why do I feel scared in the morning?

На часах давно за полночь, в комнате слышны лишь сдавленные рыдания, тиканье часов и шуршание ручки по бумаге. Рабочий стол давно превратился в свалку: повсюду валяются распечатанные объявления о пропаже Рейчел Эмбер, скомканные листы бумаги и другой мелкий мусор. Ночной ветер входил через распахнутое окно, оставленное на случай, если станет совсем плохо и придётся бежать, по-хозяйски разбрасывал бумагу и раздувал пепел от сигарет, но никак не помогал дышать свободнее. Нейтан забрался на стул с ногами, согнувшись, усердно что-то писал, зачёркивал и снова писал. Каждый вдох и выдох давались с трудом, слёзы падали на бумагу одна за другой, силы покидали тело с каждой зачёркнутой буквой. В комнате была едва слышна мелодия, доносящаяся из колонок, но парню казалось, что она играла так громко, что он вот-вот оглохнет. Песня была горькой микстурой, которая не лезла в горло, но была единственным способом почувствовать себя лучше. Эти слова были противны, их было тяжело слушать, но только они помогали на время занять своё больное сознание, прекратить чувствовать на себе груз вины за всё плохое, что сейчас происходит. Прайс прекратил пить таблетки, потому что они бесполезны без Рейчел, не способны заменить ангела. Фрэнк отказался продавать хоть что-то в долг, а денег слишком мало, чтобы расплатиться по счетам и снова пойти к врачу. Нейтану больше не осталось ничего другого, кроме как вернуться к самому началу. Он достал из недавно купленной пачки бумаги пару листов и продолжил то, что забросил два года назад, обещая больше не возвращаться. Он снова наступает на те же грабли, он снова напишет письмо и не отправит его. Нейтан большой мальчик, но он продолжает верить в сказки. Он представляет свою комнату башней посреди непроходимого леса, отчим кажется ему Готель, а Рейчел — храброй принцессой, которая должна была его спасти. Только нет у этой сказки счастливого конца, принцесса пропала, длинные волосы-страхи опутали его, привязали к этому проклятому дому. Прайс потерял тот момент, когда его жизнь превратилась в историю Рапунцель, в которой вырвали последние страницы с «долго и счастливо». «Дорогой Уоррен, Я не знаю, что мне делать. Это глупо, но я снова пишу тебе, я последний кретин больше не знаю, что мне делать. Моя жизнь похожа на — ад, Уоррен. Я молю высшие силы, чтобы тебе тоже было плохо, потому что я последний уёбок и не хочу страдать один! Прости. Что такое я пишу, Господи? Ты не заслужил этих слов, даже если ты никогда не увидишь это письмо, я не должен писать это. Рейчел пропала. Ты её не знаешь, но. Она — мой ангел моя спасительница, только из-за неё я сейчас жив. Она пропала, и я ничего не могу сделать. Её родители ничего не знают, расследование стоит на мёртвом месте, потому что эти блядские полицейские нихуя не делают, они получают деньги за это! Рейч… Она могла убежать. Но мы планировали это вместе, если эта сука… Боже, блядь, правый, почему я такое ничтожество? Почему я говорю плохое о людях, которых люблю? Никто из вас не заслужил такого урода, как я. И Рэйчел тоже, поэтому она сбежала. Да, сейчас она в Лос-Анджелесе, у неё всё хорошо. Всё так и есть, ей просто надоело слушать моё нытьё, ей не нужен такой ублюдок, она устала от этого всего. Да…» Нейтан откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Обычно в такие моменты он кричал или наносил себе вред, но сейчас любой лишний шум мог привлечь внимание Мэдсена, вернувшегося с работы, стать причиной для очередного рукоприкладства. Рейчел забрала из этой комнаты все лезвия и просила звонить ей, если станет настолько плохо. Теперь некому звонить, она пропала, сначала она не брала трубку, теперь дозвониться нельзя вообще. Эмбер не оставила ничего, что могло бы помочь ему сейчас. Он предал своё обещание больше не прикасаться к письмам, но она поступила хуже, предав обещание всегда быть рядом. Сбитое дыхание, руки крепко закрывают рот, глаза непроизвольно закрываются. Глухой крик, похожий на вой раненного зверя, вырывается из груди. Дальше счёт идёт на секунды, Прайс подрывается с места и ищет хоть что-то, чем можно будет обороняться на случай, если Дэвид придёт. Раз, два, три… Шаги за дверью. Из-за шума в голове сложно понять, кто именно пришёл, но Нейтан готовился к худшему. Дверь скрипнула, в комнату вошла Джойс. Она выглядела будто только что проснулась, её волосы в жутком беспорядке спадали на плечи, усталые глаза смотрели с тревогой. Женщина с опаской сделала несколько шагов в сторону сына. — Дорогой, ты в порядке? Всё хорошо? — Полушёпотом спросила Джойс, подходя ближе. Она никогда раньше вмешивалась в то, что происходило с Нейтаном, ей всегда казалось, что взрослый парень способен сам разобраться со своими проблемами. Дэвид так не думал, он всегда стремился воспитать из пасынка лучшую версию себя, достойного приемника, но это его желание было обречено на провал. У парня были явные трудности почти со всем, начиная с учёбы, заканчивая банальным выходом из дома. Мэдсен не был готов разбираться во всех тонкостях воспитания детей и для себя решил, что это неуважение к его личности и нежелание подчиняться. И без того не очень умелые воспитательные навыки сменились «выбиваниями дури» и огромным давлением. Сейчас Прайс-старшая пришла, чтобы успокоить сына и предупредить внеочередной срыв мужа, который похоронит их «мир», установившийся в последнее время. Она была из тех женщин, которые готовы отдать всю себя ради внешне идеальной семьи, но не готовы принять, что в ней что-то не так.

Rapunzel, Rapunzel Let down your hair Rapunzel, Rapunzel Let down your hair

— Уйди! — Нейтан, прежде стоящий у кровати, ринулся к окну. — Уйди, а то я прыгну! — хотелось кричать, но страх комом стоял в горле, не позволяя говорить громче полушёпота. В тот момент, когда дрожащие руки коснулись деревянной рамы, больное сознание осенило. Вот он, момент из сказки. Холодный ночной ветер раздувает никому невидимые золотистые волосы, спадающие из окна второго этажа, музыка, как назло, подпитывает фантазию, вселяя ложную надежду, что принцесса вот-вот по ним взберётся, защитит от матери и отчима, от всех этих тошнотворных слов, небрежно растёкшихся по бумаге, как она делала это раньше. Нет, она не поднимется. Она далеко отсюда, в своём королевстве под названием Лос-Анжелес кружится в хаотичном танце на танцполе популярного клуба, с ней парни и девушки, готовые расшибиться насмерть за её номер телефона, но принцессе плевать. Ей нет дела до затворника из Аркадии-Бэй и уж тем более до этой шумной толпы, которая ничего из себя не представляет. Она другая, она выше всего этого.

Rapunzel, Rapunzel Let down your hair Rapunzel, Rapunzel Let down your hair

— Нейт, милый, ты не в себе. Отойди от окна, я прошу тебя, — Джойс протянула руки в примирительном жесте и сделала полшага вперёд. Она не знала, что делать, её материнское сердце вырывалось из груди, в панике бившись в что раз быстрее. — Ч-что мне сделать? — Не в себе? Если бы, — слёзы нахлынули с новой силой, Прайс облокотился на подоконник и согнулся, будто слова матери рухнули на его плечи, не давая стоять прямо. — Я в себе, мам. Лучше бы не был, Господи… Я хочу потерять голову, прекратить понимать, что происходит… Я устал от этого. Устал, понимаешь? Я больше так не могу, мама… — впервые за долгое время Джойс слышала от него такое обращение. Она подошла к окну, выверяя каждый шаг, чтобы не спугнуть сына и села на подоконник.

O-oh, what a mellow place

— Боже, мой мальчик… — женщина провела рукой по светлым волосам, а затем притянула Прайса к себе. Его гнев отступил, остался лишь панический страх, слёзы, гнетущая песня и тёплые объятия матери. Горячее дыхание обжигало макушку и пробирало до дрожи, хотелось разорвать себя на куски и больше никогда не понимать, что происходит. Нейтан чувствовал себя предателем. Ему не должно быть спокойнее от этих рук на спине, которые столько раз ничего не делали, когда ему угрожала опасность. Нет, он точно не должен позволять Джойс видеть его таким, играть в заботливую мать. Парень отстранился, поднялся с колен и вернулся к столу, искусно делая вид, будто ничего не случилось. Чуть прибавив громкость, он занял прежнее положение на стуле и согнулся над бумагой. В его голове родилась мысль, что это письмо его спасёт, как только он поставит последнюю точку, чары спадут, взойдёт солнце и в дверь постучат, скажут, что Рейчел Эмбер нашли и с ней всё хорошо, а Мэдсен, услышав об этом, поперхнётся своим дрянным кофе и, приняв это за знак свыше, уйдёт из этого дома навсегда. Всё будет хорошо, он не заслуживает всего этого, это одна огромная ошибка, которую исправит этот исписанный кривым почерком лист бумаги. Прайс старшая вздохнула и направилась к двери. Проходя мимо сына, она на секунду обернулась. — Больше не шуми, Дэвид проснётся, — с этими словами женщина вышла, закрыв за собой дверь. Она понимала, что пускать на самотёк такое состояние собственного ребёнка она больше не может, что ему снова нужны специалисты и что ей придётся искать подработку, чтобы их позволить. Нейтан даже не посмотрел ей вслед, всё его внимание было приковано к письму.

And there is something strange in my mind And there is something weird in my head

«Помнишь, как мы в детстве любили думать о том, что мы — герои сказки о пиратах и о том, что у нас впереди столько приключений? Наверное, в этом есть доля правды. Сейчас мне кажется, что я путешественник по книжным историям, который задержался в истории про пиратов и сейчас застрял в «Рапунцель». Она сломана, всё пошло по пизде, как будто книга попала в руки к малолетнему ребёнку, который позачёркивал половину текста, оставил кучу дурацких заметок на полях и вырвал последние страницы. У меня не только не будет «Долго и счастливо», у меня и «Коротко и грустно» не намечается, я постоянно в дерьме, я притягиваю проблемы! Это никак не заканчивается, Уоррен! В моей голове бесконечная война, где я один против своего разума, счёт не в мою пользу. Я просто хочу, чтобы это прекратилось, хочу перестать думать, перестать понимать… Я многого прошу? Почему жизнь так несправедлива? Почему тебе так хорошо в Сиэтле, что ты даже не звонишь, а я подыхаю в этой дыре? Блять, снова я… Хватит. Прости, я опять подвёл тебя. Я боюсь, это последнее письмо, которое я пишу. Да, в этот раз именно «боюсь», потому что если всё пойдёт по плану, я больше не притронусь к бумаге. Ни к чему не притронусь. Прости, что ты живёшь свою мирную жизнь далеко отсюда, даже не зная, что я тут ещё не загнулся, а я превращаю письмо якобы к тебе в предсмертную записку. Прости за это и за всё, что я сделал. Все эти глупые буклеты из больниц кричат, что я нужен, как бы не было плохо, я не ничтожество и по мне будут страдать, мол, не будь эгоистом, но… Я правда никому не нужен. Рейчел в бегах, тебе вообще плевать, отец умер, а мать занята этим армейским долбоящером. Никому нет дела. Да дело даже не в них, дело во мне! Я больше не могу так жить, моя голова разрывается, всё вокруг кричит и насмехается надо мной, превращая в психа. Я больше не могу, Уор… Блять, что я пишу, я не должен этого говорить. Я должен искать Рейчел, а иначе кто? Всем, блять, плевать! Она нужна только мне, все остальные ничего не понимают, они не смотрят дальше своих кошельков. Уёбки. Из-за них Рейчел пропала, из-за тех, кто не может даже гарантировать безопасность людям! Вот увидишь, я её найду. Мы перевернём этот мир к хуям. Да, перевернём. В этот раз точно «прощай», Нейт.»

And there is something strange in my mind And there is something weird in my-

Стоило последней букве занять своё место, Прайс смял исписанный лист бумаги и бросил его в сторону мусорки, где ему и было место. С чувством выполненного долга, юноша встал из-за стола и подошёл к шкафу. Стены давили на него грузом воспоминаний о временах, когда всё было хорошо и ему не приходилось искать хоть что-то, что помогло бы ему заполнить дыру в груди и голову, в которой от пустоты появлялись кошмары, нужно было срочно уйти оттуда, без разницы куда. Нейтан спешно натянул заношенную почти до дыр толстовку поверх домашней футболки, времени на зашнуровывание кроссовок не было, да и руки слушались не до конца, поэтому он не придумал ничего лучше, чем пойти в сандалиях, не требовавших никаких усилий. Почти на автомате, Прайс сунул в карман пачку сигарет, телефон и ключи от машины, в надежде, что ему не придётся возвращаться в комнату, как можно дольше. Рапунцель сбежала из башни, осмелившись наконец воспользоваться тайным ходом в одиночку. Нейтан выходил из комнаты, стараясь не шуметь и спускался по лестнице с паническим страхом, что его сердце бьётся слишком громко и это слышит весь дом. Добравшись до первого этажа, он едва не упал от неожиданности. На кухне горел свет. За кухонной тумбой сидел Мэдсен, попивая кофе и читая газету. В голове стаей диких собак пронеслись сотни воспоминаний о том, как он его бил. Тело помнило каждый удар нанесённый этим человеком, Нейтан прижался к стене и ему казалось, будто прямо сейчас он снова переживает их все до одного. — Ты думаешь, я тебя не вижу? — Дэвид оторвался от газеты, встал со стула и своей привычной вальяжной походкой подошёл к кухонной двери. В его руках всё ещё была кружка горячего кофе, от которого исходил пар, поднимающийся в своём особом танце всё выше и растворявшийся в воздухе. — Не трогай меня, я просто уйду… — голос дрожал, Прайс согнулся под очередным «приветом из прошлого», который показался ему наиболее реальным. Ноги подкашивались, ему нужно было как можно скорее попасть в машину, чтобы почувствовать себя в безопасности. — Ты время видел вообще? — Мэдсен шумно отпил кофе и посмотрел на пасынка. — Все подростки одинаковые. Пытаетесь показать свой характер, бунтуете… Но что вы из себя представляете? Кучка прыщей, комплексов и дерьмовой музыки, состоящей из одних лишь криков. А ты, Нейтан, ты… Ты ещё хуже. Отчислен из школы, шляешься везде с этой шалавой Эмбер… — Дэвид не успел договорить. Глаза Прайса налились яростью и он, превозмогая себя, заговорил. — Не говори так о Рейчел, хуепутало! Она хороший человек, но для тебя имеет значение лишь то, что она дочь окружного прокурора. Ты никогда не поймёшь, — юноша старался выглядеть чуть менее жалко, но посмотрел в сторону отчима и ощутил этот буравящий взгляд, его тело будто пронзило электрическим током и он тут же бросился к двери. — Ах ты сучий сын! — дрожащие пальцы Нейтана не могли справиться с защёлкой и цепочкой, Мэдсен поставил кружку на тумбочку и в два шага оказался рядом. В следующую секунду раздался звук удара, на втором этаже почти сразу хлопнула дверь и стали слышны шаги. Прайс шумно упал, цепляясь за вешалку, и едва не ударился об её витиеватое основание. В этот момент из глаз брызнули слёзы, щека заболела, а длинные волосы-страхи опутали его, не давая подняться. Нейтан сжался, ожидая следующего удара, но Джойс пришла быстрее, чем Дэвид успел занести руку. Женщина помогла сыну встать и, пройдя прямо перед дверью, посмотрела на мужа со страхом и злобой. — Сколько это будет продолжаться, Дэвид? В нормальной семье никто не применяет насилие к больному человеку! — Прайс-старшая взывала к той части Мэдсена, которая мечтала построить идеальную семью и жить как все, отпустив своё военное прошлое. Она специально выделила слово «нормальной», надеясь привлечь его совесть. — Это будет продолжаться до тех пор, пока он не поймёт, что нужно уважать старших. Куда он собрался посреди ночи? — Дэвид скрестил руки на груди и слегка поубавил пыл, понимал, что следующим аргументом жены будет «Это мой сын, а не твой». В то время, как он отводил взгляд от Джойс, она, убрав руки за спину, отперла дверь и едва заметно кивнула сыну. Прайс-старшая боялась того, что могло произойти с её, как она теперь убедилась, больным ребёнком, на улице, но ещё больше она боялась того, что могло произойти с ним дома, когда она заснёт или уйдёт на работу, а он останется наедине с отчимом. — И он не болен, Джойс! Как долго ты будешь верить в сказки этого мальчонки? Не забывай, он занимался в театральном кружке и уж точно научился врать. — Дэвид, давай обсудим это как взрослые люди, за столом, я не хочу разводить драму на глазах у ребёнка, — женщина прошла к кухонному столу, Мэдсен что-то недовольно бубнил себе под нос, но шёл за ней. — Он не ребёнок, ему девятнадцать! — Видишь, ты сам это признал. Если он не ребёнок, прекрати его воспитывать! С кухни доносились обрывки разговора, но Нейтану было плевать, в ушах стоял шум, спина болела от падения. Он как можно тише вышел из дома и сразу же побежал к машине, опасаясь, что Дэвид погонится за ним. Старый пикап, собственноручно починенный им когда-то, был его укрытием и никогда не подводил, если нужно было спрятаться. Когда-то они с Рейчел починили эту развалюху на свалке и частенько её использовали, но один Нейтан никогда не садился за руль. Его былые страхи никуда не делись, но когда рядом была она… Разум отступал. Было не страшно выйти из дома, не страшно ехать в машине, не страшно подходить к Блэквеллу, зная, что там будет она. Но сейчас Эмбер не было рядом, а бежать приходилось. Прайс рухнул на водительское сидение и вздохнул, блокируя дверь. Теперь никто его здесь не достанет… Кроме Рейчел. Её запах был тут везде, пронизывал каждый сантиметр пляжного полотенца, постеленного на переднее сидение, её браслет лежал в бардачке, её рубашка валялась где-то сзади. Всё выглядело, будто она недавно была здесь и ненадолго вышла, пообещав вернуться. — Давай, Нейтан. Как бы сказала Рейч? Всё будет окей, просто… Просто сосчитай до трёх. Один… Два… Три… — Произнеся «Три», парень завёл мотор и двинулся с места, он не знал, куда поедет, так что просто выехал на дорогу. У него не было никого в этом страшном мире за стенами комнаты, он растерял всех друзей и подруг, остался один на целом свете. Руки нервно сжимали руль, красные от слёз глаза периодически проверяли зеркало заднего вида, хотелось кричать, плакать, ударить себя побольнее, разорваться на тысячи кусочков от переизбытка чувств. В голове засела мысль о том, что это всё неправильно. То, что его бьют в собственном доме, то, что он сел за руль в таком состоянии, то, что его распирает от чересчур болезненных мыслей и эмоций, то, что на него так много всего свалилось… Неправильно. Прайс впервые за долгое время покинул дом в одиночестве. С ним не было Рейчел или матери, как это обычно случалось. Он один, наедине с собой и своей головой, в которой так много лишнего. Он за рулём пикапа, едет в никуда. Нет, не едет, бежит. Он бежит в никуда, не зная, когда вернётся. Завидев поворот на пляж, Нейтан, не раздумывая, свернул туда и, остановившись, вышел из машины. Холодный песок забивался в обувь и не давал нормально идти, слёзы падали на землю, разбиваясь о песчинки. На небе почти не было звёзд, но это к лучшему, одной вещью, напоминающей о Рейчел, меньше. На пляже не было ни души, помимо его самого и непонятного человеческого силуэта где-то вдалеке, но Прайсу было плевать, увидит ли его кто-то или нет. Он сел на песок в двух шагах от воды и вдохнул полной грудью солоноватый воздух. За пределами башни не стало легче, этот мир казался чужим без его принцессы. Не нужны ему ни эти волны, ни машина, ни семья… ничто не нужно, если рядом нет её. Таинственная фигура явно направлялась в его сторону, кто-то шёл медленно, как бы прогуливаясь, но сейчас время шло в сто раз быстрее, и Нейтану казалось, что прошло лишь пару минут, когда человек остановился рядом с ним. Это была высокая женщина, черт лица было почти невозможно рассмотреть из-за темноты, но её одежда говорила многое о своей обладательнице. Длинная юбка в пол, огромный свитер, который был ей настолько велик, что свисал с плеча, вязанные перчатки без пальцев и нелепый шарф, такой же большой, как и свитер. Случайному зрителю этой картины могло бы показаться, что незнакомка пришла попросить мелочь или узнать, нет ли у Прайса еды, настолько бедно она выглядела. Она положила свою руку парню на плечо и наклонилась. — Всё хорошо? Эй, меня слышно? — видимо, Нейтан неосознанно начал кричать или слишком громко бредил, почувствовав, что наконец может это сделать без угрозы быть избитым. Он не смог выдавить из себя и слова, тогда женщина села рядом с ним и посмотрела прямо в глаза. — Расскажи, о чём болит душа. Отпусти грязь, которая и так переполняет тебя настолько, что начинает литься изо рта. Давай, мальчик, не держи в себе… — Кто ты, блядь, такая? — вытирая слёзы рукавом, Прайс отвёл взгляд и попытался восстановить дыхание. — Я что, похож на того, кого нужно пожалеть? Мне не нужна твоя жалость, мне нужно… Пиздец, я сам не знаю, что мне нужно! — Ты похож на того, кто не знает что делать. Конечно, я вряд ли кажусь старухой, но я пережила многое и у меня есть опыт. Я могу дать совет, мальчик… Если тебе это нужно, — незнакомка достала из кармана свитера потрёпанную записную книжку и раскрыла её. Она не искала чего-то конкретного на исписанных страницах, просто перелистывала их и иногда останавливалась, вчитываясь в неаккуратный почерк. Должно быть, записям был не один год и ей было непросто разбираться в местами расплывшемся тексте. Спустя минуту или две, она остановилась, как раз когда Нейтан начал приходить в себя и дышать чуть менее обрывисто. — Окей, миссис Мудрость, может стоит дать тебе шанс… — Вообще-то мисс. Я не замужем. — Да ну? Ладно, мисс Мудрость, не имеет значения. Что мне делать? Я один. Мой отец умер пять лет назад, от меня уехал единственный друг. Мать связалась с уёбком, который никогда мне не верит и избивает меня, я встретил прекрасную девушку, но… Она пропала неделю назад. Расследование стоит на месте, всем плевать, — Нейтан повернулся к женщине и, посмотрев в глаза, усмехнулся. Он сам не верил, насколько всё это смешно со стороны. Он будто магнит для проблем, кажется, на него свалилось наказание за все грехи человечества. — Сегодня я впервые на улице один. Раньше со мной всегда была та девушка или мать. Казалось бы, свобода, но мне не нужна эта свобода в мире, где у меня никого нет. Никого и ничего. Блять! — Прайс закрыл голову руками и уткнулся в свои колени. От проговаривания своих проблем вслух не стало легче и его исповедь превратилась в бой. Он сражался сам с собой, его оружием были слова, он произносил их, надеясь на спасение, но они возвращались бумерангом и делали лишь больнее. В поединке с самим собой ты и победитель, и проигравший, какой от этого смысл, если в любом случае страдаешь только ты? — Я боюсь! Мне больно! Я устал! — Бедняга… — незнакомка пододвинулась чуть ближе и обняла его. — Ну-ну, давай, говори ещё, покричи, станет лучше, — её свитер пах морем и духами с ландышем, наверное, она была частой гостьей на этом пляже. — Я — бесполезное существо. У меня нет будущего, я не могу даже выйти из дома без слёз! Я никому не нужен! Мне плохо! — слова лились безумным потоком, снося всё на своём пути. Чужие руки гладили его по голове и спине, с чужих губ срывалось «мой мальчик» и «ну-ну, дорогой», чужие волосы прилипали к мокрому от слёз лицу. Этот совершенно незнакомый ему человек становился самым родным на свете. Прайс потерял счёт времени, он очнулся лишь когда всё те же чужие руки накидывали на его плечи шарф и застучали зубы, то ли от холода, то ли от долгих рыданий. Он перевёл дыхание и посмотрел сначала на женщину, а потом на море. Волн почти не было, редкие звёзды отражались на водной глади. Незнакомка слегка отстранилась и поправила шарф на юноше. — Ты весь дрожишь. Может, тебе стоит поехать домой? — её голос был мягким и удивительно отстранённым, будто не она только что ныряла в омут безумия с незнакомым парнишкой, не она покачивала его в своих объятиях, словно маленького ребёнка, будто совсем ничего не было. — Я… Нет. Дома отчим, — Нейтан зарылся носом в колючий шарф и вдохнул этот родной запах духов с ландышем и моря. — Так как твоё имя? — он тоже старался сделать вид, будто ничего не произошло, но, вопреки словам Дэвида, посещение театрального кружка не сделало его величайшим лгуном. Да и красное лицо, трясущиеся руки и дрожащий голос скрыть сложно. — Тебе не обязательно знать. К сожалению, я пополню список тех, кто тебя покинет, — женщина подняла упавшую на песок записную книжку и протянула её Прайсу. — Знаешь, когда я была твоего возраста… Я боялась не оставить после себя ничего и умереть неизвестной. Отцвести, будто маки, сохранив лишь грубые стебли-кости и больше ничего. Тогда я решила писать. Тут почти десять лет моего бунта, опыт в чистом виде. Сейчас я понимаю, что единственный, кто сохранит эту вещь — такой же отчаявшийся человек, как я. Мои лепестки опадают, окрашивают землю вокруг в красный, мне осталось немного, мальчик, меня уже не спасти. Но я верю, что у тебя не всё потеряно. — Ч-что? Ты чем-то больна? Почему не спасти? — нелепые попытки сыграть отчуждённость больше не имели никакого смысла. Ему не плевать, ему точно не плевать на то, почему всё, что было так дорого этой незнакомке, находится в его руках, почему она так категорично считает, что в её истории пора ставить точку, почему она пошла к нему. У Нейтана было гораздо больше вопросов, чем ответов. — Ты не оставишь меня здесь. Нет, ты… Ты не можешь! — Ох, дорогой… Тебе будет гораздо проще прочитать мою историю, чем услышать её от меня, — женщина взяла руки парня, нервно сжимающие небольшой блокнот в выцветшем красном переплёте, в свои и, посмотрев на них, вздохнула. — Я всегда хотела уйти как русалка. Стать морской пеной… Не суждено. Уйду как камушек, брошенный во время игры в «Блинчики», — сказав это, она усмехнулась, но в тот же момент помрачнела. — Я не оставляю тебя, мальчик, не будь глупым. Я буду рядом, ближе, чем ты думаешь. Прямо здесь, в море. Не верь новостям и газетам, которые будут врать, что я мертва. Не верь, потому что я навсегда останусь здесь, просто… Просто чуть в другой форме, понимаешь? — Я ничегошеньки не понимаю… — Поймёшь. Этой ночью Южный пляж покинул только один человек. Незнакомка на прощание обняла его, как родного сына, проверила, взял ли он записную книжку и помахала на прощание. Маяк освещал водную гладь, из радио доносилась какая-то ночная программа, холодный ветер развивал невидимые волосы-страхи, которые стали заметно короче, будто та женщина незаметно их обрезала. Рапунцель вернулась в башню почти под утро, в этот раз за рулём было гораздо легче, ароматы ландыша и духов Рейчел, когда-то пролитых на пляжное полотенце, сливались и окутывали его, вселяя надежду. В этой сказке всё было наоборот, Рапунцель обрела силу лишь когда лишилась большей части своих волос. В этой сказке всё наоборот, так, может, и не нужна никакая принцесса для «долго и счастливо»?