Bring It On Home

Оказалось, с учётом находившегося в машине Сэма это было не такое уж и убежище. Взгляд, которым он встретил Дина, был убийственен. — Что? — грубо спросил Дин, принимая своё поражение в штыки. — Ты знаешь, что, — процедил Сэм, хлопая крышкой ноутбука чересчур сильно. — Нет, — соврал Дин, лишь бы не соглашаться. Сэм фыркнул. Дин целиком его проигнорировал и преувеличенно сосредоточенно завёл мотор и выехал на дорогу. — Какого дьявола ты ему сказал? — требовательно спросил Сэм, когда они проехали уже половину пути. — О, ты со мной уже разговариваешь? — Не будь придурком, — хмуро сказал Сэм. — Хотя, кажется, ты им являешься по умолчанию. В чём, чёрт возьми, твоя проблема, Дин? — Какая проблема? — спросил Дин. — У меня нет проблем! Никаких проблем! Никаких! — он взмахнул руками, изображая беззаботность своего существования. — Руки на руль, — оборвал его Сэм. — Боже, ты такая сволочь. Как мы вообще можем быть родственниками? — Этот вопрос я задаю себе каждый день, малыш Сэмми, — горько парировал Дин. — Кас, наверное, переобщался с тобой, если считает, что у меня есть какие-то твои гейс… — Дин, заткнись уже! — Сэм посмотрел на него Тем Взглядом, после которого Дин обрадовался, что едет за рулём, потому что это была единственная возможность пережить Тот Взгляд, не прибегая к насилию. — Нет во мне ничего гейского. А вот ты… — он фыркнул. Снова. Сегодня он уже переборщил с фырканьем. — Я не понимаю, почему ты такой чёртов гомофоб. Дин моргнул. — Ты о чём нахрен, Сэм? — Ты отрицаешь, что гомофоб? — Я отрицаю, что я гей, — уточнил Дин, разворачивая автомобиль в сторону стоянки у мотеля. Да Дин был так далёк от гейства, как только возможно. Он был чёртов Казанова, а долбаный монах вроде Сэма не имел права утверждать ничего подобного, да он ведь сам знал, что Дин залезает в несколько пар трусиков в неделю почти всю свою жизнь. Сэм поджал губы, но ничего не ответил. Это настораживало. — Эй, это настораживает, — сказал Дин, заглушая мотор. — Ты просто собираешься здесь сидеть? Сэм пожал плечами. — Я не знаю, Дин. Ты собираешься позволить Касу мучиться, пока ты потворствуешь своим социально неадекватным стереотипам и не желаешь признавать, что ты просто без ума от него? Дин быстро заморгал. — Я что? Без ума что? — Ты меня слышал, — сказал Сэм, выползая своим долговязым телом из машины и хлопая дверью. Дин тоже торопливо вышел, пытаясь осознать сказанную ему нелепость. — Ну, слышал, — признал он. — Я просто… что? Что он тебе сказал? Сэм покачал головой и направился к мотелю, что было довольно некрасиво с его стороны, потому что, чтобы поспевать за его огромными шагами, Дину приходилось бежать за ним, как маленькому ребёнку. Долбаный йети. Как будто Дин и без того чувствовал себя недостаточно крошечным сегодня вечером. — Сэм! — проревел он, ускоряя шаг. — Сэм! — Ничего он не сказал, Дин, — обернулся Сэм через плечо. — За него всё сказало то, как он вышел из бара, было похоже, что он хочет размозжить тебе череп, — он взмахнул свободной от ноутбука рукой. — А потом он стал весь грустный и понурый и исчез. Тут не надо быть охрененно гениальным ракетчиком, чтобы всё понять. И раз уж ты влюблён в него уже месяцы, я действительно не понимаю, в чём твоя проблема. — Влю?.. — итак, вот оно. Дин рванулся к Сэму, схватив его за плечо, и развернул его к себе. — Сэмми, откуда это вообще? Он — мужчина. А я не… — А ты не позволяешь себе иметь то, что хочешь, Дин, — Сэм заговорил мягче. И, о боже, его лицо стало всё такое из себя понимающее, и эти щенячьи глазки, и вообще. — Ты так привык судить себя тем, что, как ты думаешь, другие хотят от тебя, что не можешь просто… То, как ты на него смотришь… — Сэм замолчал, шевеля губами, будто не мог найти подходящих слов, что для него было довольно необычно. — Я никогда не видел, чтобы ты смотрел так на кого-нибудь, Дин. Дин уставился на него. — Сэм… — он замолчал. Сэм выглядел таким серьёзным, таким наивным и умоляющим, а Дин никогда не мог противостоять этому выражению лица брата. И Каса, добавила какая-то предательская часть мозга. — Сэм, я просто… Я хочу сказать, он мужчина, ради Бога. — Он ангел, — поправил его Сэм, внезапно ожесточаясь. — Он твой ангел. Он тебя из ада вытащил, Дин. Ты здесь благодаря ему. И всё, через что он сейчас проходит — это всё из-за тебя. У тебя на плече выжжен долбаный отпечаток его ладони. Он ближе тебе, чем любой другой человек в твоей чёртовой жизни, кроме меня, но ты так боишься выбраться из своей мачо-коробки, что мысль о том, что с тобой случится, если ты дотронешься до чьего-нибудь члена, не даёт тебе быть вместе с единственным человеком, которого ты полюбил на моей памяти, — Сэм медленно покачал головой, просто смотря на Дина сверху вниз. У Дина глаза заслезились в попытке не отводить взгляд. — У нас тут разгар конца света, — тихо сказал Сэм. — Просто… подумай об этом, Дин, хорошо? Боже. Он высвободил плечо из захвата ослабившего от удивления хватку Дина и ушёл, оставив Дина одного на пустой стоянке, совершенно разбитого. — Сучонок, — пробормотал Дин, задыхаясь. На дороге лежала пустая пивная бутылка; странное ноющее чувство в груди шепнуло, что хороший удар по ней его успокоит. На самом деле это не особо помогло. Чувство всё ещё сидело в нём, скребясь в рёбрах, тёмное, неосязаемое, как дым. Чёртов Сэм. Дин ненавидел ощущение вины. * Самое сучное, конечно, было в том, что стоило мысли попасть в его голову, как от неё уже нельзя было избавиться, и она ныла, как долбаный шатающийся зуб. Было правдой то, что с момента своего появления Кас каким-то образом стал проникать в мир Дина, под его кожу, конечно, да ведь он и создал эту самую кожу; он проник так глубоко, как прежде проникал только Сэм. И да, нельзя сказать, что у него в голове не возникали образы Каса, проникающего в него так, как Сэм определённо никогда не проникал, и даже если его лицо и искажалось в приличествующей таким мыслям гримасе дискомфорта, правда была в том, что чувствовать он его не чувствовал. И это было странно. Кас не был таким, как другие люди. Частично, конечно, потому, что он вообще не был человеком — но, возможно, было и ещё что-то. Что-то, из-за чего сердце Дина слегка сжималось, когда Кастиэль неожиданно появлялся, из-за чего его желудок скручивался в узел, когда Кастиэль, напротив, не появлялся, когда его ждали. Из-за чего Дин иногда чувствовал, что, когда Кас смотрит на него, он видит его насквозь, и из-за чего ему было всё равно — да он даже хотел этого, чувствовать себя полностью согретым этим взглядом, ведь это был Кас, смотрящий в самую его суть, как и всегда, ведь Кас знал его всего. Из-за чего пульс Дина всегда неуверенно пропускал удары, когда Кас выглядел сомневающимся, или взволнованным, или несчастным, как будто он, Дин Винчестер, запятнанный адом, исключённый из средней школы Дин Винчестер мог от чего-нибудь защитить грёбаного ангела Господня. И да, ладно, возможно, нелюбовь Дина к привычке Каса стоять слишком близко была вызвана беспокойством из-за вызываемой этим реакции, а не чем-либо иным. Дин вспомнил, что Сэм сказал о Касе, вышедшем из бара, грустном и понуром, и что-то в груди сразу же отозвалось, беспокойно вздрогнув, желая защитить. Чёрт. Сучность Сэма была в том, что он слишком часто бывал прав. Так было почти всегда. Касу лучше бы вернуться в свой номер. Сейчас, возможно, Дин и чувствовал себя виноватым и желающим как-то загладить эту вину, но как долго это продлится, трудно было сказать. Он тяжело вздохнул и отправился разузнавать, выпрямив плечи и приняв суровый вид. * Кастиэль, как оказалось, действительно перенёсся в свой номер. Нет, он не открыл дверь сразу же, как только Дин постучал, сияя радостной улыбкой, с радугами и звёздами в глазах, но Дин этого и не ждал. Впрочем, радуги хотя бы указали на его местонахождение. И всё же Дин провёл лучшую часть своей жизни, разыскивая тех, кто не желал быть найденным, так что он знал, когда в номере никого не было. Этот точно не был пустым. — Кас, — он немного повысил голос, заговорив грубо и безапелляционно, но с проскользнувшей извиняющейся ноткой. Он снова постучал. — Ну же, Кас, впусти меня. Я только хочу с тобой поговорить. Ничто не нарушило тишину в номере, тяжёлую, но в ней совершенно определённо чувствовалось чьё-то присутствие, ощутимое, как ритмичное дыхание. Дин вздохнул. — Кас. Пожалуйста, — он замолчал, переводя дыхание. — Слушай, я хотел… я пришёл… ну, знаешь. Извиниться. Тишина. Дин пожевал губу и перебрал в уме другие варианты. Всегда можно влезть в окно, но он не был уверен, как Кас это воспримет, и он на самом деле не хотел, чтобы всё закончилось фингалом или того похуже. Можно ещё… — За что? Дин, застигнутый врасплох внезапным исчезновением двери, на которую он полуоблокотился, ввалился в комнату вместе с ней. Он моргнул, увидев мягкие нечищеные ботинки Каса. Потом он медленно поднял взгляд. — А? — Встань, — хватка Кастиэля была далека от аккуратности, его пальцы сильно и неосторожно схватили Дина подмышками, поднимая на ноги. Дин позволил себя поднять. Не было похоже, чтобы у него особенно был выбор. Кастиэль скрестил руки на груди — один Бог знал, кто этому его научил, — и поднял бровь. — За что ты хотел извиниться, Дин? Дин вздохнул, оббежав взглядом аляповатый, но вполне обычный номер и попытавшись за что-нибудь зацепиться взглядом, чтобы было куда смотреть, но ничего такого не нашёл. Ещё бы. Уставившись на отвратительное пёстренькое стёганое одеяло, он выдавил: — Ну, за… за всякое. Ты знаешь. За всё, Кас. Тишина. Попытайся ещё раз, Винчестер. Дин пытался найти слова, но трудновато думать, когда Кас вот так скептично и настойчиво на тебя смотрит своими упрямыми синими глазами. Что-то шевельнулось глубоко внутри него, что-то жарко вспыхнуло. Дин не хотел даже задумываться о том, что бы это могло значить. Особенно, когда Кас ждал объяснения, надев серьёзную маску. Всё же он попытался ещё раз. — Ну. Я заметил, что типа вёл себя как задница. Кас согласно наклонил голову, вторая бровь присоединилась к первой. — Продолжай. Дин вздохнул. — Слушай, я никогда не хотел тебя обидеть, ясно? Я над тобой не издевался. Я знаю, как трудно тебе приходится со всем этим — ладно, нет, я даже смутно не представляю, каково это может быть, и я… — он замолк, защитным жестом выставив вперёд ладони. — Чувак, я ни черта не понимаю в этом. Я просто… мне жаль, Кас. Чёрт, я знаю, что тяжело быть человеком, даже когда ты им родился, а ты… — А я пал, — оборвал его Кас. Его голос был мягок, но с долей уверенности, с пугающей ноткой принятия неизбежного, которая заставила желудок Дина перевернуться, сжимаясь от сочувствия. Кастиэль улыбнулся — крошечной, задумчивой улыбкой, едва тронувшей уголки его губ. — Я всё ещё падаю, Дин. Не так, как пала Анна, а… — он покачал головой. — У меня нет доступного объяснения. Ангелам не нужно бриться, принимать душ, удовлетворять потребности плоти. Нам не нужно… не должно быть нужно терпеть всю эту ересь, с которой вы живёте, вроде правил поведения за столом, и этих маленьких бутылочек шампуня, которых даже не хватает, чтобы нормально помыться, и холодной картошки фри, и… и этих смешных безответных романтических побуждений, которых постыдилась бы тринадцатилетняя девочка. Дин сглотнул, чувствуя боль в горле. Кас смотрел ему прямо в глаза, но Дин знал, чего стоит ему удерживать этот взгляд, если он даже пытался звучать грубо, но не мог сдержать дрожи в голосе, будто пеплом по древесному углю. Он открыл было рот, но Кас покачал головой, опустив всё же глаза. — На прошлой неделе, — тихо продолжил он, — шли такие ливни, и я промок, — его голос дрогнул от непринятия, от обиды. — Вода была всюду — под воротником, и на руках, и под одеждой, и это было отвратительно. Я ненавижу быть мокрым. И я ненавижу эту боль в желудке, будто там сидят животные, требующие, чтобы их покормили; голод делает таким смешным, Дин. Хотеть. Это несправедливо. Но это и значит быть человеком, верно? — Кас засмеялся тихо, без веселья. — Всё такое смущающее, непредсказуемое, и это, все эти дурацкие неудобства с чёртовыми чувствами, и всё это происходит со мной из-за тебя, Дин. Но когда это касается тебя, ты не хочешь меня, и я не хочу этого, и… Если бы кто-нибудь спросил Дина, когда он сделал шаг вперёд, ему было бы очень затруднительно ответить что-нибудь кроме того, что в лице Каса было что-то такое открытое и искреннее, что он не мог просто стоять на месте; в голосе Каса было какое-то такое полурыдание, что он не смог остановиться, и это было как-то неожиданно и совершенно недопустимо. Но следующим, что мог бы сказать Дин в ответ, было то, что Кас больше ничего не говорил, просто смотрел на него, широко раскрыв глаза и не моргая, а его нижняя губа была немного влажной от прикосновения губ Дина. — Что это было? — мягко спросил Кас. На кончике языка у Дина вертелось нечто смехотворное и совершенно неуместное — сказать «напёрсток», вспомнив то лето в Мэне, когда ему было шесть, а папа читал им Питера Пэна, когда он всё ещё иногда притворялся обычным папой. Но Кас стоял так чертовски близко к нему, тёплый и спокойный, и его чёртово дыхание чувствовалось на чёртовых губах Дина, и… — Э, я… я ничего, — выдавил Дин. — А, — сказал Кастиэль. — Ага, — сказал Дин. И когда он уже начал размышлять, как бы лучше расплести свои конечности, обнимающие подозрительно приятное тело Каса, его руки начали стягивать дурацкий касов плащ, безо всякого на то позволения Дина. Он чувствовал на своей щеке неровное и дрожащее дыхание Каса, и по его шее пробежали мурашки. Пальцы Каса оказались на пуговицах верхней рубашки Дина, и тут уже стало ясно, что происходит. Уже в следующую секунду Дин лежал на кровати под Касом, и происходило столько всего сразу, что для паники не хватило места. Не в первый уже раз Дин смутно пожалел, что его арсенал ругательств недостаточно велик, и в нём явно не хватает чего-то большего, чем обычные богохульства, потому что, дрань господня, он был распростёрт на кровати, прижимаясь к бёдрам ангела своими, и господи Иисусе, у него не было никаких подходящих слов для этого. Для человека, который только что открыл секреты дрочки, Кас определённо делал большие успехи. Дин никогда не питал особой любви к девственницам; он не понимал восторга некоторых парней по поводу скромных девиц, неопытно водящих руками; но в Касе сейчас не было никакой неопытности, его руки спокойно и уверенно проскользнули под футболку Дина, стягивая её. Если бы это было всё — дыхание Кастиэля, поверхностное, углубляющееся; уверенные, нетерпеливые и неожиданные движения его бёдер — тогда, может быть, Дин ещё смог бы себя преодолеть. Но и это «может быть» — сомнительное: как осмыслить факт того, что ангел облизывает тебе шею? — Вау, — подвёл итог Дин, отстраняясь от губ Каса и инстинктивно обхватывая его локти пальцами. — Потише, ковбой. Мы тут не на гонке в Дерби. Кас нависал над ним, с широко распахнутыми глазами, смотрящими с интересом, потемневшими и расширившимися зрачками, почти скрывшими голубизну глаз. Дин решительно проигнорировал скачок пульса в горле, ощутимо ударивший по челюсти, но что-то в том, как изогнулся рот Каса и дёрнулись его уголки, сказало ему, что его заинтересованность в продолжении не осталась незамеченной. — О, — сказал Кас. Чёрт, оказалось, что у его сексуального голоса есть и чёртов дополнительный сексуальный оттенок. Дин и не предполагал такого, пока не оказался… — Чем именно мы занимаемся сейчас, Дин? …грёбаный ад, в постели с воином Господним. (Серьёзно. Полкоролевства за одно малюсенькое ругательсво, не связанное с богохульством). — Э, — сказал Дин. Он слабо улыбнулся, слегка пожимая плечами. — Полагаю, совершаем смертный грех, а что? Пальцы Кастиэля, которые лениво выводили кружочки на обнажённом животе Дина, не обращая внимания на то, что Дин держал его за руки, замерли. Он посмотрел Дину в глаза, сведя брови вместе. Это не был взгляд того, кто оценил шутку, и Дин почувствовал, что его желудок провалился вниз. — Ты так полагаешь? Смертный грех? — Кас заговорил низким голосом, обволакивающим неуверенность в упавшем желудке Дина. — Ты совершаешь это по доброй воле и осознанно, Дин? Осознавая грех и его тяжесть? Задняя часть шеи Дина покрылась потом; его руки, держащие Каса за локти, странно занемели. Тот факт, что настойчивое давление его члена на джинсы ничуть не уменьшилось, довершал понимание того, что он прекрасно всё осознаёт. — Я… Где-то внутри него были нужные слова — извинения, готовые сорваться с языка. Но он не успел высказать то, о чём думал, потому что Кас с ангельским изяществом высвободился из его хватки, подняв руки Дина над его головой и прижав к кровати. Его глаза горели синим огнём, его тяжёлое и всё ускоряющееся дыхание Дин чуствовал на своих губах, и Дин снял с себя всю ответственность за то, что его губы разомкнулись в ответ, и Кас был так близко, что Дин чувствовал, как возникают его слова. — Что это за грех, Дин? — он мимолётно коснулся зубами его нижней губы, настаивая. — Назови его. И чёрт, чёрт, чёрт, уже никак нельзя было это предотвратить; похотливый влажный рот Каса над его ртом; жар их членов, разделённых только тканью. — Секс, — выплюнул Дин, подняв подбородок так, что их губы соприкасались с каждым его словом. Секс в его рту, во рту Каса, внутри них и между ними. — Мы о сексе говорим, верно? Я большой мальчик, Кас, я знаю об этом побольше, чем ты, даже если я никогда не марался о мужчину раньше, — он резко засмеялся. — Или об ангела. Кас поднял брови, замерев на несколько секунд. Потом он без предупреждения толкнулся бёдрами вперёд, и так сильно, что Дин вскрикнул. Кас поймал его вскрик, как будто только его и ждал, проглотил его мягко и уверенно, слизал его отзвуки с нижней губы Дина. — Секс, — сказал Кас в темноту между разомкнутых губ Дина, — это не оскорбление, Дин. Не такой, — его пальцы огладили острые ключицы Дина, ласково провели по плечу. — О, неужели? — болтовня в состоянии возбуждения никогда не была сильной стороной, а они ещё даже нахрен не поцеловались нормально, с учётом этого действо было в четыре раза более смущающим и в шесть раз действительно более нахрен интересным, хотя и не должно бы. — Так… Бог считает, что гейский межвидовый секс сделан из радуг и котят? Серьёзно? Он пытался быть рациональным. Честно. Пытался. Но Кас слегка переместился, и его влажный открытый рот повторил путь, до этого пройденный пальцами по ключицам, и Дину было трудно дышать, не то что поддерживать теологические диспуты. — Бог, — сказал Кастиэль, звуча на порядок спокойнее, чем ему полагалось бы, — осуждает сексуальные действия, приносящие вред невинному. Прелюбодеяние. Несдержанность. Принуждение, — его язык вылизывал впадинку между грудью и плечом Дина, ласкал нежную кожу там, где рука соединялась с телом. — Связь с черлидершами, слишком пьяными и не могущими принять рациональное решение. Это, — да, Дину не стоило так вздрагивать от того, как приятно рот Каса обвёл его подмышку, и вскрикивать от этого, — не относится к тому, что я назвал. Это не принесёт вреда, — он остановился, взглянув в глаза Дину. — Я имею в виду, если ты этого хочешь. Здесь, Дин был уверен, интонация должна была бы быть более вопросительной — действительно ли он хотел взвалить на свою и без того перегруженную совесть лишение ангела девственности, чёрт, действительно ли он хотел зайти так далеко с мужчиной, ведь он никогда в жизни не был настолько заведён просто совместной дрочкой. Но Кас был таким чёртовым… Касом — эти влажные губы, эти волосы, которые умоляли, чтобы за них потянули, он был весь такой тёплый, ждущий, чёрт, Дину уже было плевать. Кас хотел этого, Дин не собирался спорить. Кем бы он ни был, Кас был чертовски горяч, и Дин мог отложить свои сомнения ради спасения Момента. Кроме того, губы и язык Каса были просто адские, такие мягкие и розовые, как у девушки, и то, что до сих пор никто ещё не покусился на них, было преступлением. — Чёрт, да, — выдавил Дин, медленно толкаясь к Касу. — Я хочу этого. Хочу, всё, что ты хочешь, — жар, охвативший всё его тело, был лучшим подтверждением его слов. Глаза Каса потемнели, зрачки немедленно расширились, и никак нельзя было ошибиться насчёт того, что это значило. Тело Каса выдавало его таким способом, о котором он, возможно, и не подозревал. Вырвавшийся у него полузадушенный звук, то, как ускорилось его дыхание, то, как Кас просто позволил этому произойти — Дин хотел ещё большего, и он внезапно почувствовал уверенность в том, что сделает что угодно, чтобы это получить. Такой чертовски сексуальный, Кас сильно дрожал уже от одной мысли о том, что может делать с Дином всё, что захочет, и тот факт, что Дин понятия не имел, какие грязные мыслишки могли быть у Каса в голове, наверное, должен был бы тревожить его сильнее. По какой-то причине его тело словно чувствовало — где-то в глубине, затаив дыхание, — что это только делало чёртову ситуацию ещё более возбуждающей. — Всё, что хочу, — выдохнул Кас. Его голос тянулся, как патока, и Дин видел, как слова слетают с его губ, будто в замедленном движении, как едва соприкасаются его язык, губы и зубы, как происходят все эти сложные действия, создающие такое простое явление, как речь. Кас уже взмок от желания, скулы были порозовевшие и горячие, и Дин был поражён, убедившись, что он один из тех, кто очаровательно краснеет по любому поводу. На них обоих было слишком много одежды, и Дин остро чувствовал эту преграду, трущуюся о его кожу. — Всё, что хочешь, — повторил он, немного сдвинувшись, — при условии, что мы разобрались со всем этим дерьмом, — он потянул Каса за футболку. — Здесь слишком жарко, не хочу умереть от теплового удара раньше, чем кончу, — он почувствовал и на своём лице прилив жара и понадеялся, что это не заметно. — Кроме того, я типа хочу уже тебя коснуться. Тебе понравится. Обещаю. Он, наверное, ожидал какого-нибудь протеста, возможно, смущённого взгляда, но, кажется, Кас разобрался со своими предубеждениями против наготы. Он без возражений приподнялся, оказавшись сидящим у Дина на бёдрах — и дрань господня, было что-то неправильное в том, как сильно Дину нравилось смотреть на него в этом положении, на то, как его пальцы порхают над пуговицами; скорее поспешно, чем быстро, но его нетерпение было слишком восхитительным, чтобы его прервать. Три расстёгнутые пуговицы, одна оторванная, и Кас стащил рубашку через голову; за ней последовала футболка, он швырнул её на пол, как мусор. В итоге его волосы выглядели как тёмный клубок шипов — и да, покраснели не только его щёки. Его дыхание участилось, грудь тяжело вздымалась, а дьявольски тёмные дикие глаза смотрели в глаза Дина. Дин прикусил губу, подавляя стон, и притянул его к себе. Кас охотно подчинился, полубессознательно вжимаясь в бёдра Дина своими. Дин усмирил его, лаская гладкую кожу спины, скользя руками выше, чтобы запутаться пальцами в его взъерошенных волосах. Это было пьяняще — чувствовать вздрагивание его кожи под каждым прикосновением, горячее дыхание на своей щеке, и Дин хотел большего; он хотел всего. Он вцепился в волосы Каса, подталкивая его к себе, чтобы их рты оказались рядом. — Вот так, — выдохнул он, обводя контур губ Каса языком и воспринимая хныканье Каса как приглашение внутрь рта. Кас извивался на нём, неопытный и жаждущий, и волна жара вновь охватила Дина, ухватившего нижнюю губу Каса своими. Это вызвало ещё одно хныканье, тоненький звук, ставший громче, когда Дин мягко облизал рот Каса, и оборвавшийся рваным выдохом, когда Дин прикусил его язык. — Чёрт, — выдохнул Дин, оставляя волосы Каса, чтобы снова заставить его стонать — и тот вновь рвано выдохнул, когда большой палец Дина нажал на его сосок; и его бёдра резко, яростно и отчаянно толкнулись вперёд, когда руки Дина проскользнули под его брюки. Кас весь дрожал под прикосновениями Дина, его рот инстинктивно приоткрывался, впуская язык Дина, и ужасно возбуждало осознание того, что он первый, кто это делает — первый, кто вылизывает рот Каса, первый, кому Кас дарит всё более жаркие поцелуи сразу же после того, как понимает, что нужно делать. Обе руки Каса обхватили лицо Дина, большие пальцы поглаживали подбородок, остальные зарывались в мягкие волосы, и Дин приподнял подбородок, чтобы углубить поцелуй, неосознанно толкаясь, когда губы Каса обхватили его язык и стали посасывать. Боже, он быстро учился. Это действительно должно было быть странно — гладкие твёрдые очертания этого тела, прижатого к его собственному, но кожа Дина счастливо напевала везде, где касалась кожи Каса, абсолютно не волнуясь по поводу недостатка округлостей. Его член давил на молнию джинсов, требуя большего, и Дин был слишком возбуждён, чтобы осознать, что он очень, очень хотел видеть лицо Каса, когда провёл большим пальцем по уже влажной головке его члена. Кас, судя по тому, как вскинулись его бёдра и усилился натиск его языка, не собирался возражать. Дин всегда быстро работал пальцами, но никогда — быстрее, чем сейчас, когда его ждал секс с Касом, и он расправился с расстёгиванием мгновенно: сначала на своих джинсах, потом на брюках Каса, на которых молния заедала от редкого использования. Кас и сам был как заевший, но он весь горел и толкался вверх так настойчиво, что зубчики молнии вылетели, позволяя брюкам расстегнуться до конца. Кас застонал в рот Дина, будто это чувство облегчения было слишком для него, и Дин крепко зажмурился, пытаясь мысленно сосредоточиться на чём-то отвлечённом, чтобы усмирить неожиданный наплыв желания. 4, 8, 12, 16; счёт в уме никогда не был сильной стороной Дина, и такая арифметика позволила ему успокоиться достаточно, чтобы стянуть с Каса брюки и трусы, не кончив по дороге в свои чёртовы джинсы. — Я здесь, — бормотал он бездумно, полуинстинктивно, стаскивая брюки с голеней Каса, надавливая на его бедро, чтобы успокоить, и одновременно извиваясь, чтобы стряхнуть свои джинсы. — Ну же, Кас; я здесь. Я здесь. Чёрт. Резкий жар их наконец коснувшихся друг друга членов заставил его вскрикнуть; сквозь наплыв возбуждения он услышал и вскрик Каса и закусил губу, подавляя собственные стоны, чтобы слышать только Каса, поражённого новым открытием, понятия не имеющего о стыдливости, иногда приходящей на смену непринуждённости. Кас был гладким, боже, истекающим смазкой; головка его члена размазала собственную влагу по животу Дина, толкаясь к нему. Было хорошо, лучше, чем хорошо, это влажное потное скольжение тел друг против друга, но это был Кас, это Кас снова притянул Дина к себе, размазывая маленькие капельки смазки по всему его животу. Это Кас снова притянул Дина к себе, и, чёрт, Дин отчаянно хотел его всего. Кас приподнялся на нём, восторженный, нереальный. Его руки больно сжимали бёдра Дина, голову он запрокинул, втрахиваясь в его пах. Дин развёл колени, освобождая пространство между тазом и бедром, куда легко скользнул Кас, бездумно, липко, быстро. Он что-то говорил, низко, едва слышно, полузадушенно. Где-то на задворках сознания Дина появилась мысль, что ему пора бы уже сделать что-то, чтобы в итоге Кас оказался на спине, разведя ноги и принимая его в себя. Всё же было как-то трудно найти подходящий момент, когда Кас смотрел такими глазами и совершал такие движения, и каждый произведённый им звук казался слишком захватывающим, слишком очаровательным, чтобы его остановить. Кас двигался, повинуясь инстинктам, ведомый какой-то верой, сейчас его губы спустились к шее Дина, чтобы вылизать ложбинку на его шее, языком провести путь к его соску. Дин проглотил вскрик, слишком сильно цепляясь за волосы Каса, беспомощно толкаясь в него бёдрами. Кас мягко и глубоко прогудел в его кожу, порождая медленную вибрацию, расходящуюся по телу, как жаркие волны пламени, будто он хотел этого. Будто он изучал Дина, впитывая его остро-солёный вкус, и Дин забыл, почему собирался взять дело в свои руки, — потерялся в звуках, которыми Кас выражал своё удовольствие. Казалось, он уже знает тело Дина и его эрогенные зоны. — Дрань господня, Кас, — выдохнул Дин, наблюдая, как язык Каса выписывает следы на его груди. — Ох, чёрт, — он вздрогнул, когда зубы Каса царапнули его живот. — Откуда?.. — Я знаю тебя, Дин, — мягко сказал Кас, вылизывая широкую и очень влажную полосу между тазовых косточек Дина, опуская голову и касаясь носом (боже) его волос. Его большие пальцы блуждали по внутренним сторонам бёдер Дина, пробуждая бегущие следом искры желаний, и Дин извивался, вскидывая бёдра, дрожа от его прикосновений. — Мои теоретические знания о тебе огромны, — он легонько потёрся губами о внутреннюю сторону бедра Дина, увлажняя гладкую кожу, раздразнивая его. — Осталось только применить их на практике. Дин едва ли был удивлён тому, что, когда он открыл рот, чтобы ответить, он не смог набрать в лёгкие воздуха и растерял все свои слова, потому что губы Каса уже орудовали между его ног, кусая и целуя, и пальцы Дина окончательно запутались в тёмной копне его волос. — Вот как? Челюсть Каса влажно блестела, и Дин не знал — от слюны ли, или от его же собственной смазки, размазанной по животу Дина, но в его животе что-то свернулось от этой мысли. — И как же… ты собираешься их применять? Кас долгое время не двигался, глядя ему прямо в глаза. Дин почувствовал, что краснеет под жаром этого взгляда, распространяющего волны по всему его телу, но не мог — физически не мог — отвести глаза в сторону. Его пальцы обхватили острый подбородок Каса, лаская его влажную кожу. Кас наклонил голову при этом прискосновении, как кот, ласкаясь к его ладони; он начал одновременно грубо и нежно вылизывать кончики его пальцев, и Дин абсолютно нахрен не был в ответе за протяжный стон, который он не сумел при этом сдержать, особенно когда Кас застонал в ответ, не отрываясь от его пальцев. — Кас, — проговорил он, бездумно и ласково. И тогда Кас отстранился, последний раз коснувшись языком кончиков пальцев Дина и разводя его бёдра в стороны, мягко, но уверенно. Дин бы что-нибудь возразил на это — потому что, господи Иисусе, какие бы там знания Кас себе не насобирал, не Дин здесь нахрен был девочкой, — но Кас уже вылизывал его яйца — прежде, чем он успел перевести дыхание, — и вот он уже зашёл дальше, подталкивая бёдра Дина вверх, чтобы обеспечить лучший доступ, и… боже…. боже, чёрт. — Дрань господня, Кас, — сказал Дин. Дин запоздало понял, что дал Касу прекрасную возможность для дальнейших убеждений, но, очевидно, Кас недостаточно насмотрелся Casa Erotica, потому что всё, что он ответил, было «Дин», и потом он снова зарылся — немного глубже — между ног Дина. И… это было… чёрт, это было просто… неожиданно нахрен прекрасно, бесспорно, хотя, будь он проклят, если представлял, какие там знания о нём могли заставить Каса так сделать, и ещё приподнять Дина за бёдра, придерживая за спину, кружа своим языком — своим чёртовым языком — вокруг неположенных мест. Дин запрокинул голову, не в силах сдержаться; он выгнул спину и, будто это было совершенно естественно, устроил ноги на плечах Каса. С одной стороны, сама мысль о том, что делал сейчас Кас, была сродни чему-то из Дома Ужасов — что-то грязное, неправильное и наверняка по меньшей мере по семидесяти причинам негигиеничное; но, с другой стороны, Дин разложился под этими движениями, как пятидолларовая шлюха, и это чертовски смущало, но в то же время было очень и очень охренительно. Язык Каса был всем сразу — горячим, гладким, влажным, сильным, гибким, быстрым, и он был везде, со всех сторон, он кружился и вжимался (господииисуууааааа) внутрь него, и да, Дин ни черта не мог с этим поделать. И если это было так хорошо, настолько смехотворно, костерастворительно, охренеть-я-сейчас-кончу-без-стимуляции хорошо просто от того, что в его заднице чей-то язык, тогда, очевидно, существовал целый новый мир секса, от которого явно не стоило отказываться. — Кас, — проговорил он, потянув его за волосы. — Кас, боже… что ты… — и это было оно, белая вспышка в венах, в мышцах, сжимающихся в предвкушении, — чёрт, Кас, я сейчас, тебе лучше нахрен остановиться. Он был так близок, так неожиданно, до звона в ушах близок, что его тело определённо не ожидало, что Кас возьмёт и послушается его. Он весь сжался от разочарования, когда Кас отстранился — и да, возможно, это хнычущий звук издал действительно Дин. Когда ему наконец удалось подавить всеобъемлющее ощущение того, что он связанный стоит на краю пропасти, он заставил себя открыть глаза. Кас выглядел разгорячённым, довольным и радостным. — Я знаю тебя, Дин, — повторил Кас и опустил его ноги на кровать. И после этого казалось совершенно естественным подчиниться божественной и безошибочной решительности Каса, мечтательно вздымая бёдра по настоянию его пальцев. Он бы оспорил эту невысказанную просьбу минут десять назад — до того, как Кас растопил его мозг, но теперь он не хотел ничего кроме этой невозможности дышать, невозможности остановиться, и всё в нём льнуло к Касу и его благословенным рукам. Он всё ещё был Дином Винчестером, чёрт побери, даже если он не мог сдержать хнычущих стонов, когда Кас пальцами, влажными от его собственной смазки, проник в него, когда любопытные и бесстыдные губы Каса сомкнулись у основания его члена. Пальцы Дина намертво вцепились в мягкие волосы Каса, растеряв остатки здравомыслия, и Кас застонал, не отрываясь от Дина, когда он потянул за них, растягивая Дина пальцами, проталкивая их глубже. И… да, ладно, если Кас собирается избавиться от своей девственности как следует, то он прекратит пытаться это остановить, потому что Дин…. не был нахрен из камня сделан. И вся эта штука с простатой — короче, все эти её нахваливания оказались правдой, и тело Дина будто пронзило спазмом, когда пальцы Каса нашли её. Если бы Кас продолжил в том же духе, Дин бы кончил с силой и скоростью чёртова грузового поезда, а он не хотел кончать один. — Кас, — он завозился и потянул Каса за запястье, скользя по покрывалу влажной от пота голой спиной. Кас посмотрел на него потемневшими от желания глазами, не понимая, и Дин вздохнул, пытаясь найти слова. — Тебе нужно остановиться… не в смысле «остановиться», а… чёрт, чувак… — он потянул Каса за плечо: не заставляй меня это произносить. И тогда да, кажется, Кас понял суть, слава чёртову богу, потому что Дин не был уверен, что смог бы заставить себя произнести «хочу, чтобы ты меня трахнул», даже несмотря на то, что его тело высказывалось по этому поводу вполне определённо. Он позволил своим бёдрам поддаться рукам Каса, освобождающим для него место, и подтянул его лицо к своему за тыльную часть шеи. — Дин, — пробормотал Кас, мягко и неуверенно, с силой вжимаясь членом (чёрт, чёрт, что он делает?) между его ног. И это — да, ладно; Дин не был заинтересован в словах прямо сейчас, не тогда, когда всё его тело сжималось и расслаблялось, требуя, требуя всего, кроме слов, над которыми нужно будет думать. — Да, — всё же выговорил он, забрасывая ногу Касу на талию, — да, я здесь, Кас, просто нахрен… просто продолжай, — и он толкнулся вперёд, принимая Каса в себя, пропуская внутрь головку его члена. Звук, который издал Кас, стоил любых неудобств, без всяких чёртовых сомнений. Имело место некоторое жжение, потому что, блин, нельзя засунуть себе в задницу здоровенную хрень и не почувствовать вообще ничего, кроме прикосновений к заветному месту, а Кас его ещё не достиг. Но Кас хнычуще стонал, низко, глубоко и протяжно; мягкий звук, ставший громче, когда Дин шевельнулся, продвигаясь вперёд, медленно впуская Каса. Кас двигался почти незаметно, неожиданно неуверенно с учётом всех своих знаний, но его всего колотило от стремления продолжить, и эта медлительность была тем, чего никому из них не было нужно прямо сейчас. Дин вжался в спину Каса пятками. — Ну же, — еле выговорил он, с трудом набрав в лёгкие достаточное количество воздуха. — Всё нормально. Ну же, Кас, двигайся. Я хочу почувствовать тебя. И это, казалось, было всё, чего Кас ждал, или, может, наступил предел его терпению, потому что следующим, что услышал Дин, был полузадушенный вскрик, и Кас толкнулся в него, как нахлынувшая волна. Он был раскрасневшийся, несдержанный, грубо и неумело двигал бёдрами, что было больновато, но каждый его толчок пробуждал какой-то огонь внутри Дина, и был голос Каса, восторженный, поражённый неожиданным удовольствием. В Дине не осталось никакой сдержанности, будто и не было лет, которые он втихомолку дрочил, остерегаясь, чтобы не услышал брат. Было только требовательное, несдержанное вскидывание бёдер, его всё более высокий и наконец срывающийся крик, несдержанный и истовый. Дин чувствовал, что может кончить только от этого необузданного жара внутри себя — но Кас уничтожал его снова и снова, выворачивая наизнанку, так что, видимо, он никогда не узнает, так ли это. Да, не было никаких сомнений, что это не будет чем-то одноразовым. Кас был близок прямо сейчас, Дин был уверен: он стонал ему в ухо, его бёдра дрожали, и Дин сам уже был больше, чем близок, он бы, наверное, ослеп, если бы ему не было так нужно видеть это, видеть лицо Каса, когда он кончит. Это было захватывающе, просто смехотворно; братья Винчестеры, вот чем они кончили: один брат ловит кайф от демонской крови, другой от траха с ангелом, не в силах даже быть потише. Кас вбивался в него, вскрикивая так громко, что, должно быть, уже девушка на ресепшне была в курсе всего происходящего, да ещё и спинка кровати барабанила по стене стаккато, но Дину было плевать. Его мышцы горели от усилий, бёдра болели от того, что он пытался держать их широко разведёнными, прижимаясь к Касу, но Кас был надёжной опорой, он крепко зажмурился, борясь с какой-то невидимой силой, и Дин почти ожидал, что он сейчас взорвётся во вспышке яркого белого света из глаз, рта и всех пор своей чёртовой идеальной кожи. Но белый свет, конечно, был только в голове Дина, когда он подмахивал Касу, и единственное, чем взорвался Кастиэль, так это обильным количеством спермы, кстати, да, это Дину следовало вспомнить о презервативах. Даже хотя Кас был — и больше никогда не будет — девственником, Дин кончил так бурно, что на время перестал видеть. Кас медленно опустился, безвольно опуская раскрытый рот на плечо Дина, пытаясь дышать, его влажная липкая кожа касалась такой же влажной потной кожи Дина. Дин дал ему немного времени и мягко сдвинулся, потому что, да, бёдра горели; и Кас выскользнул из него так, будто это движение было последним в его жизни. Дин не видел в этом проблемы, потому что и сам не смог бы двигаться в ближайшие несколько столетий. Он повернулся, устраиваясь на боку и забрасывая ногу на Каса — и нет, он никогда не признается, насколько он словил от этого кайф. Дыхание. Он чувствовал на своих губах дыхание Каса, влажное, горячее и человеческое. Он лениво подумал, что должен сказать что-то, отреагировать на произошедшее, подбодрить Каса или поздравить его. Или… что-то, нужно было сказать что-то. Он открыл рот, сонный, пресыщенный и не имеющий ни малейшего вдохновения. — Чёрт, — сказал Кас ему в щёку. Какое-то время Дин ошеломлённо молчал. А потом разразился смехом, истерическим, невозможным, потому что, да, это было ёмкое подытоживание, и он ничего не смог бы к этому добавить. Чёрт. * На памяти Сэма Дин частенько медленно запрягал, особенно, когда дело касалось чувств. Не то чтобы Дин был бесчувственным — боже, нет, уж кто-кто, а Сэм знал, что Дин любил слишком преданно и слишком сильно; готов был разорваться ради тех, о ком заботился, что было одновременно восхитительно и пугающе. Но когда доходило до мыслей по этому поводу — попытки осознать более-менее сильное чувство, менее привычное, чем забота о Сэмми, — Дин, мягко говоря, был совершенно беспомощен. Это всё дело с Кастиэлем было из той же оперы, оба настолько очевидно значили так много друг для друга, что Сэму было больно отслеживать их взгляды, и что же Дин? Ну да. Не осознавал. Охренеть, как смешно. Так что нет, Сэм на самом деле не ожидал, что Дин сможет пробраться сквозь запутанное болото всех этих непонятных чувств с более-менее приличной скоростью, и у него было по этому поводу особое мнение. Нет, он, конечно, надеялся, потому что был вообще человеком веры; он буквально молился, чтобы хоть часть сказанного им осела в непробиваемом черепе его брата, но чуда не ждал. А порнографичные крики Каса за стеной, по мнению Сэма, были именно чудом. Добрые тридцать секунд Сэм был слишком шокирован, чтобы сделать что-нибудь кроме того, чтобы пялиться на тонкую незвуконепроницаемую стенку, из-за которой и доносились звуки, с широко распахнутыми глазами, успев позабыть обо всех своих рассуждениях. Прийти в себя не получалось, потому что стоны продолжались. И продолжались. И продолжались. — Господи боже, — пробормотал Сэм сочувственно, поскольку стоны стали полузадушенными. Никак нельзя было ошибиться по поводу того, что там происходило, особенно когда голос Дина влился в хор этих чрезвычайно счастливых голосов. И это было типа отвратительно, но Сэм был выше этого. Он мог с этим смириться. Он устал от полной занятости на должности купидона для этих двоих. Очевидно, Сэм Винчестер был богом среди людей. Он с усмешкой потряс головой, пытаясь отвлечься на ноутбук. Так или иначе, теперь он был вооружён новоприобретённым знанием своего монументального своднического успеха, и предания о драконах не хотели укладываться в голове. Он зашёл в Google, подумал с минутку и набрал в поиске «открытки по случаю каминг-аута». Десять страниц результатов. А за стеной Кас продолжал стенать, и, кажется, скорой развязки не предвиделось. Может, он лучше посмотрит эти открытки в машине.