Изумрудные глаза

      — После школы я хочу рвануть в Аргентину, — на одном дыхании выпалил Ойкава, прикрывая глаза. Его слова не стали для рядом шедшего Иваизуми шокирующим открытием, пронзающее в самое сердце — Хаджиме уже это слышал, и слышал не раз. На первом году старшей школы Ойкава часто фантазировал на тему жизни и карьеры за границей, утягивая Иваизуми в увлекательные и невероятные разговоры, которые могли продолжаться до бесконечности. Трудно поспорить, но время тогда было действительно хорошее: в запасе целых три года, они с Тоору только-только стали старшеклассниками, и всерьез задумываться о том, что там будет с ними после выпуска, казалось глупо. Тогда они просто мечтали: строили фантастические планы, представляли себя звёздами волейбола и жили сегодняшним днём. Но когда настало время задумываться над поступлением в университет, Иваизуми вовсе не понял, куда ускользнули три года его жизни и почему Ойкава сейчас вновь заводит свою шарманку с Аргентиной. Только теперь — на полном серьезе.       — Ага, а я в Китай, — не нарочно передразнил его Хаджиме.       — Правда что ли? — Тоору вскинул брови и резко остановился. — И почему ты рассказываешь об этом только сейчас?       — Черт возьми, Ойкава, не строй из себя полнейшего идиота, — бросил Иваизуми, оборачиваясь. — Это была шутка.       — Очень смешно, Ива-чан. А я, между прочим, серьезно, — Ойкава, будто бы прочитав мысли товарища, сделал акцент на последнем слове.       Нахмурившись, Хаджиме вновь ушел в себя. Ему было трудно признать, что в глубине души он глупо надеялся на то, что размышления и фантазии Ойкавы никуда его не приведут. Потому что иначе было страшно. Страшно представить, каково это — месяцами не видеть своего лучшего друга, больше не давать ему отрезвляющих подзатыльников и вообще пойти другим путём. Да, Тоору был идиотом, но лишь одна мысль о том, сколько же километров их будет разделять и сколько времени они не будут видеться, заставляла Иваизуми сдавить кулаки и возненавидеть это ужасное понятие «взрослая жизнь». Взгляд его сделался холоднее: Хаджиме буквально столкнули лбом с жестокой реальностью и подали на блюдечке его тайное опасение — еще никогда заявление Тоору уехать в Аргентину не звучало так твердо и уверенно.       — Только с тобой я могу поделиться тем, какой бардак творится у меня в голове, — обратился Ойкава к Иваизуми. — Тот факт, что мы так и не попали на национальные... Ты ведь и без моих напоминаний все знаешь, Ива-чан, правда? Долгое время я был подавлен. Я чувствовал, что все мои старания, все те годы, которые я потратил на волейбол, были обесценены. Ещё никогда люди, которые без умолку твердили мне, что для волейбола не нужно быть гением, не казались мне такими кретинами, как после проигрыша Карасуно, — Тоору горько усмехнулся, спрятав руки в карманы. — Наши школьные году подходят к концу. Поэтому я подумывал о том, чтобы оставить школу вместе с волейболом в прошлом. Поступить в университет, стать ничем не примечательным офисным клерком и прожить заурядную жизнь, так после себя ничего не оставив.       — Ойкава, что ты... — начал Иваизуми, но был тут же прерван.       — Дослушай меня, Ива-чан, и не делай поспешные выводы. Потому что я хочу поехать в Аргентину не для того, чтобы получать высшее образование. Я поеду туда, чтобы покорять вершины волейбола, — уверенно заключил Ойкава, глядя куда-то в темное небо. — Не быть гением тяжело. Но ведь я такой не один. Не один я из кожи вон лезу, чтобы достичь высот; не один я терзаю себя из-за неудач и проигрышей. Я вспомнил Минори, мою милую Минори, которая как в том крылатом выражении через тернии к звёздам пробивает себе путь. Угадаешь, что я сделал дальше? Я дал себе отрезвляющую оплеуху и пришёл в себя. Рано, Ива-чан, сдаваться без боя. Так могут только слабаки. И хоть я и устаю в последнее время от наших тренировок чуть-чуть сильнее, чем обычно, меня назвать слабаком язык не повернется!       Тоору закончил свой монолог и встретился с Иваизуми глазами.       — Ты прав, не повернется, — томно ответил Иваизуми, анализируя услышанное.       Ойкава смотрел будто сквозь Хаджиме, будто вновь предпринимая попытки забраться к своему другу в голову и прочесть его мысли. На этот раз безрезультатно. Хаджиме и сам на знал, что ему следовало думать. Это казалось даже неправильным: вместо того, чтобы хвалить Тоору за решимость и отважность, Иваизуми сконцентрировался на кое-чем другом. Одна фраза, словно заноза, врезалась в память и не отпускала до тех пор, пока Иваизуми не додумается произнести то, что у самого Ойкавы стояло над душой.       — И... это все, что ты хочешь мне сказать? Я конечно знал, что ты не будешь устраивать слезливые сцены из-за моего возможного переезда, но, Ива-чан, с каких пор ты стал таким бесчувственным и немногословным?       Наверно, не будь Иваизуми занят странным размышлением, он бы придал большее значение замечанию Ойкавы и хорошенько осыпал его бранью. Но неприятные слова наружу не лезли, а вместо них Иваизуми необычно спокойно проговорил:       — Это все очень здорово. Я правда рад за тебя, хоть и не до конца осознаю всю реальность происходящего. Но про это мы поговорим потом. Будет ещё время, — Хаджиме сощурился и поднял одну бровь вверх. — А сейчас лучше ответь мне на один вопрос: Знает ли Ямада о том, что ты хочешь уехать в Аргентину?       С минуту Тоору оставался неподвижным, сжав губы в одну линию и отведя глаза в сторону.       Хаджиме попал в самое яблочко.       — О таких планах не умалчивают, Ойкава. И чем раньше ты ей об этом расскажешь, тем будет лучше.       — Но планам свойственно меняться, Ива-чан, — упрямо подметил Тоору. — Я ведь никуда пока что не уезжаю! Просто всерьез задумываюсь о будущем, и... И, вообще, чего это ты прикопался? Я открылся тебе вовсе не для того, чтобы ты мне сейчас про Минори нравоученья читал. Сам как-то разберусь.       — Нет, не разберешься, дубина, — отрезал Хаджиме. — Потому что думаешь, что своим заявлением можешь напрочь испортить выстроенные вами отношения.       Разговор двухмесячной давности всплыл в голове сам по себе, и Ойкава медленно закрыл глаза, собираясь с мыслями. Вдох. Глубокий вдох и выдох.       «Говоришь, испорчу отношения, да?»       Но чем? Ведь это было всего лишь безобидное желание. Желание, которое приносило Тоору чертовски много хлопот.       Он ломал себе голову, потому что не хотел признавать, что единственная причина, из-за которой он все ещё находился здесь, в Мияги, была его любовь к Минори. Ойкава хмыкнул себе под нос — от всевидящего Хаджиме Иваизуми никогда не было возможно что-либо скрыть. Даже то, в чем Тоору сам не мог себе признаться. Ойкава ужасно боялся потерять родного себе человека. Его чувства к Ямаде были тёплыми и нежными, но и в то же время слепыми и опаляющими, как жаркое солнце. Он был влюблён и желал видеть ее каждый день. Слушать её приятный, благозвучный голос, наблюдать за спокойным и иногда серьёзным выражением лица и радоваться появлением застенчивой улыбки на губах. Ему казалось, что они оба были опьянены этим липким сердечным порывом, которое растекалось по всей грудной клетке; что, будучи вместе, им не была страшна никакая беда.       Возможно, так и было. Но точно не до недавнего времени.       Глядя на заплаканные глаза Минори, Тоору не мог выдавить из себя ни одно слово. Её слова о переезде были подобны острым наконечникам: они врезались в его душу и оставили кровоточащий след. Мир, который ещё совсем недавно был у их ног, испарился. Ойкава снова оказался в реальности — жестоком, несправедливом и ужасном месте, где на каждом шагу его ожидала западня.       — Скажи мне, Тоору, — тихо всхлипнула Ямада. — Скажи мне всё, о чем ты думаешь сейчас.       Неприятное чувство разрасталось внутри, словно какой-то вирус. Он был растерян. Тоору хотелось притянуть Минори к себе и успокоить, уверить, что всё хорошо и что он по-прежнему был с ней, но вместо этого почему-то продолжал стоять неподвижно. Иногда мы действительно позволяли тем, кого мы любим, причинять нам боль. Тоору мыслил здраво и даже с раной в груди понимал, что Ямада попросту устала мучаться. Она давно заслужила лучшую жизнь, в которой не будет присутствовать ненормальной Судзуки-сан, заслужила дом, в который захочется возвращаться после напряженного дня в школе, а также нормальную семью в лице Фудживары-сан, которая ни за что не пожелает ей плохого. Было удивительно осознавать, насколько схоже оказалось их с Минори мышление. Они вместе рвались за лучшей жизнью, поэтому Ойкава не мог винить Ямаду в том, чего желал сам. Но, в отличие от Тоору, Минори заставила себя забыть про любовь. Ямада сделала выбор в пользу жизни, в которой будет присутствовать всё.       Всё, кроме него.       — Знаешь, Минори, сегодня ты помогла мне решиться на кое-что важное, — спокойно проговорил Ойкава, дотрагиваясь до её запястья. — Я тоже... хочу уехать за границу.       Больше Тоору не видел причин здесь оставаться.       Ямада ничего не ответила. Она оставила последнее слово за ним и томно наблюдала, как Тоору медленно заключил её в объятия. Их драгоценное время и прятки от будущего подошли к концу, и Минори спряталась в астрал, надев на себя черепаший панцирь. Девушка все ещё слышала свист фейерверков, видела, как они огнями рассыпались по небу и затмевали ночные звёзды, и чувствовала неизменное столкновение с безнадежностью. Мурашки табуном разбежались по всему телу. Поддавшись волной эмоций, она зажмурилась и задрожала. С самого начала и до конца...? Нет. Этого не может быть.       Они просто не могут быть настолько отчаянны.

Год спустя

      Игры с жизнью никогда не заканчивались хорошо. Рано или поздно всех ждал один и тот конец, который носил саднящее название — отчаяние. Отчаяние поджидало человека и в самые неподходящие моменты овладевало его разумом. Прилипало, словно жвачка к подошве, ходило тенью и преследовало до тех пор, пока с концами не убьёт всю оставшуюся надежду в груди. Но Тоору старался об этом не думать. Он устремил взгляд уставших глаз на часы, показывающие двенадцать ночи, и задумчиво провёл рукой по волосам. Вообще-то, завтра ему надо было вставать в шесть утра, полчаса ехать на тренировку и до вечера заниматься, но сейчас это казалось неважным. Тоору сидел напротив ноутбука и уже второй час продолжал верить, что их с Минори разговор сегодня всё-таки состоится. Он стучал пальцами по деревянному столу, пока экран монитора резко не загорелся голубым, а колонки не издали неприятный и громкий звук. Ойкава обернулся на дверь в соседнюю комнату, на скорую руку делая звук потише.       Звонок от пользователя Minori Yamada. Принять?       В конце концов, случайно ставя на беззвучный.       Недовольно цокнув, Ойкава наконец сделал звук на минимум и принял вызов.       — Привет, Тоору.       Пиксельное изображение, где улыбающаяся Минори махала ему рукой, вызвала у Ойкавы усмешку. Он свыкся с мыслью, что в ближайшее время Ямаду можно будет увидеть только через экран своего ноутбука. Ему казалось, что в их разговоре по видеосвязи она каждый раз становилась взрослее: вот уже взгляд изменился, скулы заострились, а волосы — те самые короткие волосы по плечи — сейчас доставали ей до лопаток. Все-таки Минори ради эксперимента решила их отращивать, хоть и упомянула как-то, что каре — это круто.       Не верилось. А ведь прошёл уже год. Год с того дня, когда Минори улетела к бабушке в Нью-Йорк, а Тоору, колеблясь, принял для себя важное решение перебраться в Аргентину. Год с того самого дня, когда Ойкава в последний раз видел Ямаду вживую. Они встретились за день до её вылета и, гуляя по безлюдной улице, целый вечер провели в компании друг друга. Их прощание было почти как последнее: Ямада даже не пыталась сдерживать захлестнувшие тело эмоции, а Ойкава прижимал её, реальную, к себе и пылко целовал, стирая слёзы с девичьих щёк.       — Ты что, только что пришла? — удивлённо спросил Тоору, заостряя внимание на внешнем виде Минори.       В отличии от комнаты Тоору, у Ямады всё ещё горел свет. В отличие от уставшего Тоору, одетого в домашнюю футболку и мешковатые шорты, на Минори — темные штаны и идеально выглаженная голубая рубашка. Стушевавшись, она отвела взгляд в сторону и еле заметно кивнула. У Ямады была воистину интересная и загруженная жизнь: утром — учеба в новой школе, днём — времяпровождение в большой библиотеке, оснащенной тысячью познавательных книжек разных тиражей и издательств, а вечером — встречи с уважаемыми людьми, с которыми Минори, конечно же, знакомит Фудживары-сан. И ей, похоже, это очень нравилось.       — Бабушка не даёт мне скучать, — Ямада усмехнулась. — Сегодня я ужинала с деканом Колумбийского колледжа, поэтому не обращай внимание, если я периодически буду уходить в себя. Представляешь, он пригласил меня учиться у них после окончания школы! — она несколько смутилась и опустила глаза в пол. — Я в жизни не слышала столько комплиментов про мои усердия и трудолюбие. До сих пор не могу поверить... Он — декан одного из лучших колледжей во всем США — назвал меня настоящей находкой и предложил поступить на бюджетное место!       — С ума сойти, Минори! — ликующе воскликнул Тоору, вскакивая со стула и приближаясь к камере. — Почему ты так смущаешься? Я сейчас всех соседей разбужу, Ками-сама! Это же просто невероятная новость! — он схватил ноутбук и поднял его на уровень своего лица. — Ты ведь приняла его предложение? Колись! Когда я смогу увидеть свою очаровательную девочку в колумбийской форме?       — Полагаю, что через три месяца? Мне ещё финальные экзамены вот-вот в школе сдавать, давай не сглазь. А то вдруг он увидит мои результаты, разочаруется и откажется от своих слов, кто ж его знает? — улыбнулась Минори.       Безусловно, она шутила. Ямада была до чертиков спокойна и напряжена одновременно. Странное чувство: в таком состоянии Минори будто бы знала, что с ней не случится ничего плохого. Все тесты будут написаны на лучшие оценки, аттестат не будет запятнан ни одной плохой оценкой, что приведёт к полностью оправданным ожиданиям: декан довольно хмыкнет, и Минори сможет официально считать себя студенткой колумбийского колледжа. А в дальнейшем, может, и университета.       — А у тебя-то самого дела как? Как поживает Сан-Хуан? — Минори вдруг нахмурилась и отвела взгляд в сторону. По всей видимости, в комнату зашла Фудживара-сан. — Подожди, пожалуйста... Тоору, я могу перезвонить тебе через пять минут?       Кивнув в знак согласия, Ойкава прикусил внутреннюю сторону щеки. Черт. Он фрагментами вспомнил вчерашний разговор с соседом по комнате, в котором загорелый американец в очередной раз давал Тоору наставления об измене своего режима. Но Ойкава и без напоминалок вообще-то знал, что недосып сказывался на нем просто ужасно.       — Скоро вернусь! — голос Минори ворвался в его мысли, как электрический звонок. — Люблю тебя.       — И я тебя. Жду.       Ради Ямады периодически приходилось идти на жертвы.       Тоору глубоко вздохнул и ещё раз бросил взгляд на соседнюю дверь. Было, конечно, здорово делить жильё с товарищем из аргентинской лиги — появилась дополнительная мотивация усерднее над собой работать, не опускать руки и не давать возможность соседу вырываться вперед. Но и своих неудобств тоже было уйму. Тоору и правда старался не мешать приятелю пребывать в царстве Морфея, а также не просыпать совместные утренние пробежки, но… Что-то из двух в последнее время шло не так.       — Поговорили? — сосед облокотился об дверной косяк и потёр сонные глаза. — Я думал, ты уже десятый сон видишь, — он кивнул в сторону экрана монитора. — Признайся честно, ты по жизни такой чокнутый или это она на тебя так влияет?       Тоору, в чьих глазах можно было заметить долю удивления, устало усмехнулся.       — Я готов целую неделю делать всю грязную работу по дому, если ты не спишь по моей вине. Просто… нет, ты ни за что не угадаешь то, что сейчас произошло!       — Твою девушку приглашают в колумбийский колледж, — выдал в ответ американец, вводя Ойкаву в замешательство. — Прости, я забыл поставить телефон на беззвучный режим, проснулся от уведомлений и вот случайно подслушал кусочек вашего разговора… В любом случае, она настоящая молодец. А вот Ойкава Тоору, — подойдя ближе, сосед хлопнул его по плечу. — нет.       — Хорошо шутишь, — отмахнулся Тоору. И хоть в словах соседа и была доля правды, Ойкава ее бы ни за что не признал. Ведь всё можно было скинуть на молодость, букетно-конфетный период и крупицу глупости, которые пусть и вредили режиму и спутывали мысли, но никак не их отношениям — для Ойкавы они выдвинулись вперёд и попали под увеличительное стекло. Ему хотелось быть в курсе всех недавних событий в жизни Минори: переживать ее эмоции и делиться своими; быть с ней и в радость, и в печаль, а также смотреть в ее задумчивые, но такие родные глаза — в них отражалась красота. Разговоры по видеосвязи позволяли держаться их кораблю на плаву. Звонки являлись устоявшейся традицией, которая позволяла Тоору и Минори почувствовать себя на своих местах. Рядом друг с другом. Поэтому они оба хватались за все возможности, чтобы созвониться. А сейчас необходимость в этом возросла втрое — в лучшем случае им удавалось поговорить один раз за целых две недели.       — Чтобы завтра был бодрячком, Тоору, — сосед улыбнулся и направился к себе. — Пробежку никто не отменял. И, ради Бога, ложись уже спать.       Когда дверь в его комнату хлопнула, Ойкава потянулся на стуле и недолго думая закрыл крышку ноутбука. В комнате стояла безмолвная тьма. Чёрные шторы были плотно задернуты, за окном — безлюдно и до безобразия спокойно, и Тоору захотелось впустить в помещение свет уличных фонарей, чтобы ненароком тут не заснуть. Сон и утренняя пробежка — это прекрасно, но сначала нужно было дождаться Минори. Ойкава нашёл свой телефон у прикроватной тумбочки и задумался о том, как скоро она вернётся. Повторно созвониться по видеосвязи сегодня уже бы не вышло: товарищ держал ухо востро, а второй раз попадаться, словно маленькая воришка, особого желания не было. Да и силы после разговора с ним постепенно начали покидать тело Тоору. Опустившись на кровать, он напечатал Ямаде сообщение.       Ойкава Тоору: Я тут. Не против попереписываться?       На удивление, ответ не заставил себя долго ждать.       Минори: И снова привет! Я как раз хотела предложить эту идею, но ты меня опередил. Бабушка спать гонит.       Ойкава Тоору: Какое совпадение. Походу, мой сосед сговорился с Фудживарой-сан и теперь они действуют сообща:) Созвонимся тогда в другой раз?       Тоору зашипел себе под нос. Их «другой раз» — понятие слишком растяжимое.       Минори: Конечно созвонимся.       Минори: Твой товарищ такой заботливый. Сразу Иваизуми-сана вспоминаю! Умеешь же ты, Тоору, притягивать к себе доброжелательных людей, прямо магия какая-то.       Ойкава Тоору: Ага, это только так на первый взгляд кажется… Тебе стоило почаще из-под тяжка наблюдать за Ива-чаном, чтобы увидеть все его насильственные выходки. При тебе он это делать стеснялся.       Ойкава Тоору: Кстати, мы вчера списывались. Этот болван собирается поехать в Калифорнию в следующем году, представляешь? Если он меня не навестит, я заблокирую его номер.       Минори: Иваизуми-сану к тебе лететь более десяти часов! Он не заслуживает таких радикальных высказываний. За что ты так с ним?       Ойкава Тоору: Я же не серьезно.       Минори: И все равно я подобное понимать отказываюсь. Он ведь твой лучший друг, как тебя могла посетить мысль заблокировать его контакты?       Ойкава Тоору: Я пошутил, Минори!       Минори: Вот, к примеру, Рэйко мне в течение нескольких месяцев говорила, что вот-вот билеты в Нью-Йорк купит, обещала мне беспрерывное веселье и шоппинги в большом городе, рассказы о её недавно появившимся избраннике и их невероятной любви — в общем, всё в духе «Взгляните, я — Ватанабэ Рэйко». Я даже на секунду ей поверила и забыла с кем имею дело — настолько серьезно она рассказывала мне о своих планах. Она нисколько не поменялась. Нет, ну правда. И что самое смешное, Тоору, помимо того, что я на неё не злюсь, я неожиданно поймала себя на мысли, что таких простых и беззаботных людей мне в своём окружении безумно не хватает. Поэтому давай не блокировать ничьи номера. Даже в шутку.       Ойкава Тоору: Хорошо, моя милая, не буду.       Ойкава Тоору: Раз уж речь зашла за твою подругу… Колись, с кем это она встречается?       Минори: С парнем из параллельного класса, которого Рэйко еще недавно до смерти боялась. У него ещё глаза были такие злобные и причёска смешная. Кьётани… Кентаро, кажется?       Ойкава Тоору: Ками-сама, Бешеный пёс? Ты не шутишь?       Минори: Точно! Он же играл в твоей команде. И как я могла это забыть?       Ойкава Тоору: Каким образом они, черт возьми, сошлись?       Минори: Этого я уже не знаю. Рэйко не рассказывала подробностей.       Они ещё немного пообщались о всяких мелочах, пока Тоору не понял, что диалог близится к концу. Странно, ведь ещё столько всего можно было обсудить — нескончаемые вопросы вихрем крутились в его голове, а недавний приступ сонливости сняло как рукой. Ойкава был готов переписываться с Минори хоть целую ночь, но она стала отвечать реже.       Минори: Тоору, я пойду спать. Засыпаю.       Ойкава взглянул на экранное время, протяжно вздохнул и еле заметно улыбнулся. Полвторого ночи. Ничего не скажешь — разговорились они хорошо.       Ойкава Тоору: Да, пора уже. Спокойной ночи.       Минори: Взаимно. Не засиживайся долго, ладно? У тебя завтра тренировка, так что дай организму выспаться. А я обещаю, что напишу, как только проснусь.       Ойкава Тоору: Откладываю телефон.       Минори: Сладких снов, Тоору. Я тебя люблю.       Перечитав последнее сообщение несколько раз, Тоору, как и обещал Ямаде, действительно положил мобильное устройство на прикроватную тумбочку. Он закрыл глаза, думая о себе, предстоящей тренировке, утренней пробежке и снова о себе. А потом — об улыбающейся Минори, шагавшей рядом с ним под руку. Они ходили по оживленным улицам большого города, проходили витрины магазинов, встречали на пути самых разных людей, но все равно смотрели только друг на друга. Было совершенно не до окружающих красот сверкающего Нью-Йорка. И тогда Ойкава всем сердцем почувствовал, как влюблённость все дальше и дальше затягивала его в жуткие дебри. Он заснул с приятной мыслью, что буквально через пару часов они с Минори снова спишутся.       Но на следующий день Минори на связь не вышла.       Как и в последующие три недели.