Радужный единорог

В горле поселился мотылек, бабочка, трепещет крылышками, бьется, размазывает нежную пудру по небу, не дает дышать. Тревога, сердце, тревога, тревога, подайте воздуха, пульс выше нормы и продолжает подниматься, кровь прилила к щекам, мы теряем ее, мы теряем ее, ах, бедняжка! Бабочка рвется из пут, царапает горло тенью, запирает кислород, по нервам носится электрический ток, нейроны визжат, стонут, бабочка, дивная бабочка. Волосы темные, кожа белая, глаза — тихий океан, горная река, дивная ядовитая лилия. Нужно выйти и подышать, выйти и подышать, выйти и подышать. Ах, край плотных черных чулок, нагнется и три пальца сердечного приступа между резинкой и юбкой. Юбчонка короткая, сочная, пышная, розетка цветка, покачивается, покачивается, отливает серебром на солнце, покачивается, в руках сердце, будь мужчиной, перекинь через плечо и утащи, ударь дубинкой по голове и затащи в свою пещеру, ах, бедняжка. Любовь-любеночек, разотри пыль между пальцев, вынь из груди, пока в горле трепещет бабочка, пока пальчики подрагивают, пока тонконогое видение не исчезло, пока сердце-сердечко бьется, пока жизнь по артериям, пока… Внимание, внимание, внимание, мир вызывает Тсу… -…наеши, мир вызывает Тсунаеши! Хэй, ты чего залипла? Я уже испугался, ты пять минут пялилась в одну точку. У тебя все нормально? Ах сердце-сердечко, остановилось и снова пошло, бьется как часы-часики и также звенит и скрипит, ах, они дивные, дивные, дивные.  — Ага, все хорошо. Прости, я отвлеклась. Мама требует.?  — А, мама требует познакомить ее с девушкой, которая, цитата, «так ненасытна, что крадет тебя у меня вот уже четвертые выходные подряд».  — О, и ты что? Почему ты не признаешься ей?  — Как ты себе это представляешь? «Познакомься, мама, это мой парень, он работает натурщиком, и у меня встает на его ключицы»? Я провалюсь под землю со стыда раньше, чем закончу. И я говорил, она не знает, что я гей. Я и так позор семьи, мама хотя бы юрфак закончила перед тем, как в моду пойти, одновременно еще и со мной возилась, а я на дизайнера пошел и ни с кем возиться не смогу в силу ориентации. Боооож, все слишком слооожно. — Чел, да не переживай ты так, найди себе подставную тян и представь ее матери. Так мол и так, люблю не могу, жениться пока не собираюсь, но мама, у нас все серьезно. И все норм. А вообще лучше признайся, она у тебя классная, ты же говорил. Она поймет.  — И это мне говорит человек, который своим родителям ничего говорить даже не собирается.  — Ну, бывают в жизни огорчения, — Тсунаеши отпила глоток из чашки и поморщилась, — ненавижу кофе. Как ты пьешь эту дрянь? И да, не смотри на меня так, я не собираюсь в этом участвовать.  — В чем «в этом»?  — В том, отчего тебя так рассветило. Ты похож на солнышко. И знай, я категорически против. Бьякуран не знает. Ну как всегда, короче. Ах, бедняжка! *** В груди распускаются пионы, расползаются, багровые, сковывают, связывают, листья-лианы, перед открытием сжечь, сгореть, пожар, пожар, внимание всем, говорит, пожар. Прямо в горле застревает бутон, лепестки — сама нежность, бархатистые, гладкие, надавить — и польется сок, вопьется. Жужжат пчелы, разносят пыльцу, обливают сердце медом. Пальцы липкие, сладкие, губы сладкие. Губы сладкие, розовые, прозрачный блеск, холодные пальчики с аккуратными ногтями, когда выходят в зал, конечно, в перчатках. Перчатки белые, вторая кожа, манят, низкие-низкие, а потом кружево вздымается пеной, волнами, горная река бурлит и вскипает на тонких запястьях, а под пеной хрупкие камни, дурманящая косточка возносится, разрывает волны, голая кожа и косточка. Девочка-скелет, цветок на тонких ножках, ах, куда же ты, не убегай, девочка, не убегай, не надо этого, дорогая, хорошая, протяни руку, и мое сердце, сердце-сердечко… Сердце в руках, прямо в кофейной чашке, шоколадная грусть на хрустальных сливках, дышать-(не)дышать, расставить в жизни пробелы и абзацы, а потом заполнять их белым сливочным хрусталем и шоколадным сердечком, и чтобы сердце в груди, а не в руках, и чтобы яд в руках, а не кофе, я бы выпила, дивные, дивные, история любви в кофейной чашке. Солги мне, милая, солги мне, отдай сердце за деньги на кофе, который я ненавижу.  — Дорогая, почему вы не возьмете номер телефона у этой милой девочки?  — Что?  — Что? Пока мой сын пудрит носик, попросите номер телефона и перестаньте так несчастно вздыхать. Италия — свободная страна, вас никто не осудит. Ну же, смелее.  — Вы…  — А вы думаете я поверила в ту трагикомедию, что вы мне тут с сыном показали? Милая моя девочка, мне не пять лет, а немножко за шестьдесят, и это кофейня «Радужный единорог», а мой сын голубее самого голубого пончика, который здесь продается. К слову о сладком, вы не хотите попробовать это чудесное пирожное? Я как-то брала, оно замечательное. К нему, конечно, больше подходит вот этот зеленый чай (видите, вот этот, «Клубника со сливками»), но вы же принципиально решили давиться кофе ради любви.  — Что?  — Дорогая, никакая любовь не стоит того, чтобы давиться кофе. (О, ты вернулся, милый, будь любезен, попроси нам принести два кусочка этого торта и чайничек. Ты не пьешь зеленый, помню, помню, заберешь кофе у невесты, ей сегодня от него дурно. Надеюсь, ты помнишь, что радовать меня внуками еще слишком рано, баловник, я не готова стать бабушкой, вот этот чай, ты совершенно прав, ну же, иди, противный, твоя невеста такая милая девочка, конечно, мы нашли общий язык, болтаем, как видишь, о своем, о девичьем, немедленно иди за тортом, не видишь, ты здесь лишний?) Так вот, о чем это я, дорогая, разумеется, я знаю все о своем сыне, но вы ему об этом не скажете, потому что тем самым лишите меня удовольствия видеть вас каждые выходные. Вы же не хотите лишать меня удовольствия?  — Но…  — И если вы хотите сказать, что Бьякуран ужасно переживает, то, девочка моя, будьте сильнее своего материнского инстинкта. Ему ничего не будет, но он все равно труслив, как зайчик, это у него с детства, ах, вы бы видели его, когда ему было пять, он насмотрелся американских фильмов и потребовал на хэллоуин сшить ему костюм, а мне ничего в голову кроме зайчика и не пришло. Так и ходил по домам, пугать людей в костюме зайчика. Не ребенок, а олицетворение умиления. Чудесное дитя. Мой третий покойный муж всегда насчет него говорил… Сердечный приступ в три пальца голой кожи между чулками и юбкой, наклонилась, и зацвели пионы, заныло в груди, вытирает стол, втирает пудру с крыльев бабочки, дышать-дышать, остановилось время, и волны внутри накатывают и отступают, накатывают и отступают. Гнется, оттопыривает юбку, будто специально, а юбка отливает серебром на солнце, пенка прячет косточку, шоколадный поднос приближается, оставляет запах клубники, и отлив, серебро покачивается, перестук каблуков, и вот уже в зоне видимости ни серебра, ни пены, ни каблука, и даже сердце, несчастное шоколадное сердце тянется к другому, а потом и от него ни следа.  — Ай-ай-ай, дорогая, вы меня даже не слушаете, сын, это любовь. Уводи свою невесту в ваш сказочный домик и не забудь купить тест, больно рассеянная, я, когда носила тебя, была точно такой же! Идите-идите, сын, свой сыновий долг в эти выходные ты искупил, созвонимся по поводу следующих. И да, помните, моя милая девочка, о том, что я вам сказала. Бьякуран, не забудь про аптеку, я не шутила. Все, дорогие, целую вас в ваши носики, меня ждет любовник. И не надо на меня так смотреть, милый, я взрослая самодостаточная женщина, конечно, у меня есть любовник. Кожа Бьякурана бледная, и розовеет он так же быстро, как расцветают в груди пионы.  — Я даже не знаю, она сумасшедшая или восхитительная?  — Теперь ты понимаешь, почему я живу с тобой? Нужно выйти и подышать, выйти и подышать, выйти и подышать, выйти и.