Безысходность — неизбежный выход, который нам неприемлем. Евгений Витальевич Антонюк
Вы когда-нибудь запихивали в себя мерзкую еду через силу, что аж выворачивало наизнанку, а по щекам катились солёные слёзы? Китнисс сейчас сидела за огромным столом, где каждый сидящий был ярким представителем одного из высших слоёв общества. К примеру, вон того пухловатого мужчину с ярко-рыжими волосами в тёмно-фиолетовом костюме с ядовито-зелёными вставками. Мистер Уэнсси, Энсси или Лэнси, Китнисс так и не расслышала, когда они с женой подошли, чтобы познакомиться с ней. Богатый торговец, чьи магазины одевают большую часть Капитолия был столь напыщен, что дальше своего пуза он, вероятно, мало, что видел. Его не касались проблемы бедных и нуждающихся и, вряд ли, он спонсировал требутов только из-за того, что ему было жаль бедных мальчиков и девочек, которым не посчастливилось попасть на ежегодную резню, устраиваемую во всём Панеме. Скорее, он переживал за то, чем бы по-скорее набить свой желудок. Точно такой же была и его жена. Женщина глупая, она предпочитала краем уха слушать разговор окружающих, играя со своими собачками, а затем, повторив последнее, что кто-либо сказал, начинала говорить о чём-то, что совершенно не касалось темы беседы со столь умным видом, что со стороны могло показаться, будто бы она и вправду понимает, о чём говорит. А, может, мистера Коллермана? Мужчина средних лет худощавого телосложения, он предпочитал вести беседу, вальяжно облокотившись на спинку стула, будто он сидит на троне, и каждый раз, когда кто-то имел наглость перебить его или же подправить обладателя многих заводов, Олдэрти Коллерман становился мрачнее тучи и начинал курить, внимательно осматривая каждого. — Так что, Китнисс? — улыбаясь, спросила миссис Энсси к девушке через весь стол. Глаза лучницы начали бегать по всевозможным уголкам, в поисках спасения. Она совсем не слушала никого из этих индюков и даже не представляла, что ей сейчас нужно сказать. — Что?! — тихо переспросила она, как вдруг все засмеялись. — Миссис Уэленсси спрашивает, определилась ли ты с фасоном для своего платья или нет, — любезно растолковал победительнице блондин, сидящий рядом. — Я… — только открыла рот Эвердин, как голос зеленоволосой прервал её: — Ничего, дорогуша, — делая глоток шомпанского, протароторила женщина, — мои стилисты придумаю что-нибудь, что непременно понравится и тебе, и Катону, — она улыбнулась, и муж её выкрикнул: " За молодых!». Послышался звон фужеров, а рука Китнисс так и повисла в воздухе. Она всё ещё не могла поверить, что всё происходящее с ней реально. — Я согласна, — выплюнула прямо с порога Китнисс, явившись поздно вечером к Уильямсу. — Согласна на что? Формулируй яснее, Китнисс, а то возникает некая двусмысленность… — Ах ты, — подлетела к столу, где он работал, Эвердин, но вмиг осеклась, вспомнив о близких ей людях. — Я согласна выйти за тебя… — прошипела она, не глядя на него, и уж через два дня помолвка двух победителей стала событием года. Безусловно, это был худший момент в её жизнь. Уильямс расплылся в своей излюбленной улыбке, отчего у Китнисс возникло неимоверное желание расцарапать ему всё лицо и с кусками кожи и мяса оторвать её раз и навсегда, но она продолжила стоять с гордо поднятой головой, когда этот наглый ублюдок подошёл к ней совсем близко, а затем поцеловал её. Бледные пальцы вдруг разжали сосуд, из-за чего тот мигом полетел на встречу полу. Каждый не услышал или же просто сделал вид, что не услышал звук разбившегося фужера, и продолжил оживлённую беседу. Сойке показалось, что это разбилось её сердце. С громким звуком девушка отодвинула стул, а затем мигом встала из-за чего он упал. Ей было плевать на то, что подумают эти снобы о её уходе, она просто взяла и ушла, наплевав на правила. Дверь в комнату она, естественно, закрыла за собой, а после ещё и забаррикадировала. Она не боялась гнева Катона или самого парня, ей просто хотелось побыть одной. Хотелось побыть с самой собой наедине, со своим горем и страхом лицом к лицу, ей надоело прятаться под лживой маской счастливой невесты, победившей на одной из кровавых игр, устраивающихся ради забавы Капитолия. Розы… Их омерзительно сладкий удушающий запах провонял всю комнату, так же как и Кореалайн Сноу отравил своим зловонием весь Панем. Казалось, что они везде, ровно, как и сам президент, отчего Китнисс, не раздумывая схватила высокую вазу отвратительного белого цвета и швырнула её в серую стену со всей силы. «Думайте, мисс Эвердин, думайте… Ведь судьбы близких вам людей целиком и полностью в ваших руках» От своего бессилия Китнисс волком выла, сползая со стенки на холодный пол. Она билась и кричала, хваталась за волосы и проклинала мужчину без устали, думая о том, как перережет ему глотку от уха до уха, наслаждаясь тем, как алая кровь медленно будет стекать вниз, пачкая его белоснежный костюм. Только лишь эта мысль заставляла её держаться. Только лишь она грела и была поводом для улыбки, только она одна подняла её с колен.***
— И ещё немного, Китнисс, — пропела Авилла в который раз, заканчивая с платьем С самого утра пока ещё мисс Эвердин собирали и готовили стилисты, и каждый из них поговаривал одно и тоже, будто бы этот день станет самым счастливым в её жизни. Нет. И пусть сегодня она станет женой одного из самых завидных женихов всего Панема, пусть каждая девушка желала подобное торжество, пусть каждая мечтала о подобном платье, Китнисс хотела лишь поскорее прекратить всё это. И сейчас она стояла, склонив голову в бок, смотрела на себя взглядом, полного отвращения и омерзения. Густо накрашенные глаза, платье, расшитое золотыми нитями и множеством цветов из самого сада Сноу. Ей противно. Ей мерзко. Больно и одиноко. Китнисс тяжело вздыхает, а затем, закрывая глаза представляет родной Дистрикт. Разум её не здесь, он бродит по лесу, наслаждаясь трелью птиц и журчанием ручья. Но вмиг и всё рушится. Падает, разбиваясь на миллионы осколков, и она открывает глаза, полные слёз. Нет, она не заплачет, не заставит Сноу чувствовать себя победителем в большей мере. Она не доставит ему удовольствие, подчинившись, не в этот раз. — Мда, потрепали тебя, детка, — от негромкого язвительного голоса, уголки губ Китнисс дрогнули, а затем, развернувшись, девушка сбегает со стенда в объятия Финника. Одэйр непривычно худо выглядит. Китнисс вообще не припомнит момент, когда бы Одэйр не блестал, но это не важно. Важно, что он жив. Важно, что с ней ещё один человек, которому она может доверять. — Кто бы говорил, — горько усмехается Огненная девушка, отлипая от мужчины. Цвет его кожи вместо привычной бронзы стал практически серым, а медные кудри, вившиеся в разные стороны, были спутаны и небрежно сползали прямо на лоб. Хоть было и неуместно рассматривать его, но Китнисс не могла себя заставить прикратить это. Она не могла поверить, что он жив и более-менее здоров. — Боже, — сочувствующе улыбнувшись Эвердин взяла парня за руки, отчего Финник тяжело вздохнул и, громко выдохнув, отдёрнул правую руку. Невозможно было сказать, что это было похоже на руку. Большая часть конечности была забинтована, но участки, открытые взору, казались чуть ли не синими. От и до они были покрыты запёкшейся кровью и царапинами, и, казалось, что руку его ломали не раз, после чего вновь и вновь собирали по маленьким частям. — Финник. — возмущённо начала Китнисс, тяжело дыша. — Всё нормально, — протароторил Одэйр, смотря ей прямиком в глаза. — Слышиь, все нормально, — заверил её парень, — могло быть и хуже. — Что стало с остальными? После заданного вопроса парень долго молчал. Он отвёл взгляд, куда-то вдаль, а затем прикусил нижнюю губу. — Живы, — наконец-то выдохнул он, — лучше ежедневные пытки, чем, — он оглядел всю комнату, — всё это, Китнисс. — Как там Пит? — пропустив последние слова, спросила Эвердин, вцепившись взглядом в своего союзника. — Ему несладко приходится, — мельком глянув на свою руку, ответил Финник. — Сноу не поскупился и раздобыл целую команду учёных, мастерски промывающих твой мозг… У меня иногда бывает чувство, что я не принадлежу себе, что я — это вовсе не я. Китнисс слушала, молча мотая головой из стороны в сторону, пока их разговор не прервал, вошедший в комнату Эбернети. — Пора, — только и сказал ментор, после чего в комнату вошли Касия и Авилла, в руках у которых её фата, и Китнисс бросила мрачный взгляд в их сторону, а затем медленно побрела обратно на свой стенд, закрыв глаза, лишь бы только не заплакать от собственного позора и поражения.***
«Деспотичный ублюдок» — думает просебя Китнисс, шествуя по длинной площади, где когда-то она вместе с Питом выезжала на колеснице. Тогда ей казалось, что в жизни не может быть худшего позора, но как же она ошибалась. Сейчас, под внимательными взглядами всех жителей Панема, Китнисс Эвердин направлялась в самое пекло Ада- сердце Капитолия, где её уже ждали её жених и президент. Как же он, вероятно, радовался, завидев её в платье, которое он одобрил, с букетом в руках, который он выбрал, идущую к жениху, за которого он приказал ей выйти. Одна лишь только мысль, что Кореолайн Сноу сейчас стоит на своём возвышении и улыбается от того, что всё идёт так, как он хочет, просто отвращает сознание Эвердин, туманит разум. «Мерзкий ублюдок» — думает она, поднимаясь по ступенькам вверх. Длинный подол её платья тащится за Эвердин, отчего идти Победительце немного трудно, благо, что хоть её длиннющую фату дозволили нести Эффи и Китнисс на момент оборачивается, чтобы посмотреть на свою подругу, которая одаривает её сочувствующим взглядом, натягивая на лицо улыбку. — Всё в порядке, — будто бы говорит Бряк, и лучница тяжело вздыхает. Китнисс смотрит на людей, преданно думающих, что сегодня один победитель выйдет замуж по любви за другого, и будут они жить в любви и радости до конца своих дней. Все они смотрят, не скрывая своего восторга, преданно веря, в эту сказку. «Сукин сын» — думает Эвердин, когда Хеймитч, доведя её до алтаря, украшенного множеством цветов, отпускает её руку, передавая треклятому Катону. «Сволоч» — мелькает у девушке в голове, когда из руки с Катоном связывают прочной алой лентой, демонстрируя всем, что отныне их судьбы связаны. Ей волком хочется выть, когда она видеть мерзкую улыбку презедента, ей хочется волком выть от того, что ей пришлось подчиниться, но затем она разворачивается и смотрит на множество людей, пришедших сюда или же смотрящих на это всё с экранов своих Панемов. Начиная с Дистрикта-3, все от мала до велика как один приподносят три пальца к губам, а затем высоко над головами поднимают руки, в знак своего сочувствия и скорби. В знак того, что она не одна. И, недолго думая, новоявленная миссис Уильямс повторяет движения за ними. Вмиг гудящие и ликующие трибуны смолкают, вокруг воцаряется тишина, от которой лопаются перепонки. Все молча стоят, ожидая худшего, но только не Огненная Китнисс. Она впервые чувствует себя свободно и легко. Ей в первые кажется, что всё не так плохо, но, увы, всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. — Китнисс! — зовёт её Катон, но она не хочет слушать его и, закрывая глаза, она продолжает стоять, вкушая, пусть и ложный, но запах свободы. — Китнисс, — подойдя ближе, он вцепляется в её руку, — подумай о своих родных. Если думаешь, что Сноу так просто оставит твою дерзость безнаказанной, то ты глубоко заблуждаешься, — шёпот его вкрадчив и ясен, отчего лучница мигом распахивает свои серые глаза и опускает правую руку, на которой сияет кольцо. — Да будете же Вы мужем и женой до конца дней ваших, пока смерть не разлучит вас, чтобы соединить в другом мире, — договорил священник, а затем полноватый мужчина уступил своё место президенту. — Великий день сегодня, не так ли, мисс Эвердин, — глубоко вобрал в лёгкие воздух Сноу, а затем улыбнулся, — прошу прощения, миссис Уильямс, — он нарочито медленно растянул её нынешнюю фамилию. — Какая же трагедия для повстанцев потерять столь опытного бойца, но, думаю, что они это смогут вынести достойно, — улыбнулся седовласый мужчина, и Китнисс отвела голову в сторону, вспомнив пару отрубленных голов павстанцев, посаженных на огромные колья на площади, в назиданидани другим. Сноу продолжил говорить что-тр, но Китнисс было вовсе не до этого, ей было плевать, а слова деспотичного мерзавца. «Подлый ублюдок» — думала Китнисс, крепко сжав челюсти, пока Кореолайн Сноу одевал на её голову корону.