God Save the King

21 января 1938 года Сандрингемский дворец, Норфолк Георг сдвигает вилку то влево, то вправо на несколько миллиметров, не способный унять дрожащие пальцы. Стол был сервирован идеально, даже мамá не смогла бы придраться, но буквально каждый прибор выводил герцога из себя тем, как поблескивал в лучах искусственного цвета, а звон резал по ушам и раздражал ещё больше. Конечно, совсем не расстановка посуды на скатерти была его проблемой. Он думал только о том, сколько времени у его брата занял приезд сюда, как долго он думал и взвешивал свои аргументы, прежде чем написать письмо на несколько скупых строчек, суть которых дает знать только о дате приезда. И вся эта наглость и эгоистичность при том, что Георг упомянул о спешке, если это и так не было очевидным после постоянных появлений Эдуарда в заголовках газет. Мужчина сглотнул, оставляя столовые приборы в покое, и перевел взгляд на окно. В такое время мало что удалось бы разглядеть, но из-за включенного света в каждой комнате дома снег играл золотыми бликами, а мороз расползался по стеклу замысловатой мозаикой. Герцог только надеялся, что погода не станет хорошим поводом для его брата отменить визит. Его раздражение прервал только телефонный звонок, который сперва оглушил мужчину в полной тишине, и лишь потом Георг подошел к низкому столику, чтобы взять трубку. — Гарри, я надеюсь, ваше веселье там ещё не успело начаться, — без лишних формальностей хрипит голос на том конце провода. — Уинстон, — мужчина вздыхает, проводя рукой по волосам, — не думал, что получу звонок от Вас сегодня. — Тогда я могу представить, каково будет Ваше удивление, когда чуть позже я осмелюсь обрадовать Вас своим визитом. Георг в удивлении переводит взгляд на часы, не представляя себе, как его экстравагантный друг собирался долететь до Сандрингема в такую пору. — В самом деле? — Я понимаю, что перехожу все рамки дозволенного даже для себя, когда ставлю королевскую семью перед фактом того, что я приеду к ним, но мне почему-то кажется, что Вам не помешает поддержка сегодня. — Разумеется, я буду весьма рад видеть Вас сегодня. Должен ли я позаботиться о том, какое блюдо Вам подадут? — Думаю, то же, что предпочтут все остальные. Я и так являюсь неожиданно, не стоит беспокоиться об этом. Уверен, все мы там сегодня не для ужина. Усмехнувшись, Георг полностью поддержал эту мысль, ведь для обычной трапезы они не привыкли созывать родственников со всех концов мира или отрывать от парламента премьер-министра. — Мы будем ждать Вас. Повесив трубку, герцог покончил со своей навязчивой идеей по поводу расстановки тарелок и позвал прислугу, чтобы сообщить им об ещё одном госте и необходимости поставить дополнительный стул. Его не покидало чувство, словно он и не должен уточнять личность того, кто решил в последний момент присоединиться к ним, ведь его имя так часто звучало в этом доме, что лишний набор посуды всегда был готов для подачи на стол. Как раз в разгар метаний прислуги, пытавшейся сдвинуть несколько стульев в сторону чтобы вместить ещё один, в комнату вошёл мистер Чемберлен, и его озадаченное выражение лица совсем не льстило Георгу. — Ваше Высочество, правильно ли я понял, что мы ожидаем ещё кого-то? — учтиво интересуется он, хотя герцогу уже очевидно его неодобрение менять что-либо в последний момент. — Верно. Мистер Черчилль навестит нас сегодня. — Правда? Ох, сэр, я не знал, что Вы собирались его пригласить. — Ему всегда здесь рады. Прошу Вас, премьер-министр, пройдемте. Он не хотел, чтобы то, как он огорчает Невилла стало предметом завтрашних сплетен в доме. Отведя его в смежную комнату, Георг предложил присесть и закурить, зная, что нет никакого смысла начинать неприятную беседу с Чемберленом, пока тот не зажжет сигарету. В отличии от Уинстона, он не настаивал никогда. Просто брал свою сигару, щелкал спичками, как самый настоящий англичанин, и медленно смаковал вкус дыма во рту, подолгу задерживая его в легких. Ему не нужна была компания для этого, а Черчилль многих переманивал на свою сторону в этой табачной игре. — Скажу Вам честно, сэр, — начал он первым, — мне это совсем не нравится. Я говорил с королем, и Его Величество не особо желает видеть сына. Вероятно, тот выкинет ещё что-нибудь неподобающее сегодня вечером, и это не мои слова, Ваше Высочество. Просто… Ему становится сложно формулировать свою мысль, и Георг замечает это всё чаще в последнее время. Чемберлен всегда долго и упорно вел свою речь до конца, пока его собеседник не поймет, о чем мужчина говорит и чего он пытался добиться этим разговором, но со временем его слова становились всё длиннее и длиннее, словно он пытался растянуть каждую букву, давая себе запасное время на размышления. — У Дэвида не осталось единомышленников в королевстве, — заключает Георг, сжимая пальцы в плотном замке, — то есть, у Эдуарда, разумеется. — Эдуард, Дэвид, как бы мы его не называли, для нас наступают тёмные времена, а этот джентльмен только сгущает краски. Я боюсь, что он не окажется способным провести подданных через эти годы. — Вы обратили своё внимание на Гитлера? Собирается ли парламент что-то предпринять? Мистер Чемберлен неловко замолкает, не ожидавший, что упрек полетит в его сторону. — Я обсуждал это с Его Величеством. — Обсудите это со мной. Георга учили наблюдать за реакцией людей, и то, что он видел на лице Невилла, говорило о многом. Мужчина сжал челюсти и потупил взгляд, до этого глядящий прямо в глаза герцога, его нога отбивала какой-то неровный ритм о деревянный пол, а руки неловко лежали на коленях, пока сигара была откинута в пепельницу. Никто не хочет обсуждать с ним реальные проблемы, куда проще поставить Эдуарда в центре внимания и пренебрежительно качать головой, когда кто-нибудь заводит разговор о нем. Всё осуждение сконцентрировалось на его брате не просто так, а лишь чтобы отвлечь единственного члена королевской семьи, который вполне здоров и благоразумен, от настоящей угрозы. Как бы Георг не был зол на Эдуарда за его поступок, несправедливо спускать собак на него одного. — Не уверен, что Вам будет интересно углубляться в дела правительства, всё же детали довольно скучны и в них сложно разобраться. — Я надеюсь, когда-нибудь Вы наградите меня шансом хотя бы попытаться сделать это. Премьер-министр выдавил из себя смешок, будто десятилетний мальчишка понадеялся получить ключи от отцовской машины, но это было куда более неловко, и Георг просто оставил его одного на диване, покидая комнату, чтобы не загнать мужчину в угол снова. Он знал, что придет день, и кандидатура Эдуарда, как наследника трона, будет отклонена Палатами, но для старых консерваторов сама только идея довериться тому, кто по старшинству не может быть королем, звучала куда хуже. Их идеи шли в разрез с принципами их лидера, и поэтому Черчилль всегда мог позвонить и сказать, что он приедет на ужин, или заглянет поиграть в покер, потому что он был одним из тех, кто видел и знал о королевской семье больше, чем парламент. На подъездной дороге к дому слышен шум колес автомобиля, и Георг напрягается всем телом, стоя у входной двери. Всё, что удается рассмотреть, это чёрную машину, скрывающую своего пассажира, и интрига держится в воздухе ровно до того мгновения, когда двери распахиваются и входит Черчилль. Герцог облегченно выдыхает, будучи рад, что удалось ещё ненадолго оттянуть момент приезда своего брата, и крепко жмет руку политику. — Насколько сильно недоволен премьер-министр тем, что я нахожусь здесь? — спрашивает он и смеется, не нуждаясь в ответе. Георг улыбается ему в ответ, предчувствуя ещё не одну колкость в сторону мистера Чемберлена сегодня. Он дожидается, пока Уинстону помогут с верхней одеждой и проводит его в гостиную, попутно ставя его в известность того, что происходит в доме. — Крайне недоволен, я бы сказал. Едва скрывает. Отец не спуститься к нам, сожалею, ведь это и есть причина, по которой мы собрались именно здесь, а не в Лондоне. — Что Вы, Гарри, безусловно. Думаю, единственным идиотом, который надеялся на это, был наш мистер Чемберлен. Лучше скажите мне, как продвигается лечение? Надеюсь, его состояние не ухудшается? — Ох, нет, слава Богу нет. Доктор практически не отходит от него, но по вечерам король без сил, мистер Томлинсон советовал не беспокоить его в это время. — А мистер Томлинсон скрасит этот вечер своим присутствием? — Полагаю, что да. Премьер-министр очень хотел с ним познакомиться. — Вероятно ищет решение проблем со своей спиной, — фыркает Уинстон, хлопая себя по карманам, — черт побери, не осталось ни одной сигары. Вечер будет долгим. — Позвольте предложить Вам мою, — мистер Чемберлен с неподдельным энтузиазмом преодолевает расстояние между ними, словно ему двадцать лет, забавно подскакивая при каждом шаге. Он протягивает мужчине открытый портсигар и спички, выглядя таким довольным собой и внезапным появлением, что совершенно игнорирует сарказм, готовый искрами лететь с глаз Черчилля. — Спасибо, — неожиданно благодарит политик, и даже Георг не сдерживает своего удивления, пока тот берет сигару и поджигает её, — предпочитаете женские, я полагаю? Надо же, моя супруга курит такие же, она часто жалуется, что их тяжело достать, а где Вы покупаете их? Его замечание привело министра в такое глубокое смущение, что тот вряд ли будет способен выговорить хотя бы слово в ближайший час. Невилл раскрыл рот, отчего усы казались ещё длиннее, и уставился на курящего джентльмена так, словно тот вылил на него ведро ледяной воды. Комично и непосредственно. Георг был бы счастлив потешаться этой пантомимой дольше, но спас премьер-министра от позора, пригласив джентльменов пройти в столовую, пока он поднимется к своим девочкам. Он пообещал им приятную компанию Чарльза, и Чемберлен был рад, что его не оставят один на один с его обидчиком. Только когда Георг поднимался по лестнице он позволил себе смешок, не понимая, как Черчиллю позволяют играть роль задиры в детской песочнице абсолютно все, кто выше его по званию. Его непринужденность и острый язык не оставляли жертвам шанса отбиваться от словесных атак. Если ему когда-нибудь захочется попрощаться с политикой, он мог бы заработать целое состояние, проводя курсы ораторского искусства. Судя по голосам внизу, Невилл оправился от шока и начал разговор, но быть посвященным в детали этой перепалки Георгу не хотелось, когда он уже стучал в двери комнаты своих дочерей. Сперва ему никто не открыл, но отчетливо слышался детский смех, а затем дверь распахнулась, но за ней не оказалось никого. Стоило герцогу сделать первый шаг, как его окатили перьями, вероятно, добытыми из подушек. Девочки оглушающе захохотали, увидев отца в таком забавном положении, но Маргарет быстро замолчала, опасаясь реакции родителя на их шалость. — Надо же, мне стоило получше выбирать для вас рождественские подарки. Оказалось, вы хотели птицу? Дав понять, что совсем не злиться на дочерей, Георг оказался в крепких объятиях девочек, которые уверяли его, что подарки были прекрасными. Ему не стоило прощать их баловство так просто, но, в силу обстоятельств, из-за которых девочек забрали из Лондона и они находятся в полной изоляции здесь, он решил смягчиться. Они, как послушные юные леди, помогли очистить его костюм от перьев, а так же вытащили несколько, что забились в волосы мужчины. Когда глазам ничего не мешало, Георг мог оценить их наряды для ужина, которыми они очень гордились. — Выглядите безупречно. Вы сказали «спасибо» бабушке за новые платья? — Конечно, — кивнула Лилибет, — хотя мы не ожидали, что тоже будем присутствовать на ужине. — Разумеется, будете. Вы давно не видели своего дядю, а ещё не помните мистера Чемберлена очень хорошо. Вы должны вести себя подобающе, хорошо? — Да, папа. — Отлично. Тогда, если вы готовы, пойдемте вниз, наши гости уже почти в полном составе. Георг не мог представить, какая сцена развернется перед ним, когда он войдет в столовую, окруженный взволнованным щебетанием девочек. Мистер Черчилль и доктор Томлинсон стояли бок о бок, под пристальным взглядом премьер-министра обмениваясь любезностями, будто никогда раньше друг друга не встречали. У герцога был шанс убедиться в том, что доктор держит слово, когда он не назвал имени ни одного из своих пациентов, но совсем другое видеть то, как искусно он обращается с Уинстоном, будто на самом деле видит его впервые. Луи удивленно слушает мужчину с сигарой в руке, иногда кивая и говоря, как он рад этому знакомству. Заметив герцога, доктор только улыбается, кивая единственному зрителю этого спектакля, который был осведомлен о его фальшивости. — Редко встретишь доктора с таким веселым характером, — подмечает Черчилль, — как Вам только удалось его найти? — Не представляю, Уинстон, — усмехается мужчина, подходя достаточно близко к Луи, что его шепот скрыл звон посуды, — отлично отыграно. — Не представляю, о чем Вы, — делано округлив глаза, уверяет мистер Томлинсон. — Соглашусь с Вами, этот доктор совсем не похож на кого-то из тех, кто был здесь раньше, — Чемберлен отвлекается от беседы с секретарем, словно пытаясь быть и тут, и там одновременно. Луи выглядел польщенным, но больше всего выделялись искорки веселья в его глазах, когда они на пару с Черчиллем заверяли всех в том, что встретились первый раз. Ему отменно удалось расколоть напряженную атмосферу ожидания чего-то устрашающего, которая нависла над домом и гостями этим вечером, и не давала вдохнуть достаточно воздуха, ведь каждый присутствующий создавал впечатление, будто знает что-то, что не известно другому человеку в комнате. Эта несуществующая тайна перебиралась от одного взгляда в другой, и вот уже каждый стоял в своем уголке комнаты, рассуждая, какие из его догадок оправдаются. Но мистер Томлинсон справлялся с тем, чтобы заставить всех на минуту забыть о своих мрачных мыслях, громко рассказывая уморительную историю одного из своих знакомых, который работал ученым, и даже получил степень в Оксфорде, но вся его карьера закончилась, стоило ему перепутать состав слабительного и таблеток от головы. — И всю эту смесь он всучил прямо в руки своего научного руководителя. Профессору! Ох, бедняга просто выпил лишнего накануне и ничего не соображал на утро. Поэтому, джентльмены, следите за своими бокалами. — Весьма поучительно! — Простите, сэр, — Чарльз словно из-под земли вырос за спиной Георга, — Ваш брат и его спутница уже здесь. Герцог нахмурился, понадеявшись, что просто не расслышал слова секретаря. — Спутница? — Да, сэр. Уже в гостиной. Его сковало липкое и противное чувство чего-то необратимого, что он не в силах изменить. Будто вся его участь в этом — это просто стоять, прикованным к полу, и наблюдать, как долгие месяцы упорной работы над репутацией разбиваются о каблук неприлично дорогих туфель миссис Симпсон. Они вошли, сцепившись руками, как перед чужими и опасными людьми, общества которых стоит опасаться, с высока осматривая свою сегодняшнюю компанию. Эдуард позволил себе короткую улыбку, пропитанную сухой формальностью и не желанием говорить «Добрый вечер», а женщина поприветствовала всех взмахом руки, как королевская особа, до которой она никогда не сможет даже приблизиться. — Приятно, наконец, увидеть вас всех, — Черчилль поморщился от голоса, словно ему включили одну из пластинок ненавистного джаза, в то время как Георг был едва способен пошевелить хоть одним мускулом на лице. Он раньше никогда не думал, что кто-нибудь способен одним своим появлением разрушить все хорошее, что было в целом доме. Георг никогда не мог представить, что кто-то обладает такой наглостью, чтобы компрометировать семью в прессе, а затем посметь явиться вместе с причиной их проблем перед гостями на ужине, который должен был положить начало примирению и совместному труду над именем британской монархии. Миссис Симпсон отсутствие ответа не смутило ничуть, она стояла под аркой, прикрывая голые плечи меховой накидкой, на которую не потратила ни цента в Америке. Она была похожа на манекена в магазине, обвешанного несочетаимой роскошью, на которого нацепили украшения и аксессуары, смотрящиеся вместе пафосно и вульгарно. Никто даже не смотрел на Эдуарда, когда настолько неожиданная гостья ошарашила их своим присутствием. — Позовите Её Величество, мы можем приступать к ужину, — бросает Георг, разворачиваясь и занимая своё место за столом. Его действия вывели из оцепенения гостей, которые потянулись к стульям следом, в спешке желая сесть так, чтобы не оказаться рядом со скандальной парой. Девочки были больше всего запутаны тем, что происходило на их глаза минутой ранее, они стояли напротив дяди, будучи неуверенными насчет своих мест. — Пойдемте, леди, я покажу Вам Ваши места, — Луи протянул Маргарет и Лилибет руки, за которые они ухватились как за спасательный круг, и Георг почувствовал тень стыда, что сам не позаботился о комфорте дочерей. Это всё его удача — что Луи смог совладать с шоком раньше, и загладить неловкость, в которой девочки застыли перед дядей. Эдуард провел свою даму под руку к столу, отодвигая стул, и Чемберлен гулко проглотил ком в горле, когда обнаружил себя рядом с парой, от которой все пытались отстраниться как можно дальше, как от инфекции. Георг был не удивлен, что именно министру выпала участь сидеть подле миссис Симпсон сегодня вечером, ведь, как бы Невилл не скрывался в жизни от чего-то пугающего, оно тут же догоняло его. В звенящей тишине было слышно, как недовольно сопит Черчилль и Маргарет от незнания, чем занять себя, перебирает вилки возле своей тарелки. Она болтает ногами в попытке отогнать нервозность, но случайно задевает каблуком своей туфельки сидящего рядом доктора. Тот от неожиданности ойкает, обхватывая пальцами ушибленное колено, и девочка закрывается от происходящего вне её собственного мира ещё больше, бормоча неловкие извинения. — Всё в порядке, мисс Маргарет, к счастью, Вы не задели моё больное колено, иначе оно покрошилось бы, как печенье. Увы, возраст и погода творят с ним ужасные вещи. — Но это неправда, мистер Томлинсон, Вы совсем не старый! Папá старше Вас. Глаза Георга мгновенно распахиваются шире, а сам он пытается принять, что его дочь только что назвала его старым, чтобы доктор Томлинсон не почувствовал себя таковым. Луи посмеивается, поправляя свой пиджак, выглядя при этом польщенным, и бросает виноватый взгляд на герцога, накалывая на вилку кусочек салата. — Простите, Ваше Высочество, протокол запрещает мне спорить с мисс Маргарет. — Дорогая, разве это уместно, выставлять своего папá стариком? Неужели я так плохо выгляжу? — Смиритесь, что Вы стали жертвой обстоятельств, — шепчет голубоглазый мужчина, скрывая свою улыбку за взмахом руки, которой он поправил светлые волосы. Георг усмехается его способности сделать игру из всего, что происходит вокруг, но улыбка стирается с его лица, когда Чарльз возвращается в комнату без Её Величества. Он буравит секретаря взглядом, догадываясь, какую новость тот принес, но не торопился озвучивать, и мужчина под его взглядом с трудом заставляет себя проглотить еду. Все смотрят на него в ожидании объяснений, кроме миссис Симпсон, которая занята рассматриванием убранства комнаты, прицениваясь к украшениям и картинам. Её глаза цепляет всё, что блестит и похоже на золото, а взгляд Эдуарда, к огромному сожалению, может привлечь только она сама. — Её Величеству нездоровиться, — коротко отвечает секретарь на давление в свою сторону, и эмоции за столом меняются по мере того, как волна новостей обрушивается на каждого гостя. Только герцог Йорский опустил голову, барабаня пальцами по губам, не выглядя ошеломленным ни капли, потому что он наверняка знает, где сейчас его мать и что чувствует она себя вполне здоровой. Это её протест против присутствия Уоллис здесь, это настолько очевидно, что даже сама женщина понимает это, но кривит губы в сочувствии, что не сможет увидеть королеву сегодня. — Что же, — Черчилль пытается оживить всех, орудуя ножом в своей тарелке, — мы можем достойно поужинать и в таком составе, не так ли? Ваше Высочество, Вы были в Америке несколько месяцев, не поделитесь впечатлениями? — Ох, — для Эдуарда становиться неожиданным сам факт, что кто-то решает заговорить с ним, — сперва было сложно привыкнуть к другому стилю жизни. Сегодня тут, завтра там, всё так быстро менялось, не хватало нашей размеренности. Но затем я в каком-то роде полюбил это. Никогда не бываешь в одном месте подолгу, ничего не успевает наскучить. — Надо же, а нам здесь скучать в твоё отсутствие не приходилось, — ядовито бросает Георг, получая строгий взгляд Уинстона. Колкостями и упреками он не поможет, но яд так и хлещет с него и мужчина просто не в силах остановить себя от упоминания того, что происходило дома последние месяцы. Черчилль старается избежать этого и смягчить разговоры, это очень умно с его стороны, поэтому его недовольство ответом Георга вполне объяснимо. Осмотревшись, герцог замечает, что не один политик выбрал стратегию примирения: Луи так же смотрит на него с проблесками неодобрения в глазах, пусть и не высказывает их в силу отсутствия права на такую вольность, но доктор поджимает губы и возвращается к еде, очевидно считая, что очередным скандалом свои семейные драмы они не решат. — И как тебе Нью-Йорк? — спрашивает Георг, нехотя и холодно, но брат счастлив и такому ходу. — Потрясающий город. Его стоит увидеть ночью однажды, чтобы возвращаться туда много раз. Очень любезная публика. Мы посетили несколько клубов местной элиты, дорогая, ты помнишь тот, где ты встретила свою любимую актрису? — А, да, — Уоллис отвечает небрежно и развязно, будто уже выпила лишнего и связать буквы в слова для неё непосильная задача, — чудное место. И выпивка у них отменная. — Вы увлекаетесь алкоголем? Георг спрашивает ради того, чтобы не обрывать нить их беседы, но в нем очевидно играет желание спровоцировать женщину на откровенность. — Только дорогим и по понедельникам. Знаете, отвратный день, очень тяжелый. — Трудитесь в поте лица всю неделю? — Уоллис когда-то держала собственное заведение, — Эдуард словно видит то, что бурлит внутри брата, и пытается встать на защиту своей возлюбленной, — но я отговорил её от идеи продолжать этот бизнес. Всё-таки, женщинам опасно проворачивать такое в наши времена, столько конкуренции и угроз. — Я считаю, в наше время женщинам под силу проворачивать и не такие дела, — Луи без страха вступает в разговор, выглядя при этом совершенно спокойным, будто никакая реакция на его слова не способна разрушить стену его непосредственности. Эдуард замолкает, словно растерялся от такой простоты, а Уоллис заинтересовано смотрит на доктора, придерживая свою накидку. — И что заставляет Вас думать так, мистер… — Томлинсон, — легко отзывается мужчина, — Луи Томлинсон, я веду лечение Вашего отца. Впрочем, о чём я. Мы живем в очень интересное время, когда всё развивается и меняется слишком быстро, и благодаря своей работе я наблюдал за тем, как люди справляются с этими переменами. Позвольте сказать, что женщины схватывают новизну куда быстрее многих мужчин, с которыми я был знаком. Поэтому позвольте высказать сочувствие Вашей даме, ведь, послушав Вас, она, вероятно, потеряла много денег. Эффект, которого он добился, был настолько очевиден, что не требовал замечания кого-либо из гостей. Высшего комплимента он добился от Черчилля, который подавился непрожеванной бараниной, вставшей ему поперек горла после слов доктора. Луи отбросил передние пряди волос назад, мельком захватывая взглядом Георга, словно показывая, как надо вести словесную борьбу так, чтобы не оказаться злодеем. — Ты нашел очень авантюрного доктора, брат. Надеюсь, его методы лечения так же красноречивы? — Не сомневайся. Я сделал хороший выбор. — Джентльмены, — отзывается забытый всеми премьер-министр, — раз уж пополнения нашей компании ждать не стоит, я бы хотел огласить некоторые новости от короля. Сперва Георг решил, что Чемберлен просто устал от скрытой борьбы между ними или захотел привлечь внимание к своей персоне, но по складке на лбу мужчины, которая пролегла глубоко между чего сведенными бровями, герцог не решался признать, что тот шутит. — Сегодня я смог поговорить с Его Величеством впервые за долгое время, как политик и монарх, к нашему всеобщему сожалению, монарх, который серьезно болен. Пока сувереном по праву считается Георг V, только с ним я могу обсуждать проблемы, которые ещё не добрались даже до парламента. Не секрет, что дела обстоят не лучшим образом. Европа перед лицом угрозы. И Его Величество обладает такой смелостью и ясным разумом, чтобы принимать взвешенные решения в этот час. Поэтому король решил уступить корону следующему в очереди, справедливо и своевременно. Георг почувствовал, как его сердце забилось в пугающем ритме, будто произойдет что-то ужасное уже через минуту, и он обязан это предотвратить. Гости едва понимали, что сейчас прозвучало отречение от трона Его Величеством, ахая и охая, пока герцог уперся твердым взглядом в растерянное лицо своего брата и, пока тот не успел опомниться, сорвался с места, с режущим ухо звуком отодвигая стул. Он подошел к подскочившему Эдуарду, беря его ладонь в свою и оставляя быстрый поцелуй поверх сжатых до побеления пальцев. — Боже, храни короля. Вслед за ним другие будто опомнились, вставая со своих мест и вторя герцогу громко, но неуверенно. Все цвета страха дрожали у Эдуарда в глазах, когда он вцепился в руку брата и смотрел на него в ужасе, как мальчишка. Он обхватил запястье мужчины обеими руками, не отвечая на ласковые движения руки Уоллис на своих плечах, которая что-то говорила, но всё, что будущий король слышал, это отголоски мыслей в голове своего брата, которые взвешивали на него, наконец, ту ответственность, о которой он успешно забыл. Взгляд Георга был непоколебимым. Он будто бы вырос на голову перед своим братом, устрашающей тенью закрывая его от восторженных гостей. Эдуард изо всех сил пытался выдержать это, но слова вырвались быстрее, чем Георг смог затмить его способность говорить. — Этого, увы, быть не может. Довольный Чемберлен присел на свой стул в порыве накрывшего его непонимания, хмуро глядя на разворачивающуюся перед ним сцену. — Простите, Ваше Высочество? — бормочет он, сидя слишком далеко, чтобы его услышали. — Мне хорошо известен мой долг и мои обязанности, а так же права, которыми я вскоре буду обладать. И я не могу согласиться ни с одним из них, поскольку каждое ставит крест на том, чего я так давно хотел и добивался. Я старший сын короля Георга V и несу это бремя со своего рождения, всегда зная, кем однажды мне придется стать, — он тараторит без остановки, пусть и говоря словами, которые должен использовать король, — но я уверен, что право рождения не должно быть решающим фактором в выборе наследника. Георг едва не переломал ему кости, сжимая руку настолько сильно, что Эдуард замолчал ненадолго, собираясь с мыслями. Он опустил голову, стыдясь посмотреть младшему брату в глаза, пока тот стоял перед ним, белый как снег, с ужасом догадываясь о словах, которые тот вот-вот произнесет. — Как король, я должен буду стать главой англиканской церкви, которая не признает развод. Брак заключается на небесах, там он и должен быть расторгнут. Но времена меняются, и я не считаю правильным ограждать самого себя от счастья только лишь потому, что оба бывших супруга моей возлюбленной ещё живы и они расторгли свой брак по причине иссякнувшей между ними любви. Я желаю жениться на миссис Симпсон больше, чем чего-либо ещё для себя. К сожалению, я не могу быть ей мужем, став при этом королём. Поэтому я отрекаюсь от короны и передаю её тому, кто на самом деле своими поступками и преданностью её заслужил. Это крайне подло, низко и унизительно даже для кого-то вроде Эдуарда, уже оклеветавшего самого себя в прессе так, как не смог бы придумать ни один журналист в маленькой пыльной конторке. Георг зажмуривается, желая проснуться от этого кошмара, но слышит ещё больше удивленных вздохов вокруг себя. Эдуард теперь целует его руку, улыбаясь брату и иронично произнося: — Боже, храни короля. Георг смотрит на дочерей, которые в непонимании оглядываются по сторонам, а затем на Уинстона, который резко контрастирует со всеми присутствующими, не выглядя ни капли удивленным. Схватив Эдуарда за запястье, герцог дергает его в сторону, еле слышно шипя сквозь стиснутые зубы: — За мной. Живо. Он волочит безвольного брата за собой через несколько комнат, съедаемые параноическими мыслями, что они могут быть услышаны, и когда он достигает неприметной и бестолковой комнаты, уставленной диванами, с камином в стене напротив, его ярость вырывается наружу разбитой вазой и сломанными стеблями красивых цветов. — Как ты посмел? — О, Гарри, ты знал это с самого начала. — Я знал, что ты был готов зайти настолько далеко, чтобы оклеветать нас всех в газетах, но никогда не думал, что ты отречешься от короны. Никто из Виндзоров не отрекался от своего долга, а ты решил скандально уйти из семьи ради разведенной женщины, которая выкачивает из тебя славу и деньги! Впервые за вечер лицо Эдуарда приобретает краски уверенности и его рука замахивается слишком быстро, чтобы Георг смог отступить. Тяжелый кулак припечатывается к острой скуле секунду спустя, как только герцог заканчивает говорить, и удар такой силы заставляет его потерять равновесие, поэтому он падает на ковер, усыпанный испорченными розами. Мужчина не постарался так, чтобы было много крови, но то, что он решился на удар после всего, что и так преподнес для своей семьи, ошарашивает Георга больше чем сама боль в щеке. Он прикладывает руку, неспешно поднимаясь на ноги, и смотрит на взбешенного брата, как раздуваются его ноздри и сжимаются руки в кулаки снова, только лишь от того, что Георг упомянул его будущую жену. — Ты не знаешь её. Ты не знаешь, черт тебя дери! Ты не можешь говорить о ней гадости, увидев только сегодня и осуждая так, будто сам лучше других. Не так ли, дорогой брат? Ты ведь всю жизнь шел к этому моменту, который я тебе сегодня любезно преподнес. Момент ликования твоего раздутого эго, что, наконец-то, все годы твоего выслуживания перед родителями не пропадут попусту, что твоя голова увенчается короной, ровно так же, как твое чертово самомнение. — Если бы ты слышал себя со стороны, всё, что ты говоришь. — Разве я не прав? Такой хороший мальчик, пошел в какой-то затертый колледж с обычными подданными, чтобы не выделяться из толпы, затем выбрал военную карьеру и даже мог похвастаться своими достижениями в ней, пока брат сидел в Итоне с золотыми мальчиками. Господи, ты настолько чист перед британцами, что даже после смерти жены не крутил романы. И всё только ради того, чтобы однажды сыграть свою роль волка в овечьей шкуре и занять моё место. Так вот, братец, теперь оно твоё, и ты волен делать с этим что пожелаешь. Словно молния, он ослепил Георга, а затем так же быстро вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Разбитый и опустошенный, он остался наедине с собой и сердцем, разлетевшимся на кусочки от слова брата. Ему хотелось верить, что слова, которые летели в него словно пули несколько минут назад, принадлежали не брату, а миссис Симпсон, которая заботливо вложила их в его голову. Эдуард не мог быть о нем такого мнения, ведь он один знал его в детстве и юношестве: скромный мальчик, который хотел сбежать от внимания и скрыться в окружении обычных людей. Всё, о чем мечтало его эго, были девочки, семья, тишина и покой, подаренные коронацией Эдуарда, что означало бы, что о них точно забудут и они станут неинтересны публике. Оглянувшись, он обнаружил себя в кабинете Чарльза: заваленный бумагами, книгами, со столом у окна, на котором стояло целых три телефона. Георг знал наверняка — один из них был линией связи с парламентом, второй для личных звонков семьи, а по третьему секретарь, вероятно, шептался со своими любовницами. — Сэр, — Чарльз, будто чувствуя, что о нем думают, заглядывает в дверной проем, — могу ли я что-то сделать для Вас? — Позови мистера Черчилля. — Конечно, сэр. На самом деле, Георг знал, что мужчина уже на пути к нему, поэтому, когда за Чарльзом закрылась дверь и прошла всего минута перед тем, как его одиночество снова потревожили, он не был удивлен, зная, что Уинстон примчался к нему так быстро, едва увидев Эдуарда. Мужчина присел на диван рядом, со стуком опуская стаканы и бутылку прихваченного алкоголя, который Георг не мог рассмотреть в темноте. Он почувствовал, как в его раскрытую ладонь вложили сигару и Черчилль прикурил сам, тяжело выдыхая и качая головой. — Я знаю, что ты хочешь услышать. Будто я ошарашен его поведением и тому подобное. Но, на самом деле, я всегда знал, кем ты станешь. Думаю, многие подозревали такой исход. Не уверен даже, что твой отец в последнее время особо надеялся на Дэвида. — Тогда ты знаешь, как сильно я этого не хотел. К тому же так. Как это будет выглядеть, Уинстон? — Как торжество справедливости. Знаешь ли, Дэвид никогда не был надеждой парламента или своих подданных. Первый король, который отрекся от короны ещё до коронации, да при том, сколько уже успел натворить. Архиепископ будет в восторге. — Господи, — вздыхает Георг, зарываясь пальцами в волосы. Он нещадно перебирает локоны, ероша их на затылке и уничтожая долгую работу, являя свои кудри вместо прилизанных и вымазанных в геле волос. Пряди рассыпаются по его лицу, скрывая его от внимательных глаз Черчилля, который опускает руку на сгорбленную спину. — Ты будешь хорошим королем. Плечи сотрясаются от сказанного, ведь единственным, кто всё ещё не мог поверить в действительность происходящего, это сам будущий король. Со всей ответственностью, которая свалилась на него в мгновении ока, с ожиданием политиков и Чемберлена в частности, он мог только представить, через что ему придется пройти самому и провести девочек в грядущие несколько месяцев. Уинстон решил влить в него ещё несколько бокалов виски, прежде чем оставить одного и вернуться к гостям, чтобы уладить недоразумения, которые наверняка успели возникнуть. Георг остается один в дымке пьянящего дурмана, окутывающего его сознание и уносящего далеко за пределы крохотной комнаты. Воздуха становиться так нещадно мало, что мужчина заставляет себя встать и открыть окно, не смотря на то, что на улице трещал мороз и с таким успехом он мог серьезно простудиться. Горящую от алкоголя кожу отрезвлял ветер и пробирающий до костей холод, но Георг упрямо стоял перед окном, запутывая пальцы в занавесках и думая, как его отец пришел к такому решению. Он готов поклясться, что король знал, кому на самом деле отдает корону. Он был уверен в том, что разговор Чемберлена с Его Величеством крутился в основном вокруг его личности и способности править вместо отца. Недаром отношение премьер-министра так заметно потеплело к нему, словно как только он станет официально сувереном, Невилл будет говорить с ним честно и откровенно, а не как с любопытным мальчишкой, пытающимся узнать о делах взрослых. Что огорчало больше, так это девочки. Когда он заводил семью, его клятвой было не допустить пагубное влияние Букингемского дворца на то, какими вырастут его дочери. Но жена была совсем не против детей, зная, что Эдуарду уготовлены все лавры, а их оставят в покое. Будь она рядом с ним, наверняка покачала бы головой и не разговаривала несколько дней, молча упрекая в том, что он родился не в той семье, а она имела неудачу с ним столкнуться. И, конечно, Георг никогда не чувствовал себя королем. Он и представить не мог, что значит тянуть на себе этот камень, действовать исключительно по правилам и собственными руками открывать ворота в свой дом перед массой людей, желающих исследовать каждый уголок его души, чтобы растерзать её и выставить на показ. Сейчас он и вправду почувствовал себя маленьким мальчиком, не желающим принимать происходящее. По-детски обида охватила его, и он начал кутаться в свой пиджак, ограждаясь от внешней угрозы, будучи на грани того, чтобы выпустить горячую обиду наружу. Только его мысли закрутились в ещё большем круговороте горечи и страхов, как его снова прервали, на этот раз менее эффектно — тихо и скромно. — Если Вы не хотите меня видеть, я уйду. Георг оглянулся, чтобы хорошо рассмотреть светлые волосы в холодном свете фонарей на заднем дворе, и уголки его губ невольно дрогнули, но он совершенно точно не пытался улыбнуться. — Всё в порядке, Луи. Если теперь люди будут спрашивать моего разрешения на их присутствие рядом, то против Вашего я не возражаю. — Приму за честь. Доктор плывет по ковру из рассыпанных роз, осторожно минуя осколки вазы, осматривая этот беспорядок так, словно именно его и ожидал увидеть. Георг в какой-то степени оскорблен тем, что даже тень удивления не проскальзывает на спокойном лице мужчины, будто его строгий и сдержанный характер мог вспыхнуть искрами импульсивности, и это было предсказуемо для мистера Томлинсона. Теперь уже он сам молча осматривал то, что устроили в комнате братья, изредка моргая, устало взмахивая ресницами. — Скажите, что Вас хоть немного поражает эта сцена, — в неверии бросает герцог, переступая с ноги на ногу. Уинстон знает толк в алкоголе, а Георг, похоже, скоро станет несчастным алкоголиком с такими друзьями. Его покачивает из стороны в сторону, но ноги словно прикованы к полу, не дают позорно оступиться перед доктором, и мужчина рад тому, что в кабинете достаточно темно, чтобы не было заметно, какими пятнами он покрывается от выпитого спиртного. — Я мог бы, но я не настолько хороший актёр, чтобы Вы в это поверили. — А я был другого мнения, когда видел, как вы «знакомились» с мистером Черчиллем. Луи вздыхает, криво усмехаясь. Он пожимает плечами, засовывая руки в карманы расстегнутого пиджака. — Вы понимаете, как я дорожу секретами своих пациентов. — И не слишком ли это тяжелая ноша — чужие тайны? Доктор молчит, покусывая губы, а Георг едва нуждается в ответе. Очевидно, что, храня так много секретов, сложно самому оставаться кристально чистым. Герцог мог только представить, что творилось в шкафу мужчины, молча буравящего его взглядом в ответ на тяжелый королевский взгляд. Когда выпадает шанс вырасти в окружении политиков и монархов, поневоле учишься давить на людей одним своим видом, чтобы те выкладывали нужную информацию, и надавить на Луи не составило бы труда, возможно, но Георг не хотел проделывать с ним эту болезненную процедуру. Доктор из тех, кто даст знать о чем-то своим собственным способом, не всегда это прямые слова, скорее подсказки и что-то, что можно прочесть по его лицу. Скользя взглядом по комнате, мистер Томлинсон замечает сигару, заботливо оставленную Черчиллем, и усмехается, качая головой. Это лучший способ расслабить Уинстона — хороший виски и горький дым, но не ко всем его метод может быть применим. Тем не менее, бывают случаи, когда даже Луи не против такого компромисса со своими принципами. — Закурите, — предлагает он, — думаю, сейчас это будет уместно. Герцогу едва удалось найти взглядом то, о чем говорил доктор, и с удивлением он обнаружил, что его совершенно не тянет к табаку. Конечно, он испытывал мало удовольствия от самого процесса, выжигающего его лёгкие, но хотя бы в конце получал желаемое спокойствие. Только сейчас ему не хотелось делать это. Он подошел к столику, взял сигару и покрутил её в руках, раздумывая, не проснулось ли в нем желание закурить, и так же равнодушно вернул ее на стеклянную поверхность рядом с пепельницей. — Не хочется. Вы можете быть горды, Ваше присутствие в этом доме и правда избавляет некоторых от нервных привычек. — Избавиться от курения Вам помог бы даже психолог, внушив, что есть и другие способы снять напряжение, а я специалист совсем не по этой части. — Мне всегда казалось, что каждый врач немного психолог. Вам ведь нужно излагаться перед пациентом так, чтобы он не чувствовал себя безнадежно больным, убеждать его пить лекарства. Без тонкого подхода Вам бы самому вряд ли удалось внушить моему отцу простую истину о том, что без таблеток он не протянет. Луи улыбается на это, склонив голову к плечу. — Вы считаете, что я имею какое-то особое влияние на пациентов и пользуюсь этим в Вашей семье? — Если бы Вы использовали хотя бы самую малость своего влияния в этом доме, Вам была бы открыта дверь в Палату Лордов. — Думаете, у меня есть такое количество силы? — О, не сомневаюсь. Этот разговор и забавлял, и утруждал доктора, словно он ходил по тонкому лезвию ножа и не знал, где оно кончится. Возможно, в герцоге говорил алкоголь, заставляя мужчину превозносить значение Луи в своей семье, а может быть он говорил то, о чем на самом деле думал, но выглядел при этом как самая крепкая стена, которую невозможно разрушить. Было сложно рассмотреть что-то в нем, что выдавало бы неискренность или пьяный порыв только возникнувших мыслей, поэтому мистер Томлинсон не знал, позволено ли ему заходить дальше, чтобы убедиться в этом. Георг так и не тронул сигару, стоя перед распахнутым окном, и это словно вывело Луи из его мыслей, ведь температура была слишком низкой, чтобы позволять себе такие выходки. Он подошел к окну чтобы закрыть его, пока герцог молча наблюдал за ним, чувствуя, как горят щеки от мороза. Несколько снежинок запутались в его волосах, и мужчина поспешил растрепать их ещё больше, чтобы вытрусить снег, пока доктор возился со шторами. — Не хочу делать Вам замечания, но стоять перед открытым окном в такую пору года не совсем полезно. Свежий воздух — это прекрасно, но когда он не такой холодный. И я говорю это не как врач, это просто очевидно. Пусть некоторые утверждают, что заболеть можно не от холода, а от инфекции, однажды в детстве я видел, как наши соседи оставили своего ребенка дома одного, и он открыл все окна в своём доме, представляете? Абсолютно все. Моя мама была в бешенстве из-за такой халатности, она пришла к нему и забрала к нам домой, пока его родители не вернулись. — Могу предположить, что Ваша мать прекрасная женщина. Стоит высылать ей цветы. — К сожалению из-за моей работы мы нечасто видимся. Иногда приходится посвящать пациентам всё своё время. — Как в нашем случае, например? — Да, возможно, как в Вашем. Хотя, справедливости ради, отмечу, что меня никогда не нанимали для лечения короля. Георг усмехнулся, понимающе кивая, но улыбка стерлась с его лица, стоило мыслям немного очиститься от тумана, когда он вдруг осознал, что к его отцу уже невозможно будет обращаться как к Его Величеству. Забытое давление и наваждение необъяснимой паники понемногу возвращались к нему, когда чужая рука сжала его плечо. Он поднял голову, чтобы посмотреть на мягкий взгляд доктора, ободряюще похлопывающего его по спине. — Если мне позволено так говорить, то я считаю, что Вы станете хорошим королём. Возможно, лучшим, чем сами ожидаете. — Вы не особо беспокоитесь о протоколе, а сейчас я не самый трезвый человек в доме, так что будьте уверены — сейчас Вам может простится любая вольность. — Тогда рискну отметить, что Вы и не самый пьяный здесь, — Луи выпускает тихое хихиканье, будто рассказывает тайну, — мистер Черчилль увёл премьер-министра, а ещё две бутылки со стола, поэтому Ваше состояние не так плачевно. — Это объяснимо, иначе эти двое не смогли бы выдержать общество друг друга дольше пятнадцати минут. Беззаботно и громко смеясь, доктор откидывает голову назад, отступая немного от герцога. Георг кажется довольным собой за то, что не угнетает атмосферу ещё больше, но он знал, что всё баловство прекратиться, как только он вернется в пустую спальню и будет всю ночь думать об этом ужине. — Думаю, из-за того, что произошло сегодня, нам всем придется вернуться в Лондон, — говорит он серьезно. — Вы стали королем сегодня, пусть ещё неофициально, но это не трагедия, не стоит отмечать это, как неприятный факт. — Он неприятен мне. Омерзителен. Вы понимаете, каким будет моё положение после того, как об этом объявят? Никто не ожидал, что я займу место своего отца однажды, к тому же после отречения брата. Ни один монарх не принимал корону вот так. Только после смерти предшественника. Это всё будет выглядеть, словно я только и ждал момента, когда Эдуард оплошает, чтобы сесть на трон и править долго и счастливо. — Мистер Черчилль был прав, говоря, что нас всех ждут трудные времена. И Вы, сэр, тот, кто способен провести нас через эти годы. Он смотрел на Луи, пытаясь отыскать ту маленькую деталь, которая выдаст его ложь или любезность, но доктор так же упрямо смотрел в ответ, приоткрыв губы, готовый в любой момент дать отпор неуверенности мужчины. — В любом случае, — Георг прочищает горло и отводит взгляд, — я уверен, что премьер-министр рекомендует нам всем выехать уже завтра. Отец будет готов к такой поездке? — Уверен, что да. Сейчас ему получше, только я бы настоял на дороге ночью, пока он спит. — Отлично. Кстати говоря, мы должны объявить последние новости членам партий. Уинстон позаботиться о том, чтобы несколько из них собралось за игрой в покер на этой неделе. Если желаете, Вы приглашены. Луи удивленно изгибает бровь, не уверенный, чему он удивлен больше — азартности политиков, или своему присутствию во время этого. — Эти джентльмены увлекаются картами? — Карты, вероятно, самое безобидное их увлечение. Так что, я могу позаботиться о том, чтобы они рассчитывали на ещё одного гостя? — Если только это будет уместно, сэр. — Глупости. Они ведь теперь будут терроризировать нас своим присутствием в Букингемском дворце днями напролет, им необходимо познакомиться с Вами. — Тогда приму за честь. — К тому же, мне не помешает кто-то моложе пятидесяти там. Знаете, кто-то, с кем можно хоть о чем-то поговорить. Он уверен, что ему удалось смутить доктора таким предложением, но, не став мучить его, улыбнулся и направился к выходу из комнаты. Если у него был мизерный шанс на сон этой ночью, он не против попытать удачу. — Спокойной ночи, доктор Томлинсон. — Спокойной ночи, Ваше Величество.