычок под рёбра.