Судьба?

      «Никому никогда не расскажу, как мне на самом деле было страшно. И не потому, что мне стыдно в этом признаться, а потому, что я не могу. Никто никогда не узнает о том, что я прекрасно помню всё, что случилось со мной за мои семнадцать лет.       Смерть никогда не проходит бесследно. Ничего не проходит бесследно, всё оставляет свой отпечаток на наших душах. На моей, мне кажется, скоро не останется места для них. Но они все равно будут ложиться на неё, как новый шрам подчеркивает след от старой, давно зажившей раны.       Итак, мой дорогой дневник, это снова я. Единственный наследник рода. Единственный сын моих непутевых, безответственных родителей. Наверное, тебе интересно, почему я так отзываюсь о тех, кто дал мне жизнь? О, все гораздо проще и печальней, чем может показаться на первый взгляд. Они умерли, когда мне было чуть больше года. Именно поэтому я так говорю о них.       Кому-то может показаться это неправильным, ужасным и гнусным. Пусть. Меня не интересует мнение тех, кто не прожил мою жизнь. Но даже если так. Я всё же отвечу. Как еще можно назвать тех, кто, имея маленького ребенка, суётся в самое пекло? Как можно назвать тех, кто, зная о том, что на них объявил охоту ненормальный, самый сильный (!), на минуточку, темный маг столетия, спокойно разгуливает по улицам! Что же делают эти люди? Уезжают, меняют имя, внешность или, может быть, закрываются в защищенном Родовой магией Меноре, обрывая все связи, чтоб спасти единственную надежду рода? Нет! Они селятся в маленьком доме для отдыха, правда скрывают его под Фиделиусом, и спокойно продолжают свою размеренную жизнь.       Отец…       Если честно, мне стыдно, что я его сын. Очень стыдно. О том, каким он был, я узнал еще лет в двенадцать, нашел старый дневник тетки. Конечно, в нём не было написано очень много о них с мамой, но вот то, что он и его друзья устроили на свадьбе тети и дяди, вполне характеризовало их, как… Да у меня даже слов таких нет.       А мама… Сколько раз в школе я слышал о том, какой она была замечательной и умной ведьмой. Доброй, любящей, видящей в людях хорошее, справедливой в конце концов. Вот только куда же всё это спряталось, когда она видела, как ее парень с друзьями издеваются над ее родной сестрой? Как она вообще могла начать отношения с таким, как он?       После, в Хогвартсе, слушая дифирамбы, которые пели в их честь, я столько раз задавался вопросом: почему никто не скажет мне правду. Ведь не может человек быть таким идеальным. Никто не может, кроме ангелов. Да и в их идеальности лично я сильно сомневаюсь. Но сейчас не о том.       Они не заботились ни о себе, ни тем более обо мне. Решили, что один скрывающий ритуал может спасти их и меня от смерти? Или же просто не понимали, что игры и забавы— это не то, что творится вокруг? А вокруг них шла война! Да, самая настоящая, как мне кажется, война. Гибли люди, вымирали целые семьи. Пожиратели под предводительством Темного Лорда творили что хотели. Уничтожали тех, кто не был согласен с ним, их Повелителем.       Так вот, я не могу назвать своих родителей ответственными или умными. Они не были даже просто здравомыслящими людьми. Это моё мнение, мой взгляд на моих родителей.       В общем, когда они погибли, Дамблдор, Великий Светлый Волшебник, не придумал ничего лучше, как отправить меня к тете с дядей. Мага отправить на воспитание к маглам. Гений мысли просто! И ведь даже не обследовали меня после всего, что произошло. Просто оставили ноябрьской ночью на пороге их дома и забыли на тринадцать лет. Не знаю, зачем или для чего, возможно он и правда видел какой-то смысл во всем этом, но я его не вижу.       Утром тетя нашла меня. Не знаю, был ли у них какой-либо разговор или семейный совет, но они оставили меня у себя, а не отдали в детский дом. За что я им признателен, но не более.       Я бы не сказал, что моя жизнь у них была так плоха, но и хорошей назвать ее не могу. От меня никогда не скрывали ничего, что касалось меня лично. Поэтому с самых ранних лет я знал: что я им не родной, что они оставили меня у себя лишь по доброте душевной, что с ними я живу лишь до четырнадцати лет. А что со мной будет после этого, их не интересует, меня больше не должно быть в их доме, в их жизни. В тот день, когда мне пришло письмо, я не знал, плакать мне или смеяться.       Знаешь, почему? Это даже забавно в некотором роде. Ведь с одной стороны — я действительно волшебник, а не больной на всю голову, и магия правда существует. А с другой — как только за мной придут, я останусь сам по себе, один на один с этими гребанными двумя мирами. Потому что это было условие, при соблюдении которого я жил в доме моей тети в довольно неплохих условиях. И теперь мне нет хода в их дом. И не только из-за того, что они не хотят меня видеть, а потому что они продали свой дом в тот же день, когда ненормальная сова принесла это письмо. На самом деле они выгнали бы меня гораздо раньше, если бы могли, потому что до ужаса боятся всего, что связано с магией.       После моей первой смерти… Да, я умер в ту ночь вместе с родителями. Не знаю, почему никто об этом не знает. Ведь о том, что Тёмный Лорд запустил в меня Аваду, знают все. А мне об этом тетка сказала. Она меня сразу, как нашла, на обследование в больницу отвезла. Там ей и сказали, что я, скорее всего, никогда не смогу говорить. Моя тетка на самом деле кое-что знает о магии. Не спрашивай, откуда, но причин считать ее слова ложью у меня нет. Она знает, что нет таких детских болезней или травм, с которыми не может справиться магия. Именно поэтому я считал и считаю это последствием моей первой смерти. Зрение мне исправить помогли в магловской клинике еще лет в восемь. А вот с немотой не смог помочь пока никто.       Но обо всем по порядку. Было бы очень смешно, если б не было так грустно. Оказывается, никто из волшебников вообще не встречал такой болезни, как немота.       Тетя сама разговаривала с Хагридом. Она же отобрала у него мой ключ от сейфа, билет на поезд и помогала мне сделать все нужные для школы покупки. Представляешь, насколько ей не терпелось избавиться от меня, что она даже преступила через свой страх, лишь бы быть уверенной, что больше меня не увидит.       Когда оказался на перроне перед красным паровозом, я был, мягко говоря, шокирован. Подумать только, маги и паровоз. Скажу честно, я ожидал чего-то более оригинального. А может, просто спешил окунуться в мир волшебства.       Когда ко мне в купе заглянул сначала Уизли, а потом Малфой, мне было, ну, не то чтобы обидно, скорее досадно из-за их взглядов. Как только они увидели меня, в глазах обоих был восторг и любопытство, а вот когда я стал отвечать им на языке жестов, оба разочаровано вздохнули и обозвали зазнайкой и высокомерным засранцем. Почему они обозвали меня именно так, я узнал уже гораздо позже, оказывается язык жестов — это неизвестный магической науке зверь, поэтому мой ответ приняли за кривляние и нежелание разговаривать с ними. Дальше выводы просты: куда им, смердам, до великого героя!       Почему я не написал им все в блокноте? Не знаю, скорее всего, я по привычке решил, что люди прекрасно понимают, что перед ними немой человек, стоит лишь показать первое слово. В общем, весть о том, что в школу едет Гарри Поттер, облетела весь состав буквально за минуту, как и слухи о моём зазнайстве. Было неприятно проходить распределение и садиться за стол Гриффиндора под прицелом разочарованных и каких-то даже обиженных взглядов.       Вообще-то, меня волшебники иногда просто поражают. Дети прибыли в школу, даже не так — в пансион. А их даже на приём к медику не отвели, никакой медицинской карты не завели. Да даже просто не опросили насчет болезней, диет или еще чего-нибудь. Я ждал, что на следующий день к нам придет декан, но увидел ее лишь на первом занятии по Трансфигурации. Чтоб донести до нее информацию о состоянии моего здоровья, мне пришлось написать все на листе бумаги и как последнему невеже, несмотря на ее гневные замечания, идти через весь класс. А что мне еще нужно было делать? Как я могу что-либо трасфигурировать, если не могу произнести заклинание?       Ну я ж не знал тогда, что есть способ невербального колдовства. Она прочитала мою записку, и знаешь что? Это просто бесподобно, она сказала, что это не в ее компетенции, и приказала после обеда явиться в кабинет директора. На мой вопрос, что же мне делать сейчас и как идти на остальные занятия, сказала, чтоб просто произносил заклинания мысленно, сильнее концентрируясь на желаемом результате, может и выйдет что; и точно так же предупредил других преподавателей. Спасение утопающего дело рук самого утопающего — это работает в обоих мирах.       Как же на меня кричал Снейп, не позволяя подойти к себе. Я решил, что поговорю с ним после урока. И молчал как идиот, не имея возможности ответить на его вопросы. Я, конечно, писал ответы на бумаге, но это мало кого волновало. По этой причине мой факультет лишился первых баллов, а я заработал гнев и недовольство всего факультета.       В общем-то Дамблдор ничего нового мне не сообщил. Сначала позвал школьную медсестру, потом какого-то мага из больницы, те помахали палочками надо мной и вынесли вердикт: эврика (!) — я действительно не имею возможности говорить. Я бы удивился, правда, если бы не втолковывал ту же информацию по десятому кругу пятнадцать минут назад самому директору.       Дамблдор не растерялся и решение нашел быстро. Сказал, что буду учиться наравне с другими. Вот так я и учусь до сих пор. Все заклинания, все колдовство — невербально. Правда теперь я умею писать слова в воздухе огнём. Заклинание, кстати, сам нашел в библиотеке. Когда понял, что если все и дальше буду писать на бумаге, то на одних блокнотах, тетрадях, чернилах, перьях, ручках и карандашах разорюсь просто. Представь: каждый вопрос, каждый ответ на вопрос, и не только от преподавателей, я записывал? Жуть, правда?       Сама учеба в школе для меня как полоса препятствий, что с каждым годом все усложняется. То Квирелл, то василиск, то дементоры. Теперь вот турнир, но о нем немного позже.       Пока немного расскажу тебе о том, как и где я живу летом. Ведь я так давно не говорил с тобой. Когда я писал последний раз? Лет в восемь-девять?       Как оказалось, в конце первого курса остаться в Хогвартсе Дамблдор не разрешил. Нет, правилами школы это не запрещено, но вот сам директор твердил и до сих пор продолжает твердить о какой-то мнимой защите, наложенной моей матерью, в связи с которой я должен жить со своими родственниками. Ставить его в известность о том, что эти самые родственники жить со мной не хотят, да и не знаю я, где они, я не стал. Меньше знает — лучше спит. Да и не хочу я чтоб кто-либо о моих проблемах знал. Помочь не помогут, а вот использовать эту информацию в своих целях вполне могут.       Вместо бывшего дома родственников я поехал в банк. Ключ от сейфа я директору не отдал, нечего моим сокровищам в чужих руках делать.       Гоблины вообще замечательный народ. Им на нас, волшебников, абсолютно пофиг, хоть по одному, хоть на всех вместе. Поэтому лишних вопросов не задают. Так вот, в банке я как мог объяснил, что мне нужны деньги для того, чтоб купить или на крайний случай снять жильё. На что мне ответили вопросом: чем меня не устраивает родовое поместье? Не устраивало оно меня тем, что я о нем не знал. А после того, как оказался перед дверями Поттер Менора, оно мне очень даже понравилось. Вот тут я теперь и живу. Не сам, конечно, с учителями, которых мне пришлось нанять. Учат меня всему, чему только могут, я не собираюсь от знаний отказываться, мне в этом мире ещё жить, и хотелось бы долго и счастливо. А знания — это сила, без знаний тебя не только гоблины, сами маги так обманут, что хорошо если жив останешься. Люди, они везде одинаковые, а маги так вообще как отдельная раса со всеми вытекающими.       Все-таки хорошо, что хоть до четырнадцати лет была возможность чему-то под контролем научиться. Что б со мной было, если б я в детском доме жил или лет в десять один остался, вообще не представляю. А так, вроде, и не ребенком уже в эту «сказку» попал.       Возможно из-за того, что маги не знают языка жестов, а может из-за моей жизни до Хогвартса, но я очень жесткий и закрытый человек. Иногда мне даже кажется, что я совсем не похож на остальных ребят. Но это меня нисколько не тревожит. Меня вообще мало что интересует кроме самого себя. Мое счастье превыше всего! Вот мой девиз. Мне никто ничего не должен, а значит, и я никому ничего тоже не должен. Только вот влезаю почему-то во всякие неприятности.       Знания свои я не скрываю, но и не показываю особо. Слава лучшего ученика мне ни к чему, а вот середнячком быть вполне достаточно. Так что мои знания — это только мои проблемы.       Так я и живу. Учеба круглый год, три месяца дома, остальное время в школе. Причем дома я успеваю выучить гораздо больше, чем в школе, хотя программа намного сложнее. Но я не жалуюсь, меня это вполне устраивает.       Друзей у меня нет, кроме тех, кто сам себя таковым считает, да и не нужны они мне особо. Если честно, то мне бы очень хотелось стать таким как Снейп. Он для меня как… Ну не знаю даже. Таким отцом я бы гордился. Столько всего знает, столько умеет, Мастер, Магистр в нескольких направлениях магии. В гильдиях на хорошем счету, да и вообще. О нем никто не знает, наверное, и сотой доли всего. И не нужен ему никто. Он сам по себе, а больше ему и не надо. Вот и я таким быть хочу — самодостаточным. Поэтому и стараюсь с него пример брать. Только ему я об этом не скажу, мне и так насмешек хватает. Как же, великий Гарри Поттер, мальчик-который-выжил, нем как рыба. Как же герой, а не идеальный. Но уж какой есть, и вовсе не герой.       Вот узнаю, какая сволочь мое имя в кубок сунула, руки вырву. Подозрения, конечно, есть, но я пока о них промолчу. Если б кто знал, сколько я натерпелся за первый тур. Это просто кошмар какой-то. Дракон! Ты представляешь? Огроменная такая дура, еще и огнём плюётся, а я на метле. А все потому, что книги о драконах, вернее о заклинаниях против них, все в запретной секции. А за мной как не Грюм, так Снейп как тени ходят. А я дурак, еще и мантией воспользоваться не подумал. Так вот, назвать то, что выжил в этом дурдоме, я могу только чудом. Я даже из-за метлы и прожженной мантии не расстроился, хотя к своим вещам я отношусь очень трепетно и аккуратно. Но жизнь мне все же моя дороже.       Следующий тур — озеро. Гадкое Черное озеро. Вот интересно, с чего они взяли, что я этого Уизли спасать должен? Как будто мне больше делать нечего. Вот я не хотел, честно. Я думал поплавать часок, а потом вынырнуть, вроде как не нашёл. Вот только зачем я в эту ж… глубь заплыл, не понял даже сам. А оттуда меня эти жуткие твари выпускать не хотели. Секо, конечно, против них отлично помогает, вот только с рыжим в руках особо палочкой не помашешь. Вот я его от себя и оттолкнул, оказалось — спас. А сам выбраться так и не смог. Я-то один, а их много. Страх меня тогда как будто парализовал. Как я не брыкался, как не пытался вырваться, меня тащили все глубже и глубже. Жабросли перестали действовать, и воздуха стало катастрофически мало. Времени наложить заклинание головного пузыря у меня не оказалось. Поэтому, как только пропали жабры, я стал задыхаться. В общем-то, так я и умер во второй раз. Вот только почему вновь ожил, так и не понял до сих пор. Как и то, кто меня оттуда вытащил. Но с этим я разберусь попозже. Сейчас более важное дело: как мне пережить третий тур?       Времени остается все меньше, а я еще столькового не знаю. Мне страшно и ужасно хочется убежать, но вот магия кубка это мне навряд ли позволит. Так что прощай, мой дорогой дневник. На данный момент это все, что я могу тебе поведать».       Гарри отложил перо. Вырвал страницу из магловской тетради и бросил в огонь, горящий в камине гостиной факультета Гриффиндор. Эта традиция появилась у него давно. Просто любому человеку иногда нужно выговориться. Вот он, за неимением другого способа передать свои мысли, их просто записывает. А для того чтоб никто о них не узнал, он каждую запись отдает огню.       После того, как Гарри пришел в себя в больничном крыле после второго тура турнира, его жизнь совершила новый виток. Гарри не сразу заметил, что что-то в нем снова изменилось. Его больше не мучали головные боли и временные недомогания, как бывало раньше. Он стал быстрее усваивать информацию. Стало гораздо легче сосредоточиться на чем-то одном, не отвлекаясь на внешние помехи. Все это происходило постепенно, плавно вливаясь в его жизнь. Легко, практически незаметно для него самого, он стал еще более отдаленным от сокурсников, стал более требовательным и даже, возможно, грубым. В мыслях, конечно, но и в общении с другими студентами он стал более резко и даже несколько некорректно высказываться.       «Мерлин, какая разница, что я буду делать после турнира? Мне нужно сначала хотя бы пережить его», — думал Поттер, взмахивая палочкой и письменно посылая очередного любопытного студента в гостиную факультета. Понимая, что совсем немного времени осталось до того часа, как он пошлет кого-нибудь гораздо дальше и на дольше.       Учебники по Чарам и ЗОТИ за четвертый курс были перечитаны уже по нескольку раз. Запретная секция перерыта вдоль и поперек, библиотека Поттер Менора обшаривалась домашними эльфами по пять раз в неделю. Гарри впитывал информацию как губка, выискивал новые и новые способы обезопасить и защитить самое дорогое, что у него было — себя.       Два раза он уже умер, но слава всем, кому молятся маглы и волшебники, каким-то чудом он выжил. Надежды на то, что ему снова может так повезти, не было никакой. А вот в том, что третий тур будет ужасно опасен, сомневаться не приходилось. Организаторы турнира явно хотели убить их всех. Вот только доставалось почему-то только гриффиндорцу.       Время летело, знания и умение пользоваться новыми, не всегда разрешенными заклинаниями возросли и доводились до автоматизма. Поттер почти перестал спать, боясь потерять драгоценное время и что-нибудь не успеть. Уроки, самообразование, тренировки. На общение с кем бы то ни было времени не оставалось, да и желания не было.       Единственная мысль, появлявшаяся в голове, была о знаниях, вернее, о том, как бы увеличить их объем. Из-за постоянного недосыпа и нервного напряжения мальчик-который-выжил стал похож на несвежего инфернала. Круги под глазами, бледная, почти белая кожа, усталый взгляд и нервно подрагивающие кончики пальцев. Вот, что видели окружающие.       Но ему было все равно, его не интересовало ничего, кроме новых чар, заклинаний и всевозможных способов защиты.       Настал день третьего испытания. Поттер не спал почти до утра, вчитываясь в недавно найденный в семейной библиотеке древний фолиант. Пытаясь найти среди множества различных ритуалов тот, с помощью которого можно было бы обезопасить себя от смерти или физических и магических увечий. К сожалению, такого не нашлось. Поэтому Поттер, сцепив зубы и сжав кулаки, шагнул в лабиринт.       Мантия-невидимка привычно скрыла его от взглядов всех, кто мог поджидать его. Звуки толпы на стадионе заглушили сросшиеся за его спиной кусты. Взмах палочкой, заклинание — и его запах становится незаметным для любых хищников. Еще один взмах — и шаги становятся бесшумными. Слабый Люмос, светящийся на кончике палочки под мантией-невидимкой, освещает ему дорогу. Цели выиграть нет, есть цель выжить и как можно скорее выбраться отсюда. Где-то закричала Флёр, видимо, с ней что-то случилось, Гарри прибавил шагу. Не стоит задерживаться. Поворот направо — впереди тупик, значит лучше свернуть в другую сторону.       Акромантулы, мантикоры, огненные саламандры, соплохвосты, стаи боевых пикси, изгородь из дьявольских силков, чего только не было в этом лабиринте. Гарри обходил всё это, как только мог. Но вот сфинкса обойти не удалось. Эта живая преграда занимала все пространство прохода, ну не лезть же ему в силки или прямо через нее? Гарри практически выбрал второй вариант, решив попробовать поднять себя Левиосой, в надежде не слишком придавливать эту кису и быстро перебраться через нее. Подошел поближе и тут ему крупно не повезло. Сфинкс чихнул и из-за прорыва ветра капюшон мантии невидимки сдуло с его головы.       — Ты не пройдёшь, если не отгадаешь мою загадку. — сказал сфинкс.       Поттер взмахнул палочкой.       *— Загадывай, * — огненные буквы зависли перед чудищем.       — Мой первый слог проворней всех слывёт по праву Он очень быстр на руку, ногу и расправу; Второй мой слог есть плод окружности решений Её с диаметром законных отношений. Мой третий слог — абстрактно названный мужчина Ни цвета кожи, ни фамилии, ни чина. Сложив их вместе, существо ты образуешь, Какое ты скорей умрёшь, чем поцелуешь.       Гарри немного постоял, потом прошелся вперед-назад перед кошкой, раздумывая над этой загадкой. Потом остановился прямо перед ее лицом и вновь взмахнул палочкой, и огненные буквы сложились в слово:       *— Скор-пи-он.*       Сфинкс поклонился и отошел в сторону, пропуская Гарри на поляну, в центре которой на небольшом постаменте стоял Кубок Трех Волшебников. С другой стороны поляны показался Седрик Диггори, и Гарри рванул к кубку со всех ног. Он не хочет оставаться в этом проклятом лабиринте еще хоть одну лишнюю минуту.       Схватив кубок буквально на долю секунды раньше, чем Седрик, Гарри почувствовал рывок аппарации и в следующее мгновение больно ударился о землю. Кубок вывалился из руки, но Гарри не обратил на него внимания, рядом раздались шаги, и в следующее мгновение его обнаружили, отобрали палочку и привязали к какому-то камню.       Напавшим оказался Петтигрю, что очень сильно удивило Гарри. Пока бывший друг его родителей занимался своими делами, Поттеру выпала возможность немного оглядеться. Как оказалось, он очутился на каком-то кладбище. И камень, к которому он был привязан, оказался памятником. Сказать, что Гарри не порадовали перспективы, открывающиеся перед ним — считайте промолчать.       Мантия-невидимка у Петтигрю, палочка там же, где кубок вообще неизвестно. Неизвестно, в какую сторону направлять руку, пытаясь без палочки призвать этот чертов кубок. Да и остался ли он порталом, перенесет ли его обратно на квиддичное поле? Все эти вопросы роились в голове Поттера, как мошкара над сгнившим фруктом.       То, что произошло после того, как Петтигрю вновь обратил на него внимание, Поттер не забудет никогда. Возможно именно тогда ему стоило бы не вспоминать того, что он прочел в последнем фолианте, а может быть поблагодарить судьбу за то, что та позволила ему все же найти именно его, а в нем именно эту особенность некоторых ритуалов. Именно таких, как этот — кровных. Как бы там ни было, а после того, как он мысленно обматерил Петтигрю за порванную новую (между прочим) мантию и рубашку, осыпал его голову проклятиями, снова-таки мысленно и безрезультатно, — за порезанную руку и поблагодарил его же все так же за то, что всего лишь порезал, а не отрезал, как самому себе. Прослушал, что говорил Петтигрю, и, не придумав ничего лучше, изо всех сил мысленно прокричал:       «— Я отдаю кровь добровольно! Я не враг!» — главное условие, как надеялся Поттер, для того чтоб испортить ритуал, он выполнил, он не пожалел своей крови.       Надеясь, что все же смог испортить ритуал, ведь ничего хорошего он ему не сулил, гриффиндорец протянул руку в сторону еле различимого в неровном свете костра кубку и попытался направить в его сторону поток своей магии, подумал: «Акцио, кубок». Все же самообразование и ежедневные тренировки сделали свое дело, магия послушалась, пусть не совсем так, как он хотел, но кубок скользнул в руку.       Рывок, миг, удар — и оглушительный шум сменяется точно такой же тишиной. Темнота вновь накрывает его своим одеялом.