Ни о чём не сожалеть!

Надо сказать, когда Нана-сан вернулась в дом, в котором не появлялась вот уже как полгода, она стала вести себя поистине вульгарно. Вообще, Реборн удивлялся умению, казалось бы, простой домохозяйки без гроша за душой пропадать где-то вдали от дома так много времени. Где она была и с кем, не имея при себе совершенно никаких материальных средств? Когда пришла домой, она в первую очередь прогнала сына с дивана и сама улеглась на нём. Тсунаёши что-то процедил сквозь зубы и отправился в неизвестном направлении, а Реборн, читающий газету на кухне, сидя напротив Занзаса и бутылки дорогого коньяка, подаренного Тсуне на одной из алкосходок, остался слушать храп Наны из гостиной. -Кто это так ужасно храпит? –задал вопрос Занзас, нахмурив свои и без того всегда нахмуренные брови, но потом сделал такое лицо, что казалось, будто он понял, в чём было дело. –А, понял я всё. Репетитор оторвался от прочтения весьма скучных и непримечательных новостей города Намимори, и посмотрел на как-то странно улыбающегося собеседника со скептицизмом. Улыбка его была ехидная, а лицо в целом имело какое-то такое выражение, какое бывает у людей, которые в высшей степени гордятся чем-то. В любом случае, Реборн был более чем уверен в том, что это не то самое выражение, которое должно отображаться на лице человека, заслышавшего оглушительный храп пьяной женщины. -Я так им горд, -воодушевлённо проговорил Занзас, прикладываюсь к стакану с коньяком. Реборн подумал, что тот мог видеть и что-то такое, чего явно не видел киллер, и что вообще его лучше не беспокоить, но всё равно решил поинтересоваться: -Боюсь спросить, кем ты там горд. -Тсуной, конечно, -ответил он, как само собой разумеющееся. –Он становится настоящим мужчиной. И тут Реборн действительно бы промолчал, но его объяло какое-то иррациональное любопытство. -Но почему, если Тсуны здесь нет? И вообще, какие-то странные у тебя признаки мужественности. -А разве это не он храпит? -Нет, это его мать, -спокойно ответил репетитор, прикрывая глаза. Занзас расширил глаза, точно не веря, что женщина может так храпеть, после чего встал из-за стола, и Реборн пошёл за ним. Когда они вошли в гостиную, Нана-сан всё также и лежала: её ноги были широко раздвинуты, словно то был некий инстинкт, а изо рта у неё текла слюна. Занзас поморщился: -И это она-то очаровывает богатых мужчин? -Смотри, чтобы тебя не очаровала, -весело фыркнул репетитор, сложив руки на груди, и в дверь кто-то позвонил. Он хмыкнул, кинув взгляд в сторону двери, и, вспомнив, что никому в этом доме нет интереса идти и открывать дверь, пошёл посмотреть, кого ещё принесло к этому дому. Уже тогда он был весьма раздражён этим фактом, и поэтому Емицу, стоявший на крыльце, был весьма растерян. -Боже мой, ты опять припёрся? –с недовольным ебалом оповестил его Реборн о своём мнении, касающимся проживанием Внешнего советника в собственном доме. Естественно, Емицу решил, что нельзя оставлять такую несправедливость без хотя бы словесного возмущения, но он только рот успел открыть, как Тсуна резко, толкнув и репетитора, и отца, выбежал из дома. Мальчик явно куда-то спешил, но тогда Реборн не обратил на это внимания. Мало ли, может быть, он снова о чём-то поспорил с матерью, которая не уставала допекать сына, пока тот не ушёл в свою комнату. И тут его вдруг осенило: Емицу стоит прямо перед ним, а Нана спит на диване буквально за его спиной. Их встреча наверняка будет просто бомбой: как никак, произойдёт кульминация обмана, продержавшегося без малого больше десятка лет! Вообще-то, он хотел, чтобы эта встреча произошла как можно позже, ведь, скорее всего, ссора родителей, их выяснения отношений ранят Тсунаёши. Но так как тот куда-то вышел, можно было устроить представление, в котором киллер долго себе отказывал. Он изобразил на лице, как ему самому казалось, завлекающую улыбку, от которой у Емицу по телу прошлась прямо-таки дрожь. Внешнему советнику казалось, что перед ним стоит сам дьявол, а когда он стал издавать такой смех, как будто что-то могущественное и тёмное действительно поселилось у него в душе, тот и вовсе подумал, что, может, действительно свалить куда-нибудь, пока ещё не поздно? -Емицу, дорогой, ну что же ты стоишь? –проговорил он не своим голосом. –Проходи, проходи, что ты как не родной. Блондин было попятился, дрожа всем телом, но Реборн, до сих пор улыбающийся этой улыбкой прямиком из Ада, притянул его за руку и тут же захлопнул дверь у него за спиной. Емицу прямо почувствовал, как тот отрезал ему все пути назад, и, к сожалению, не мог и догадываться, что его ждёт дальше. -Проходи-проходи, -проговаривал Реборн, и его жертва могла бы поклясться перед Богом, что никогда прежде не видела его в таком безумно-истеричном состоянии. Он постоянно думал о том, что Реборн сегодня какой-то странный, но его мысли тут же переключились, стоило ему заприметить раскорячившуюся в неестественной позе Нану-сан. Её храп вот уже как пару минут не было слышно, и её поза была до того странной, что Внешний советник невольно сглотнул комок неприятных эмоций у себя в горле. -Она что… -проговорил он загробным голосом, -м-мертва? Ситуация была просто ужасна: с одной стороны на него давило страшное выражение на лице Реборна, а с другой – как будто переломанное тело жены, не подающей абсолютно никаких признаков жизни. От непонятного ужаса он даже не заметил Занзаса, который с непринуждённым лицом стоял подле тела. Учитывая зверское выражение на лице репетитора-киллера, не трудно догадаться, кто мог бы сделать с ней ужасные вещи. Он уже повернулся к знаменитому убийце для того, чтобы в обвинительном жесте указать на него пальцем, но совершенно неожиданно со стороны дивана послышался просто дикий, хрюкающий храп. Емицу не мог не обернуться на этот устрашающий звук, и тогда-то он заметил Занзаса, но, опять же, был так увлечён столь мощным звуковым сопровождением, что и не подумал о том, что перед ним стоит один из наиболее страшных и безжалостных членов мафиозного мира. Он лишь с растерянным лицом показал пальцем на жену, вопросительно глядя на Занзаса: -Это…это она так храпит? -Ну, не я же, -справедливо заметил мафиози, пожав плечами. Тут женщина как-то совсем непонятно храпнула, подобрала слюну и разлепила свои перемазанные тушью глаза. Она причмокнула губами и приподнялась на диване, ещё шире раздвигая ноги и облокотившись одной рукой о диван. Её глаза какое-то время были направлены в одну точку, но вдруг она наткнулась взглядом на супруга, моментально проснувшись и невозможно побелев, поджав свои выкрашенные в алую размазавшуюся помаду губы и округлив свои пока ещё затуманенные, но моментально проснувшиеся глаза. -Д-дорогой? –только и сорвалось с её дрожащих губ. -Как давно? –мрачно глядя на неё, тихо спросил Емицу. –Как давно ты стала такой шалавой? -Д-дорогой, я всё тебе объясню… -нервно усмехаясь и вспоминая, как долго она не была дома и сколько ему мог наговорить Тсунаёши и его красавчик-репетитор, она встала на диване на колени. -…дело в том, что год назад, когда ты ушёл, мне было так одиноко и я… -Да, конечно, год назад, -закатил глаза решивший отомстить за Тсунаёши-куна репетитор. –Да насколько я понял, ты с малолетства своего сына по мужикам шлялась. -По мужикам? –зло и горячо усмехнулась женщина. –Да если б кто-нибудь из вас, мужчин, действительно был мужиком. Так, животные. Только и могут думать членом. -Почему ты так поступила? –с огорчённым ебалом вопрошал Емицу. Женщина тяжело вздохнула. -А как ты думаешь, ты сам-то правильно поступаешь? –она презрительно фыркнула, строго заглядывая в его глаза. -Я не хожу по… -Да кто поверит тебе? Все мужчины – животные, которые, один раз попробовав, уже не могут обойтись долгое время без секса. Ты думаешь, я поверю, что ты где-то пропадал полтора года и у тебя за всё это время не было левой шлюхи, с которой можно переспать? –её голос срывался, но не из-за волны горечи и отрицательных эмоций (казалось, эта женщина давно потеряла все светлые чувства к своей семье), а из-за дикого сушняка. –Ты умолял меня родить тебе ребёнка, и я сделала это потому, что ты попросил. Но потом ты оставил меня и ребёнка совсем одних. Естественно, это же женская работа – ухаживать за ребёнком, вести хозяйство, выполнять всю грязную работу. -Подожди, ты меня обвиняешь в том, что ты… -он говорил с возмущением и тыкал пальцем себе в грудь. -Я стала ненавидеть сына, -резко произнесла она. –Ты бы знал, как я ненавидела, когда он кричал, мешая спать, ненавидела менять его пелёнки и возиться в говне, ползая по полу. А в это время ты хоть раз возил меня куда-нибудь отдыхать? А предлагал когда-нибудь свою помощь в ведении хозяйства или уходе за ребёнком, которого ты так хотел? Да когда ты приезжал, ты только и делал, что пил, спал и трахался. -Ты… -не мог подобрать достойных аргументов светловолосый мужчина. –Эта причина для того, чтобы изменять? -Мужчины такие эгоисты, -фыркнула Нана. –Воспринимают женщин, как уникальный предмет для того, чтобы было легче жить. Предмет, который уберётся в доме, произведёт уникального домашнего питомца – ребёнка, который будет ухаживать за ним и в который можно вставить член. На протяжении многих лет к женщине относились, как к вещи, с которой можно обойтись бесчеловечно. Так почему же мне нельзя обращаться с мужчинами, как с предметами? Занзас, стоявший всё это время рядом, присвистнул и отошёл обратно на кухню, и Реборн, почуявший, что сейчас будет что-то слишком личное даже для него, развернулся и пошёл наверх, к комнате Тсунаёши-куна. Репетитор открыл дверь, думая, что он сейчас там, но, увидев, что внутри никого нет, вспомнил, что тот выбежал ранее, толкнув при этом и Емицу, и его самого. Вспомнив об этом и потерев своё плечо, он задумался над тем, что могло заставить его бежать без оглядки и не замечать людей, сквозь которых, не потрудившись попросить уступить ему дорогу, проталкивался вперёд. Но вскоре эта мысль была отставлена в сторону. Бесцельно бродя по комнате, он подошёл к кровати и увидел планшет на прикроватной тумбочке. От нечего делать он решил из чистого коварства посмотреть, что в нём делал Тсунаёши или открыть историю браузера, поэтому юркими тонкими пальцами стал быстро вводить бесхитростный пароль. Когда экран, на котором были видны только буквы и цифры, необходимые для ввода, сверкнул ярким свечением, на нём показалась карта навигатора. Реборн хмыкнул, подумав, что Тсуна хотел куда-то пойти и явно торопился, судя по тому, как резко он рванул на улицу. Естественно, киллеру стало интересно, куда это его ученик так спешил. Однако посмотрев пункт назначения на карте, он понял, что это не то место, в которое нужно спешить. Это был высокий заброшенный мост – его закрыли по непонятным причинам. Но зачем Тсунаёши спешить в такое место? Он увлекался многими странными вещами, начиная с поездок на алкофесты и заканчивая многочисленными попытками самоубийства, отличающимися высоким уровнем трагичности, но Реборн был уверен, что тот совершенно точно не был каким-нибудь любителем заброшенных мест. Единственное, чем его могли привлечь разнообразные заброшенные постройки, иногда изнутри наполненные пылью и грязью, а иногда находящиеся под открытыми небом, это использование их в качестве "сцен" для самоубийства. И вдруг Реборна осенило. Ведь он действительно мог интересоваться этим местом только в этих целях. Но с другой стороны, он ведь обещал самому себе, что ни за что не наложит на себя руки, пока не отыщет смысл жизни. То, что он хотел сделать, дабы уйти из жизни, не обременённый боле никакими заботами и обязательствами. Конечно, это не всегда именно смысл жизни, но он был уверен, что это именно то самое, и был готов найти его во что бы то ни стало. Честно говоря, то, что он держал своё обещание вот уже как целый месяц, обезоружило Реборна и сделало его чересчур невнимательным. Он успокоился настолько, что отвергал даже заднюю мысль о том, что тот может сделать с собой что-то ужасное. В конце концов, Реборн решил, что лучше поспешить в то место, чем стоять и размышлять об этом. Лучше думать, как добраться до этого места вовремя, чем думать о том, что Тсунаёши может сделать чисто гипотетически. Честно говоря, это место оказалось как раз в стиле Тсунаёши-куна. В смысле, он не увлекался заброшенными строениями и сооружениями, но в качестве «сцены» для самоубийства он считал их вполне подходящими. На самом деле, Реборн никогда не спрашивал, как, по его мнению, должно выглядеть это место. Но у Тсуны было действительно много попыток самоубийства, из чего репетитор сделал определённые выводы. Во-первых, место самоубийства включало в себя не только непосредственную «сцену», но ещё «подножье» и «зрителей». В прочим, последние могли и отсутствовать. «Подножье» должно соответствовать по духу и настроению «сцене». Например, если бы Тсуна захотел повеситься в заброшенном, наполовину заваленном мусором и шприцами помещении, «подножьем» этой «сцены» была бы узкая тропа, ведущая сквозь голые, высушенные заросли, торчащие из сырой земли. Также немаловажны были и погодные условия: в случае с заброшенным домом это обязательно должно быть хмурое серое небо и опавшие сухие жёлтые листья. Во-вторых, Тсунаёши, видимо, бросает из крайности в крайность: место для смерти он выбирает либо максимально безлюдное, либо забитое под завязку людьми и транспортом, место с сотнями зрителей. В-третьих, не смотря ни на что Тсунаёши никогда не понтуется. Да, он пытался наложить на себя руки в забитых людьми местах, но также он пытался сделать это там, где месяцами не появляются люди. И первое он делал не для того, чтобы его заметили, чтобы о нём беспокоились и переживали, а второе не для того, чтобы его искали. Он делал это из исключительно эстетических причин, понятных в полной мере лишь ему одному. Смерть воспринималась им, как нечто сверхличное. И у Реборна никогда ни за кого так не болело сердце. Тсунаёши будил в нём, однако, не чувство жалости, а чувство тревоги, настоящую боль от одного представления того, какие чувства испытывает этот, на самом деле, по-настоящему сильный парень, чтобы пойти на такое. Его не волновало, что с ним сделает Девятый Босс, если Тсунаёши-кун умрёт, но сама эта смерть воспринималась им, как что-то такое, чего знаменитый киллер просто не мог допустить. Что-то разрывалось у него внутри при одной мысли о том, что Тсунаёши может исчезнуть. Не так скоро, совсем не так. Наконец, он дошёл до «подножья». Он сразу это узнал, стоило ему ступить на узкую дорожку в зелёных камышах, которую устилали сорняки, и только через них проглядывалась ломкая на вид земля. То было у реки, через которую перекинут гигантский заброшенный мост, посреди которого стоял алый значок на карте навигатора. День был солнечный, ничего вокруг не было даже намёком на что-то грустное. И впервые Реборн подумал, что Тсунаёши ошибся со "сценой". Он выбирал такие места только тогда, когда всё в его жизни было тихо, без происшествий. Тогда он выходил умирать в ясную погоду, ощущая чувство завершённости. Но сейчас уж точно не это заставило его придти сюда – он явно был в панике, в ужасе от какой-то идеи, пришедшей ему в голову. Он выбрал это место и этот день в спешке. -Тсуна! –окликнул его Реборн, видя знакомый силуэт. –А как же твой смысл жизни? Реборн всё приближался, грозно топая, а Тсуна так и стоял с опущенной головой и расправленными в стороны руками на краю моста. -Я… -проговорил он тихим голосом, и Реборн, подняв бровь, остановился, внимательно вслушиваясь, -я нашёл его. -Нашёл? –сначала даже не понял киллер, о чём говорит ученик. –Смысл жизни? Ну тогда что ты делаешь здесь? Разве ты не хочешь… -Смысл жизни – это не мечта, которую можно или должно попытаться воплотить в реальность, -тихо проговорил Тсунаёши-кун. -Но и не причина жить. Тсунаёши развернул к нему своё печальное лицо, и Реборн мог бы поклясться, что за все попытки самоубийства, которые ему пришлось наблюдать, у этого мальчика никогда не было столько боли на лице. -Как и не причина умирать, -с печалью произнёс он, улыбаясь киллеру самой душещипательной улыбкой. Реборн тяжело вздохнул. -Просветишь? -Что? Реборн посмотрел на него мрачным взглядом исподлобья. -Какой у тебя смысл жизни? -Всё очень просто, -улыбнулся Тсунаёши, стоя над огромными массами тёмно-синей водной глади. –Мой смысл жизни в том, чтобы обо мне не забыли. Когда я смотрю на толпу людей, на то, как их много и какими посредственными жизнями они живут, я понимаю, что если ничего не изменится и дальше, я вскоре стану таким же. Стану среднестатистическим человеком и умру, а через пятьдесят лет обо мне никто не вспомнит, я всего лишь стану частью огромного аппарата, называемого «человечеством». -И что изменит твоя смерть. -Ничего, -прикрыл глаза Тсунаёши-кун. –Поэтому я и сожалею. Но, покинув этот мир, я смогу познать тайны, которые недоступны никому из тех, кто ещё жив. -И какую тайну ты хотел разгадать? –выжидающе спросил репетитор-киллер, подняв бровь. -Что находится за пределами сознания? –отвернувшись к небу, спросил Тсунаёши-кун. –Что ждёт в конце пути? Что становится с душой умерших? Ведь душа, она не тело, она не может иметь своё пристанище в земле. Как выглядит загробный мир и существует ли он? А если это пустота, то можно ли её прочувствовать, я буду знать, понимать её, и буду ли я вообще существовать на таком уровне, что смогу понимать себя, как существо в пространстве? Буду ли я помнить себя и ждёт ли меня перерождение? Я хочу об этом знать. -Ну так может подождёшь с этим, а? –нахально усмехнулся репетитор. –Если тебя устраивает смерть в качестве серой массы, то можно и попытаться стать кем-то, кого будут помнить. А вдруг получится? -Это… -он запнулся, как будто у него в горле встал комок. –Это достаточно больно. Я… Увидев, как по его бледной щеке катится слеза, Реборн впал в замешательство. Однако вскоре парень качнулся и, зажав ладонями рот, немного попятился прочь от края собственной пропасти, из чего репетитор сделал вывод, что если и дальше медлить, тот может качнуться и в другую сторону. Уже бесповоротно. Он подскочил к ученику и обнял его со спины, ощущая, как тот дрожит, закрывая мокрое от редких слёз лицо руками. Скорее всего, он был близок к тому, чтобы начать рыдать, и Реборн надеялся контролировать этот процесс. Уткнувшись ему в плечо, он начал свою речь. -Ты считаешь, что не сможешь сделать это в одиночку. Но где ты видел человека, который смог добиться чего-то значимого совершенно один? -Что ты хочешь сказать? –отчаянным голосом глухо прозвучало со стороны Тсунаёши, до сих пор закрывающего лицо руками. Реборн на мгновение прислушался к своему сердцу, ослабил хватку для того, чтобы объятие получилось не удерживающим, а нежным, и на мгновение прижался губами к его шее. -Я помогу тебе. С этого момента всё будет по-другому. * * * Солнечным утром жизнерадостный свет бил в окно, совершенно не понимая, что некоторые люди после десяти всё ещё спят. Оно светило так ярко, что никакие попытки Тсунаёши скрыться от него под толстым одеялом не имели практически никакого эффекта. Чертовски назойливое, оно было способно проникнуть в любую показавшуюся ему удобной щель. Когда подумал об этом, Тсуна вспомнил ещё одного типа, которого тоже называли Солнцем и который тоже был подобен проникающим везде волнам ярчайшего света. Конечно же, стоило ему вспомнить о нём, как чья-то нога врезалась в него, сталкивая с кровати. -Вставай, никчёмный Тсуна! -Ай! –с недовольством воскликнул Тсунаёши откуда-то с пола. -Я сказал, вставай! –требовательно воскликнул репетитор. -Если в ближайшее время не встанешь, ты можешь подъехать к аэропорту в одних трусах. -Аэропорту? –видать, что-то точно пропустил Тсунаёши. -Мы улетаем, -улыбнулся мужчина поистине солнечной улыбкой, что по непонятной причине грело подростку душу. -И куда мы улетаем? -В Италию!