«It's too cold whoa For you here and now So let me hold whoa Both your hands in the holes of my sweater» © The Neighbourhood — Sweater Weather
— Кофе для госпожи мэра! — шумно поприветствовал Робин и балансируя чашками, вошел в кабинет. Реджина даже головы от бумаг не подняла. Минуты превращались в часы, часы перетекали в дни, и вся серая рутина плавно перетекала в будни исполняющей обязанности мэра. Робин поставил обед на угол стола и присел на стул. Не далее как сегодня утром Эмма вручила ему пакет для Реджины и кастрюлю пирожков для него самого и велела проваливать из участка на все четыре стороны, а иначе она пожалуется Киллиану и он арестует Робина за злоупотребление служебными полномочиями. О том, кто еще кого арестует, Локсли предпочел тактично промолчать. Эти двое, определенно, сработались, и вмешиваться в их странную идиллию с наставлениями старшего брата пока не хотелось. Реджина поставила в смете размашистую подпись и, сняв очки, устало потерла переносицу. В кабинете медленно догорал камин, день клонился к закату, и ранние сумерки обещали принести с собой сырость и плотный туман. Реджина не любила осень. Слишком о многом ей напоминала промозглая погода и моросящий за окном дождь, например о том, как сама она бежала прочь от собственной матери, росчерком пера перечеркнув былую жизнь и головокружительную карьеру. Или о том, как она всеми силами поддерживала Робина и Эмму после смерти их матери, а сама ночами кропала бизнес-планы, чтобы поутру тайком отнести их к Голду и умолять проверить их на целесообразность. А еще, как тяжело она перенесла беременность, и как не спала ночи Эмма, присматривая за новорожденным Генри, пока Реджина и Робин дремали вполглаза впервые за несколько дней. Да и злоключения все той же невестки тоже выпали на осень… Реджина размышляла над этими бессвязными выводами из прошлого и всё никак не могла взять в толк, чем же Лебедю так нравилась осень? Робин подвинул к жене пакет с едой и нарочито громко отхлебнул из собственного стакана, пародируя божественный аромат кофе, купленного в ближайшей забегаловке по пути к офису мэра. — Тебе надо поесть, Редж, ты когда на улицу последний раз выходила? Реджина нахмурилась. — Не помню, позавчера, вроде бы. — Ну да, вчера у меня было ночное дежурство, Руби присматривает за Генри и Алисой, Эмма пропадает вместе с Киллианом, а ты загоняешь себя здесь. И ради чего? — Робин, я же не могу бросить город на произвол. — Вот ты поешь сначала, и пойдем прогуляемся. Ты же знаешь, Голд вернется, примется ворчать и наводить порядки в уже наведенных, и всё будет, как раньше, — Робин одобряюще улыбнулся, когда Реджина потянулась, наконец, за вилкой. — Ты вообще спала сегодня? — А сам-то? Вон, какие мешки под глазами себе нажил, радуешься, что меня дома нет! — Редж, это не смешно, и точно не повод для соревнований кто-быстрее-свалится. Если бы не Эмс, вообще… — Что они там, кстати? — с набитым ртом спросила Реджина. — Забаррикадировались в участке, обложились какими-то планами на скорую руку, договорились с Мэри Маргарет и Руби, короче, развернули бурную деятельность, в которую меня не посвятили, — пожал плечами Робин, воруя у жены из тарелки особо сочную котлетку. — И что ты думаешь? Робин запрыгнул на стол, помяв бумаги и заработав шлепок от жены, и задумался. — Лебедю будет полезно отвлечься хоть на что-то еще, кроме ребенка и собственных переживаний. Реджина согласно кивнула, медленно прожевала зеленый горошек и заметила: — То есть, ты одобряешь Киллиана? — Он — хороший парень! Да, со своей судьбой и прошлым, но и Эмма у нас тоже не та улыбчивая блондинка, что продает в закусочной плюшки, и мы об этом знаем. Когда Киллиана распределили сюда, он выкупил заброшенный домик смотрителя маяка и поселился в нем. Я знаю, что с ним работали психологи в Академии, и знаю, что он скрывает какое-то личное потрясение, но он справился, выбрался из того домика и пришел ко мне каяться, — ответил Робин, размахивая бутербродом с тунцом. — Ты помнишь ту осень, когда Эмма тарабанила в нашу дверь, а у самой зуб на зуб не попадал? — издалека начала Реджина.***
Эмма бежала в ночь, не разбирая дороги. Мимо пролетали машины, ослепляя ее холодным светом фар. Моросил противный мелкий дождь, сапоги разъезжались в ноябрьской грязи, но она этого не замечала — отчаяние гнало ее вперед и вперед. Где-то там остался Бостон, который она успела полюбить за три года, остались блинчики по воскресеньям и прошлая жизнь. Эмме так хотелось верить, что счастье возможно, безымянный палец украшало обручальное кольцо, и казалось, что это навсегда. Они с Нилом расписались в мэрии захудалого бостонского района, отпраздновали свадьбу в ближайшем баре, и им было этого достаточно. Она устроилась работать официанткой в круглосуточную пиццерию, Нил — музыкантом в бар по соседству. Они работали посменно, изредка встречаясь в кухне по утрам, но когда выходные полностью принадлежали им, то они отрывались на всю катушку. Были и сплавы на плоту в водохранилище Честнат-Хилл, и ночевки с палаткой и компанией таких же отчаянных, и песни у костра, и сгоревшая там же картошка. Был смех и один на двоих сэндвич, когда оказывалось, что зарплату опять задерживают, и все накопления Нил потратил на гитару. Были неоплаченные счета за воду и электричество и бесконечные скитания по съемным квартирам в районах один другого захудалее. Было многое, но Эмма не жаловалась. Это была именно та жизнь, к которой она так стремилась, убегая из Сторибрука в неизвестность. Порой Нил брал у друга раздолбанный пикап, и они уносились путешествовать по штатам. И была только ночь, дорога, звездное небо, орущее во всю глотку радио и вера в то, что это дикое чувство свободы не закончится никогда. Эмма была рада никому ничего не объяснять и ни о чем не спрашивать. Слишком живы были в ней детские воспоминания о бесконечных летних подработках, о диком желании заработать и о почти забытых ночах в приюте, когда в окно заглядывала луна, а в раму дул дикий сквозняк. Да, она была благодарна Ингрид за то, что та вырвала ее и Робина из лап системы, но вот, что такое жизнь и как ее надо жить ей объяснил только Нил. Позже Эмма поймет, что суждения ее своеобразного мужа были далеки от общепринятых, но пока что ее вела вперед дорога, музыка и ночь. И полное отсутствие обязательств и совести. После поездки по штатам они возвращались в захудалую квартирку на отшибе, и скучная, по мнению Нила, жизнь начиналась заново. Он стал задерживаться на работе, а со временем Эмма обнаружила, что из дома пропадают вещи. На все расспросы муж отмалчивался или отшучивался, Эмма пока не настаивала. А он задаривал ее подарками, которые она поначалу принимала за дешевые безделушки, но визит к ювелиру удивил ее тем, что безделушки были золотыми. Эмма пригрозила привлечь брата, уже к тому времени выпустившегося из Академии и занявшего в Сторибруке пост шерифа, если Нил и дальше будет рассказывать ей сказки о неожиданно увеличившемся заработке. Но Нил продолжал молчать. Пока однажды у них дома не нашли партию наркотиков… Эмма бежала, куда глаза глядят, часами рыдала в трубку придорожных таксофонов, пытаясь дозвониться до брата и все ему рассказать. Ее подбирали проезжие дальнобойщики и пожалев несчастную дурочку с огромным животом, обещали довезти до ближайшего города «за так». И Эмма вытирала слезы и с трудом втискивалась в кабину, чтобы через несколько минут вновь захлебнуться слезами и, заикаясь, поведать работягам о собственных злоключениях. Она променяла здравый смысл на красивую мечту. Вечно голодной девчонке из приюта так хотелось ярких фантиков, которые она ошибочно принимала за звезды. Как бы там ни было, а Нил был первым после брата, кто показал ей, что жизнь — это не только бесконечное прозябание между плохим и очень плохим, о том, чем все обернулось в итоге, Эмма предпочла пока не задумываться. Дорога вновь гнала ее вперед, и она так боялась того, что ждет ее за поворотом.***
Реджина медленно отложила в сторону пустые пакеты из-под еды и с наслаждением потянулась за кофе. Робин разжигал камин и насмешливо комментировал ее действия — семейная идиллия, которой порой так не хватало. — Значит, говоришь, они справятся? — Он лучше Нила, — авторитетно заявил Робин, Реджина фыркнула. — Да ладно, сэр, я просто поражена вашими дедуктивными способностями! Напомнить тебе, чем вся та эпопея чуть не закончилась? — Тем, что я бы сам его прибил, если бы это уже кто-то не сделал за меня, — проворчал Робин и похлопал ладонью по ковру рядом с собой, — Иди сюда, здесь тепло. Реджина поднялась на ноги, потянулась, поводила плечами, разминая затекшую шею, Робин невольно залюбовался. Они были женаты почти десять лет, а он все никак не мог до конца поверить, что эта шикарная женщина — его жена. — Что? — спросила Реджина. — Смотрю и сам себе завидую. — Приятно слышать, что я все еще способна вызывать зависть. — А ты сомневалась? — Ладно, мы отвлеклись от темы. — Да с ними и так всё ясно. — А с ярмаркой? — С ней тоже. Детей мы подстрахуем, местных пьяниц я попугаю, Руби и Вейл будут на подхвате, если что. Ярмаркой заведуют Ноланы, что может пойти не так? — Ну, если только Лебедь снова себе чего-то не надумает и не вспыхнет на пустом месте, — задумчиво пробормотала Реджина, растягиваясь на полу у камина. — Предвидишь появление нежданных бывших? — Ты же, вроде бы, всех у нас на заднем дворе прикопал. — Кто их знает, этих кретинов, у Эмс в Бостоне была бурная жизнь. — Да брось, Робин, мы сейчас похожи на родителей, у которых дочь отпрашивается на первое свидание. — Это нормально, Редж, мы просто волнуемся. — Лучше обними меня и поверь в то, что Киллиан вернет Эмме ее любимую «свитерную погоду», а вместе с ней и веру в лучшее, не зря же они засели в участке. — Как же я хочу, чтобы ты была права. Тем более, скоро годовщина смерти Нила, — вздохнул Робин. — Ты, главное, Эмме об этом не напоминай, и Киллиану не проболтайся, а то знаю я эти ваши ночные дежурства, бесконечные разговоры, мимолетные фразы, а мне потом Эмму ромашковым чаем отпаивай после ваших бесед! — Обещаю, Редж, я буду осторожен. — Ради Эммы. — Ради Эммы.