Двадцать восемь дней

Я вспомнил кое о чем лишь сегодня утром — со звонком будильника. Дурацкая привычка выпадать из времени и пространства… а ведь в век высоких технологий можно быть собранным без всяких там дополнительных усилий! Календарь на моем телефоне! Пятнадцатое февраля, понедельник! И это значит, что школу наводнит розовое февральское безумие… Проклятье, как мог я забыть! Вчера почти решился написать шкафному невидимке, коварному анониму. Думал накатать письмо на коленке, сидя в тряском школьном автобусе. Про себя я без зазрения совести величал его «Ионеску». Почему, ведь доказательств нет? Хотел ли я, чтоб это был он? Отважился, вот только теперь всё будто вывернулось на изнанку, встало с ног на голову: тайные записочки, пожелания без подписи, вчерашнее сообщение про шнур… блять, он ведь не вообразит, что это — зашифрованное признание?! Нет, для правды звучит слишком уж чудовищно… единственное, что спасет от расправы — неизвестный сказал правду: Ионеску больше не тронет. Но откуда ему знать? Если только… Я попытался инсценировать зубную боль, но мистер Дунаец был проницателен и во всеоружии (в отличие от меня, отец всегда следил за датами): вручил пакет с бутербродом и коробку шоколадных конфет в форме паршивеньких сердечек и со словами «подари какой-нибудь кошечке, не повторяй папиных ошибок» выпроводил за дверь. Я готов был скрестись у порога наказанным псом и умолять впустить меня обратно. Не, это дерьмо едва ли сработает. Конфеты не желали вмещаться в сумку. Я хотел выкинуть их сразу за поворотом, по пути к остановке, но пожалел. Вкусные, наверно… гениально! Если я прилюдно их сожру, никто не догадается, что они для крошки-милашки, девушки, которой у меня нет. Пусть думают, их подарили мне! Я влез в автобус, ловя недоуменные взгляды — коробка была здоровенной. Лиам помахал рукой с последнего сиденья. Его упаковка сладостей оказалась чуть меньше. «Папка всучил?» «Не, матуфка», — парень уже изрядно перемазался, но не слопал и половины шоколада… Хреново… ведь я надеялся на помощь. На конечной ныла и просила пощады уже добрая половина зубов. Лиам выглядел, как блевотный лепрекон. В коридоре я привалился к школьному шкафчику, пытаясь впихнуть коробку между «Биологией» и стопкой маек для физкультуры. Как вдруг… — Тупица. Вынь их и пересыпь в пакет. А лучше отдай мне, — высокий и резкий голос заставил подскочить. Нет, нет! — Чего трясешься? Кажется, я помочь хочу… А не граблю шерифа Ноттингемского. Снэкингемского. Ха. Смешная игра слов, да? Я охотно оскалился и кивнул. Ионеску чуть привстал на цыпочки, точно хотел проверить, не пахнет ли у меня изо рта. Взгляд раскосых глаз скользнул по полкам, забитым хламом. — Тебе письмо, — коротко бросил он, указывая куда-то в недра шкафа. — Где? — прохрипел я. К нёбу будто прилип язык, а вся слюна разом испарилась. — Да вот же, слепой простофиля, — он ловким жестом выхватил из кармана и всунул меж учебников конверт — словно фокусник-профессионал. — А, туточки оно! Вторая рука откинула крышку измятой коробки. Раз — и конфета исчезла во рту. «Ммм, ничего так. Спасибо, шериф Конфетного королевства, сэр Снэкингемский». Не успел я вымолвить и слово, а Думитру, чертов Ионеску, уже скрылся за поворотом. Чтоб меня поезд переехал… ох, ощущения и без того похожи! Не помня себя, я схватил злосчастное послание. «Ну как готов выслушать мои лучшие советы о том как обезвредить и нейтрализовать меня? Извини. Наверно эта подколка зашла слишком далеко. Я не зол и действовал скорее по привычке. Сложно менять отношение к комуто. Но думаю мы могли бы поладить и дело не только в истории. Спс за тетради я положил их на место». Только сейчас я заметил желтые обложки собственных конспектов. Он жаждет довести меня до самоубийства? Боже, нет, разрази гром, конечно же, нет… но что тогда?