Перегрузка цепи

Чем дольше Шото остаётся в Мусутафу, тем отчаяннее становится необходимость уйти. Не потому, что его здесь ненавидят: совсем наоборот, Изуку, его мама и все остальные люди здесь, что он встречал, больше, чем невероятные, и хоть земля в округе несколько загрязнена и истощена, это место за всю жизнь Шото стало ближе всего к тому, что называется «дом». И именно поэтому ему нужно его покинуть. Кровь на руках Шото окрасила не только его искусственную кожу. Он не лжёт себе: Шото невыносимо сильно не желает уходить, но ради безопасности Изуку и каждого здесь ему нельзя больше задерживаться. Он планирует уйти глубокой ночью, чтобы уже к утру оказаться далеко отсюда. Проскользнуть через окно, с одним только дополнительным зарядным блоком — энергии хватит на пару дней — падение с двадцать шестого этажа не должно оказаться таким уж страшным, Шото всё равно выживал и после больших расстояний. Потом он двинется по улицам, пока не дойдёт до Мусорных холмов, и там Таков, по крайней мере, план, и он соблюдается до момента, пока ржавое окно в их с Изуку общей комнате не скрипит и не выдёргивает Изуку из его обычно глубокого сна.  — Шото? Что ты делаешь? — голос Изуку, хриплый по утрам, тормозит Шото, всё ещё одной ногой опирающегося на стекло. План к этому моменту уже выброшен куда подальше, и Шото задумывается, не стоит ли к нему присоединиться и выскочить сейчас, пока ещё может. Но Изуку, увы, уже садится на кровати и яростно трёт ладонями глаза: Шото жадно наблюдает, растягивая момент так долго, как это только возможно. В конце концов, он больше никогда не увидит Изуку. Сентиментальность всегда была одним из самых больших недостатков в Шото. Он, тем не менее, никогда не замечал за собой способности ко лжи, и начать сейчас не выйдет, особенно под взглядом, которым Изуку его награждает: лунный свет путается в глубине его зелёных глаз.  — Я ухожу. Прощай, Изуку. Я желаю тебе и твоей маме всего самого лучшего, что есть на земле, — с этим торопливым, неуместным прощанием Шото разворачивается обратно к открытому окну и наклоняется, чтоб перепрыгнуть через подоконник, когда мозолистая ладонь хватает его за руку. Шото оборачивается назад и мгновенно об этом жалеет.  — Ты сумасшедший?! Ты знаешь, как здесь высоко? И что ты имеешь в виду под «ухожу»? — в глазах Изуку — боль, и все следы сна растворились без следа. Что с этим делать, Шото не знает. Его уход должен был не допустить этой боли, но чем больше Шото рвётся вперёд, тем сильнее тянет Изуку и тем мрачнее становится выражение его лица.  — Я достаточно крепок, чтобы пережить падение. Прошу, дай мне уйти и ложись спать. Ты настолько добр, что позволил кому-то вроде меня надолго здесь задержаться, но я слишком опасен, чтобы тут находиться, — непрошенные образы обугленных и замороженных тел, раскинувшихся на алом снегу, возникают в его нейронах, и Шото вздрагивает. Он совершенно точно не может допустить такого для Изуку или кого-то ещё. Изуку освобождает наконец руку — только чтоб крепко сцапать Шото поперёк живота и втащить обратно в комнату. Они, запутавшись в руках и ногах, падают на паркетный пол, и Шото надеется, что от суматохи не проснётся ещё и «мама Изуку» Инко.  — Изуку, что ты творишь? Ты заставляешь меня отставать от графика. Я полагал, что ещё до рассвета буду у мусорных холмов Дагобы, — Шото пытается выпутаться из чужих рук, но Изуку только стискивает его крепче, прежде чем извернуться, что Шото оказывается пришпиленным к полу его тяжестью.  — Я не позволю тебе уйти, Шото! Пока ты не объяснишь, что происходит! Серебристый ореол света за спиной Изуку окружает его прекрасным свечением, и в его глазах, кажется, можно увидеть все звёзды мира. Если бы не слёзы Изуку и необходимость бежать, Шото был бы счастлив замереть вот так навечно. Он протягивает руку к лицу Изуку, но не осмеливается прикоснуться. Шото не заслуживает такой роскоши.  — Разве ты не знаешь, что я такое? Боевой андроид, созданный, чтобы убивать — что я и делал, — Изуку вздрагивает, но не отводит глаз, — эти руки забрали слишком много жизней, и я не могу позволить навредить ещё и тебе. Вот почему я ухожу. Изуку берёт его руку в свои и кладёт себе на грудь. Под кожей Шото чувствует ровное биение сердца  — быстрее обычного, но сильное и уверенное. Его ладонь на самом деле не должна здесь располагаться так близко к столь жизненно-важному органу, но отстраниться он не может.  — За всё то время, что ты здесь, ты не ранил меня. Ни разу. Я-я имею в виду, за исключением случая, когда ты уронил двигатель мне на ногу, но его мы не считаем! — от слёз Изуку, капающих Шото на лицо, остаются тёплые дорожки. — Ты больше не принадлежишь Старателю, ты вообще больше никому не принадлежишь. Ты больше не 5HO-чего-то там, сейчас ты — Шото, и я знаю, что ты никого больше не ранишь, если сможешь вместо этого помочь, — надлом в его голосе цепляет Шото за внутренние платы и, кажется, душит. — Я доверяю тебе свою жизнь, поэтому прошу, останься. Шото спрашивает себя: если бы конструкцией предусматривались слёзы, смог бы он тоже заплакать?  — Тогда… полагаю, тогда я останусь до тех пор, пока буду нужен тебе. Примечания автора: У меня было на день больше, и вот, наверное, оно и есть? Если не случится Чего-то Непредвиденного, останется ещё четвёртый день. Спасибо за прочтение!