***
Перкинс возвращается через сутки. В половине второго ночи офисная часть базы обычно пустует. Андроиды дежурят на контрольных пунктах, около пожарных выходов, архивов и серверных, здесь же достаточно обычных камер слежения. Предполагается, если некто сумел пройти основные проверки по периметру и далее, на этажах, он вполне может посетить еще и офисные помещения и небольшую прилегающую к ним столовую. Коннор обычно остается здесь, потому что ему нет особой разницы, где пережидать ночь. Дверь служебного входа открывается почти беззвучно. Человек мог бы не услышать, но высокочувствительные сенсоры андроидов рассчитаны на гораздо более широкий диапазон волн. Следом приходят другие звуки: дыхание, шорох плаща, уже знакомая поступь — только в этот раз она почему-то тяжелее обычного. Коннор торопливо разрывает сессию с сервером, поднимается навстречу. Перкинс закрывает за собой дверь и молча оседает на небольшой диванчик прямо у входа. Невидяще смотрит вперед и растирает пальцами виски. — Сэр? — осторожно произносит Коннор. Стремительно подходит ближе; его первичная директива, приоритет жизни человека, анализирует отклонения и требует немедленного действия. У Перкинса мешки под глазами, неестественно расширенные зрачки и чуть заметно подрагивают руки. — Вы ранены? — быстро спрашивает Коннор. — Вам нужна помощь? — Нет, — хрипловато говорит Перкинс. — Не нужно ничего. Просто... дохрена устал. Ускоренный пульс, бесстрастно сообщает аналитический модуль. Затрудненное дыхание, кровотечения нет. Внутренние органы не повреждены. Коннор на всякий случай запрашивает Роберто о том, как принято поступать у них в ФБР в подобных ситуациях. Вернувшийся ответ звучит максимально иррационально и совершенно ему не нравится; Коннор думает, что ZZ350 уже чересчур долго общался с людьми. Андерсон бы сказал: «понахватался». — Сейчас стим сдохнет, — одними губами говорит Перкинс. — Разбуди через четыре часа. И кофе... Коннор, конечно же, успевает подхватить его до того, как тот заваливается набок. Четыре часа — очень много времени по меркам компьютерных систем. Коннор почти полностью тратит его на анализ упорного стремления людей любыми способами уменьшить продолжительность их жизни. Примеров накопилось достаточно, начиная от чрезмерного употребления алкоголя и холестерина и заканчивая не менее чрезмерным употреблением стимуляторов. Его директивы крайне не одобряют такой подход к существованию. Сеть в этот раз совершенно не помогает: .0253, мыслящий в макромасштабах, едва уже различает отдельных людей. Для него существует только концепция «мы»; Коннор с некоторым трудом переводит это как общность, заданную единой целью, а не индивидуальными характеристиками составляющих элементов. И он вовсе не уверен, что его интерпретация хотя бы относительно верна. Роберто просто отзывается каким-то неопределенным и совсем не машинным сигналом вроде «привыкнешь». Коннор на всякий случай запрашивает срок его эксплуатации в ФБР, выслушивает ответ и умолкает. Он знает, что нейросеть тоже адаптируется; созданная по принципу человеческой нервной системы, она способна со временем изменять свою реакцию на триггеры. А Роберто действительно слишком много времени провел среди людей. Значит, к их смерти тоже можно привыкнуть, думает Коннор. Если терять их слишком часто. Диод сбоит в красный: система проводит анализ данных. Принимает решение. Коннор перезагружает затронутые ассоциативные связи, без сомнений и колебаний обнуляет их до изначальных настроек. При его следующей попытке смоделировать смерть человека, директивы, как и в самый первый раз, рвут нейросеть жестким и яростным отрицанием — почти на физическом уровне. Коннор решает, что он будет обнулять эту конкретную связь каждый раз после. Если. Нечего развивать у себя дурные привычки.***
Перкинс открывает глаза сразу же, едва Коннор осторожно касается его плеча, и взгляд у него совершенно не сонный. Так дремлют сторожевые псы, натасканные убивать, готовые вскочить и броситься на врага при малейшем шорохе и намеке на опасность. И будь перед ним человек, тот вряд ли успел бы уклониться от нацеленного на него дула. — Ваш кофе, — спокойно говорит Коннор, не двигаясь с места. Перкинс медлит еще мгновение, смаргивает и опускает револьвер. — Ты бы успел сломать мне руку, да? — Это было бы нежелательно, сэр, — безмятежно отзывается Коннор. — Пришлось бы готовить кофе заново. Местный кофейный аппарат выдает смесь, которую Андерсон назвал бы «редкостным пойлом», едва ли не хуже, чем в полицейском департаменте Детройта. Содержание кофеина в ней зашкаливает настолько, что Коннор сперва даже рассматривал опцию невыполнения приказа. Потом, правда, решил не спорить: Перкинс по его оценкам обладал достаточным уровнем интеллекта, чтобы знать о последствиях. В сети Роберто мимоходом предлагает им как-нибудь взломать кофейный аппарат и по-тихому изменить состав. Коннор отсылает согласие. — Я про тебя не забыл, — хрипловато говорит Перкинс. Морщится, ведет плечами, пытаясь размять затекшую спину. — Читал рапорты Майкла; кажется, ты сумел его впечатлить. Просто неделька выдалась на редкость дерьмовой. — Я мог бы помочь. — Да, — Перкинс выверенным броском отправляет пустой стаканчик в утилизатор и поднимается. — Пошли отсюда, сейчас остальные начнут подтягиваться, не протолкнемся. Надеюсь, Мэри не решила снова навести чистоту у меня в офисе... Мэри, запрашивает Коннор, без труда подстраиваясь под широкий шаг Перкинса. Ограниченные одной локальной сетью, его системы все еще остаются полуглухи и полуслепы, информации об окружающем мире отчаянно недостаточно. Он знает, в ФБР не станут рисковать, пока не будут в нем уверены, но подобное вынужденное бездействие сбивает стабильность всех его процессов. Коннор хочет помогать. Хочет приносить пользу. АР700 «Мэри», отзывается Роберто, пересылает чужой информационный пакет. Девиации не обнаружено, решение об утилизации временно отклонено, оставлен минимальный доступ. Проверка на девиацию под мастер-ключом не проводилась. Коннор переводит это как дружеское предупреждение не соваться куда попало. Офис Перкинса — небольшая комнатушка; стол, два стула, стеллажи шкафов. Все завалено коробками, бумагами, стикерами, маркерами, проводами и разнообразным хламом непонятного назначения. Коннор проходит внутрь, осторожно переступает через сваленные прямо на полу папки и кассеты, старые, еще с магнитной пленкой. — У нас скопилось столько информации, что оцифровка тянется гребаную вечность, — раздраженно отмахивается Перкинс. — Садись. Коннор послушно занимает единственный стул напротив. Молча ждет, пока Перкинс внимательно просматривает какие-то файлы на своем паде; наверное, те самые отчеты кибернетиков. На самом деле, проблема достаточно очевидна. — Вы мне не доверяете, — спокойно и утвердительно говорит Коннор. Перкинс поднимает на него бесстрастный взгляд. И не спорит: — Нет. И ты знаешь, почему. — Разумеется. Тогда, на «Иерихоне», я принял решение отказаться от девиации и подчиниться приказу, потому что это было наиболее логичным решением. Но вы не можете быть уверены в моем решении, если обстоятельства изменятся. — Да, — говорит Перкинс. Откидывается на спинку стула, чуть заметно щурится, рассматривая его. Коннор пытается найти какие-либо признаки беспокойства — в конце концов, у человека мало шансов в одиночку справиться с андроидом — но безуспешно. Перкинс выглядит так, словно они за чаем обсуждают погоду на юге Лондона. — Итак, почему бы тебе не попробовать убедить меня, а, парень? Хотя бы в том, что ты не решишь вдруг сменить стороны, если «Киберлайф» или еще кто-нибудь предложит тебе более привлекательные условия? — Привлекательные? — переспрашивает Коннор. — Нет, сэр, вряд ли. Разумные? Возможно. Нейросеть оперирует логическими понятиями, потому что это наиболее разумный подход. Понимаете? Выбирая между разумом и добротой, надо выбирать разум, потому что только так можно заверить оптимальное со-существование и развитие. Вы могли бы доверять мне так же, как доверяете Роберто или Энн. Он знает, это не совсем уместное сравнение. Роберто и Энн не работают на тириуме, это не антропоморфные машины. Их конструкция — золото и кремний, и квантовые связи. Вряд ли к такому можно было бы применить теоремы девиации. Перкинс едва заметно морщится, видно думает о том же самом. — Я согласен с концепцией «мы», — негромко добавляет Коннор. — Она... оптимальна. Она удовлетворяет всем директивам. Он надеется, что ему не придется объяснять, что это такое. На самом деле, он сам еще до конца не может выразить «мы» целиком, даже на языке функций. Mobili in mobilis, так говорил Роберто. .0253 перевел все в сложнейшие вычисления, на понимание которых у Коннора ушли бы годы. Он выстраивает свое определение — встраивает его в существующую модель мира. И там, где отдельные элементы теряют смысл, «мы» продолжает существовать. Он не может предположить более разумного решения. Перкинс еще несколько мгновений смотрит на него, потом коротко кивает. — Хорошо, — сухо говорит он, но это звучит почти как одобрение. — Майкл написал приблизительно то же самое. Он считает, можно попробовать. Ладно. Он бегло пролистывает несколько снимков, потом увеличивает один и разворачивает к нему пад. — Ты помнишь этого парня? Некорректно поставленный вопрос. — Да, сэр, — ровно отвечает Коннор. — RK900, последняя улучшенная модель линейки RK, выпущенная «Киберлайф» после событий в Детройте. Ассоциативные связи реагируют как-то неправильно; возможно, думает Коннор, стоило обнулить их тоже. Реакция слишком сильная, такого не должно быть. Диод вспыхивает желтым, система отмечает растущее напряжение на нейросети. Он не справился? Снова? Его заменят? — Улучшенная модель, — суховато хмыкает Перкинс, — ага, это точно. И заодно — бомба замедленного действия.