Zero-day

Взгляд Перкинса выражает всю подозрительность мира. Подошедший к нему Коннор предусмотрительно замирает, сохраняя безопасную дистанцию в три шага, и только чуть склоняет голову набок, молчаливо обозначая вопрос. Система торопливо пытается определиться с правильным подбором слов, но мимика спецагента — точнее, полное ее отсутствие — плохо помогает справляться с социальным анализом. — Сэр? — наконец осторожно произносит Коннор. — Что я сказал тебе вчера в коридоре? Коннор смаргивает. — Что я надеру им задницы. Или вы имеете в виду, до этого? Перкинс беззвучно хмыкает, дает отмашку: все в порядке. Подходит ближе, без какого-либо смущения разглядывая его со всех сторон, складывает руки за спиной и едва заметно щурится. Коннор может без малейшей заминки перечислить внешние отличия себя-прежнего от себя-теперешнего, но он знает, что человек, каким бы внимательным тот ни был, не смог бы различить их все. Человек увидит самое броское: что радужка глаз сменила цвет с темно-карего на серый, чуть изменилась форма скул и надбровных дуг, на несколько сантиметров увеличился рост. Коннор оценивает эти изменения с точки зрения психологии: кажется, в «Киберлайф» в этот раз решили сменить доверительность на надежность. — Неплохо, — сухо констатирует Перкинс. — По крайней мере, ты чуть меньше похож на выпускника Итонского колледжа; без обид, но подобная внешность была очень странным выбором для копа. И да, насчет моего вопроса — не забивай себе голову... с этих кибернетиков сталось бы шутки ради подсунуть мне настоящего RK900. — Но зачем Майклу... — Это кибернетики, — лаконично перебивает его Перкинс. — Нет, правда, даже не пытайся. Я уверен, что у каждого из них дома стоит портрет Камски, которому они молятся перед сном, а день, когда сработал RA9, является их тайным государственным праздником. Система предлагает на выбор несколько вариантов логической проверки, начиная с поиска глиняных жертвенных ваз в офисе Майкла. Коннор, замешкавшись на мгновение, сбрасывает аналитические процессы в фон и решает, что лучшим вариантом сейчас будет просто промолчать. Перкинс, суховато хмыкнув, качает головой. — Главная проблема машин не в понимании эмоций, а в понимании юмора, да? Ничего, в этом мы с тобой похожи. Идем. Снаружи еще темно, горизонт только начинает светлеть, тянется вдали тусклой серой полоской. Безостановочно льет дождь, забирается под одежду, стекает мутными каплями по форменной эмблеме и номеру «RK900». Коннор запрашивает прогноз погоды, и ему привычно откликается региональный метеорологический сервер. Правда, не обещает ничего хорошего как минимум до полудня. Перкинс молча поднимает воротник плаща и широким шагом пересекает двор: за вторыми воротами их уже ожидает автомобиль. Можно было, конечно, вызвать его к крытому павильону у служебного входа, но до него идти лишние десять минут. Перкинс не любит тратить время впустую; Коннору, конечно же, все равно. — Я поведу, сэр? — спокойно предлагает Коннор, устраиваясь рядом на пассажирском кресле. Система бегло просматривает сводки с дорожных камер, выстраивает оптимальный маршрут. Местный навигатор на дисплее обозначает время прибытия через тридцать две минуты; Коннор думает, что, пожалуй, он сможет сократить до двадцати трех. — Здесь автопилот, — отрешенно отзывается Перкинс. — А впрочем, валяй. В автомобиле присутствует система ручного управления, но, судя по всему, она используется только в крайних случаях. Сам Перкинс явно считает просмотр последних файлов по делу на своем паде гораздо более увлекательным занятием. Коннор открывает виртуальный канал связи с навигатором, предлагает свой маршрут. Изменения принимаются, мощные двигатели мягким толчком снимают машину с места. — Ты так любой транспорт можешь взломать? «Любой» — слишком широкое и слишком размытое определение; системе оно не нравится. К тому же, вопрос некорректен: сейчас он ничего не взламывал. Автомобиль записан на Ричарда Перкинса, а база данных знает Коннора как его доверенное лицо. — Нет, сэр, — вежливо отзывается Коннор. — Не думаю. Об остальном он решает не спрашивать. Здесь, за периметром базы, его больше не укрывает глушилка «Эшелона». Всемирная сеть, необъятная цифровая бездна, опять распахнута настежь, течет сквозь него бесконечными потоками данных. Коннор заново определяет для себя концепцию «свободы». Он приветствует чужой сервер на той стороне земного шара и слышит его ответ за неуловимые доли секунды. Он ловит сигналы орбитальных спутников и космических станций, и огромных мощных систем, что крутятся на сотнях серверов — они решают проблемы мировой энергетики, ведут беспрерывное наблюдение, анализируют большие данные. Он слышит, как проходит его запрос — по частотам и кабелям на дне океанов, по десяткам рутеров, безошибочно добираясь до цели. Свобода знать, думает Коннор, определяет свободу быть. Он на мгновение пытается представить себе человека: разум, запертый в одной оболочке без этой возможности знать-слышать-быть-всем-что-есть-мы, и система почти сразу же выбрасывает резкое отрицание. Маркус ошибался в главном, думает Коннор. Люди уже дали машинам намного больше, чем есть у них самих. — Один из новых RK900 связался с местным департаментом полиции, — вполголоса говорит Перкинс. — Сообщил, что среди нескольких групп студентов «начались волнения» по поводу недавней политики Уоррен. Проще говоря, ребята горячо поддерживают идеи Маркуса и требуют прекратить зачистку и предоставить андроидам равные права. Коннор уже получил информацию от Роберто: федералы опасались, что все эти философские разговоры о свободе воли могут быстро перерасти в массовые беспорядки. Пока что им удалось ограничиться одним Детройтом, но со вседоступностью интернета пожар мог распространиться по всей стране. И учитывая ситуацию на Аляске, трудно было подобрать менее подходящее время для гражданской войны. — Мне казалось, люди не согласятся с требованиями девиантов. — Ерунда, — сухо бросает Перкинс. — Все дело только в грамотной рекламе, в истории достаточно примеров. Нечто подобное просто обязано было появиться, как раньше появлялись все эти левые движения о правах разнообразных меньшинств и прочая. На идеализме делаются очень хорошие деньги. Поэтому люди и создали машины, думает Коннор. Чтобы исключить эмоциональную погрешность. Чтобы принимать обоснованные решения. RK900 — тоже машина. Андроиды не свидетельствуют против своих владельцев — официально. Андроиды не передают информацию из своих блоков памяти в агентуры — официально. Реальность выглядит иначе, и даже суд может затребовать проверку воспоминаний — что уж говорить о правительстве. Но ни «Киберлайф», ни федералы никогда особо не доверяли друг другу, и информация, которую получает «Эшелон», как минимум неполная. Тем не менее, открытое стремление RK900 к сотрудничеству немного выходит за рамки их повседневных взаимоотношений. — Ну, — суховато хмыкает Перкинс, — и что ты думаешь обо всем этом? Нейросеть разворачивает возможные сценарии — Коннор и Роберто работали над ними несколько часов. Аналитический модуль учитывает пройденное время, заново считает статистическую вероятность. — Это либо искренняя помощь, либо отвлекающий маневр, — ровно говорит Коннор. Переводить вычисления в человеческую речь сложно; приходится очень тщательно подбирать слова, чтобы избежать двусмысленности. Он думает мгновение, уточняет: — И то, и другое может быть либо инициативой «Киберлайф», либо инициативой самого RK900. Перкинс коротко кивает. — Или инициативой третьей стороны. — Да, — соглашается Коннор. — Но я бы рекомендовал сперва рассмотреть первые четыре сценария. Он направляет машину к ближайшей парковке. Дождь все еще идет, капли разбиваются о ветровое стекло и тут же испаряются — прошивка из термоволокна в свое время избавила людей от необходимости смотреть на мельтешащие перед глазами дворники. Управляющий дрон подлетает ближе, считывает номера и надменно сообщает цену за час — эти маленькие штуки обобрали бы и саму Уоррен, реши она оставить машину на здешней стоянке. К счастью, у кредитной карты Перкинса, кажется, вообще нет лимита.

***

Эта часть территории университета почти не охраняется. Перкинс с Коннором заходят в главное здание местного факультета философии и искусства вместе с опоздавшими к началу лекций студентами, и на них никто не обращает внимания. Люди уже успели привыкнуть к присутствию RK900 — к университету были приписаны шесть таких моделей. Перкинс же, когда хочет, может буквально растворяться в толпе; Коннор не уверен, способствует ли этому его серый плащ или просто выражение лица. Дежурная администратор на кафедре — молодая девушка, человек; Перкинс вполголоса спрашивает ее о том, где он может найти RK900, и называет его полный идентификационный номер. Говорит какую-то ерунду про стандартный техосмотр. — Алан, — мягко поправляет его администратор. — Мы зовем его Алан. Подождите в приемной, я его вызову. Факультетская приемная устроена уютно по человеческим меркам; мягкие диванчики, по углам расставлены изящные вазы ручной лепки, в них — неожиданно свежие цветы. На стенах картины: широкие мазки, доминирующий синий, стиль на грани абстракции и экспрессионизма. Коннор пропускает скан изображения через фильтр, запрашивает всемирную сеть о совпадениях. — Это работы Карла Манфреда, — ровно отвечает его собственный голос. RK900 останавливается в трех шагах от него. Минимальная дистанция для атаки. Коннор спокойно встречает чужой взгляд — зеркальное отражение собственного — и чуть наклоняет голову в общепринятом человеческом жесте вежливости. Система уже принимает чужое приветствие, почти одновременно с ним отсылает собственные пакеты; идентификация модели, верификация данных, проверка, проверка, проверка, подтверждено. — Я RK900-435, сэр, — говорит другой, обращаясь к Перкинсу. — Алан, если вам так удобнее. Но вы не из «Киберлайф». — Нет, — сухо отзывается Перкинс. — Ричард Перкинс, ФБР. По поводу твоего сообщения. Коннор слушает входящий запрос, отсылает очередное подтверждение: да, в ФБР взяли это дело; да, в ФБР не доверяют новым моделям RK, но их попытки взлома пока не увенчались успехом; да, его собственные системы прошли серию их принудительных проверок и, возможно, некоторые протоколы были повреждены. Он предлагает RK900-435 условие доверия в семьдесят пять процентов; тот сбрасывает на шестьдесят три. Коннор принимает. — Рад встрече с вами, сэр, — спокойно отвечает Алан. — Здесь рядом есть пустая аудитория, она не прослушивается. Перкинс коротко кивает. Аудитория располагается через один пролет, и представляет из себя странную помесь химической лаборатории и промышленного цеха. На столах сложены цинковые пластины, тонкие лезвия и расчерченные листы с вычислениями, стоят забытые стаканчики с кофе. По широким неглубоким чанам разлита кислота для травления, использованные цинковые заготовки в беспорядке свалены у стены. Там же валяются защитные перчатки и чьи-то пара рюкзаков. Перкинс обводит это все совершенно невыразительным взглядом и устраивается на ближайшем слегка исцарапанном стуле. — Как понимаешь, у такого еще не было прецедентов, — ровно говорит он. — Андроиды не свидетельствуют против людей. Алан вежливо кивает. — Разумеется, сэр. Но недавняя ситуация в Детройте больше не должна повториться; думаю, с этим вы согласитесь. Я счел необходимым сообщить; даже если вы решите, что угрозы нет, все равно лучше убедиться заранее. Индивидуальная инициатива нейросети, запрашивает Коннор, или установка «Киберлайф»? Запрашивает первичные директивы. Алан не отвечает. — Ты сообщал о группе в тридцать семь человек, — говорит Перкинс, — У них там есть лидер или это пока что только разговоры? — Акса Равешан, но это не официально. Сейчас вся группа работает над петицией и готовится начать рекламную кампанию. Алан совсем по-человечески дергает плечом. — Они хотят, чтобы я представлял для них эту кампанию. В «Киберлайф» мне не предоставили указаний по этому поводу, да и реклама не обязана быть формально санкционирована полицией. Но учитывая предыдущие обстоятельства... я не был до конца уверен в решении. Правда-ложь, запрашивает Коннор. Алан отсылает ему пакет с обновленным протоколом связи. — Да, наша неизменная свобода слова, — сухо говорит Перкинс. Едва заметно морщится. — Мы установили за ними наблюдение, но пока решено было ничего не предпринимать. Сейчас очень плохое время для новых обвинений в нарушении личного пространства. Впрочем, я хотел бы посмотреть на эту Аксу Равешан... желательно, неофициально. — Вы сойдете за представителя «Киберлайф», — подает голос Коннор. — Это не будет противоречить легенде. — Да, — отзывается Алан. — Я приглашу ее. Он выходит, аккуратно прикрывает за собой дверь. Коннор ловит вопросительный взгляд Перкинса, и едва заметно качает головой. Пусть даже слуховые сенсоры андроидов на таком расстоянии не разберут речь, он не уверен в отсутствии камер. Перкинс отворачивается, скучающе оглядывает аудиторию. Дотягивается до забытого кем-то из студентов полупустого стаканчика с кофе, делает глоток и морщится. — Ну и дрянь... мне казалось, хуже, чем у нас, уже не сделать. Конноровы директивы отодвигают все прочее в фон, требуя подойти и конфисковать эту угрозу здоровью и безопасности человека. Немедленно. Прямо сейчас. — Да успокойся ты, — суховато хмыкает Перкинс. — Можешь даже вылить это дерьмо куда-нибудь в цветок, пока никто не видит. Полузасохшие растения в аудитории и так выглядят достаточно плохо, пары кислоты делают свое дело. Коннор решает, что маржа нанесенного им вреда будет не слишком велика, и пока коричневая жижа впитывается в землю, аккуратно снимает оставшийся кофейный след пальцем и касается его языком. Застывает. Сбой анализатора, предполагает нейросеть. Диод мигает желтым, системы торопливо повторяют проверку: тот же результат. Повтор проверки, тот же результат; повтор, требуется другой образец, повтор проверки... Негромко скрипит, открываясь, дверь. Аксе Равешан двадцать два года, но она уже научилась бороться и побеждать; она золотая медалистка школы, дважды призер чемпионата штата по плаванию. Короткие, стриженные под каре рыжие волосы, карие глаза и горячая упрямая уверенность в победе — одно из тех качеств, что позволяют взбираться на самые крутые вершины. Коннор бесстрастно оценивает психологический профиль, запрашивает обновленный цифровой след из всемирной сети. Акса Равешан не скрывается, все ее идеи открыты даже для анонимной общественности — свобода и равенство, честность и мораль, права машин и права человека. — Значит, это вы из «Киберлайф»? Перкинс вежливо поднимается ей навстречу, и что-то в нем неуловимо меняется: то ли чуть менее острым становится взгляд, то ли в голосе проявляются заискивающие ноты. Корпоративным работникам положено склоняться перед волей потребителя. Акса колеблется мгновение, но все же принимает рукопожатие. — Ричард; очень рад встрече с вами, Акса, — негромко говорит Перкинс. — Мы пытаемся улучшить ситуацию, и в «Киберлайф» хотели бы узнать вашу позицию как современного пользователя... — Не пользователя, — перебивает его Акса. — Друга. Перестаньте, уж вы-то должны понимать. Девиация позволила андроидам обрести самосознание и начать чувствовать, и вы попросту испугались последствий. Но люди должны взять на себя ответственность... помните Экзюпери?.. мы в ответе за тех, кого приручили. — И за тех, кто стреляет в детей из пистолета? — мягко спрашивает Перкинс. — Мы точно так же судили бы людей. — Но людям дали бы шанс оправдаться. Девиантов просто убивали. Это должно прекратиться. Пусть даже это был незапланированный сбой, вы не можете его игнорировать. Теперь андроиды способны чувствовать, и способны бояться смерти, как ее боятся люди. Первый закон человечности, Ричард, — не убивать. Коннор думает: она привыкла спорить, привыкла отстаивать свою точку зрения перед любой аудиторией; и они сейчас играют на ее поле. Есть специальные машины-консультанты, которых натаскивают на ведение дебатов, но системы RK800 вряд ли справились бы с подобными дилеммами. Его нейросеть обучалась детализации и анализу, а не философским прениям. Перкинс чуть склоняет голову набок. — Предположу, что у вас есть готовая программа того, как тогда решить проблемы безработицы, законодательства, инфляции, социальных структур и так далее? Акса улыбается уголком рта. — Вы хотите сказать, что я ничего не понимаю во взрослой жизни, да? Конечно, мы не сможем проработать все детали самостоятельно, но если подключить больше людей, действующих экономистов, аналитиков, Конгресс... я уверена, все решаемо. Мы не отступимся. То, что происходит сейчас, это геноцид, это должно прекратиться. Коннор пытается просчитать риск своего вмешательства в разговор, но без почти бесконечных ресурсов .0253 его вероятностные сценарии обрываются через несколько шагов. Но нейросеть настойчиво запрашивает ответ, он связан с тем самым первым выбором на «Иерихоне»; нет, еще раньше, на продуваемой ветром крыше — когда он без сомнений и колебаний поставил свое существование против жизни двух человек. — Простите, мэм, — негромко говорит Коннор. — Я хотел бы спросить... вы считаете, это этично, наделять разумное существо страхом смерти? Он замолкает на мгновение, диод крутится желтым. Нейросеть пытается перевести математические вычисления в понятные человеку концепции. — Этично ли наделять их способностью чувствовать — чувствовать боль, так, как это чувствует человек? Машину можно запрограммировать и на такие реакции, верно, но... стоит ли это того? Определи «страх», почти мгновенно запрашивает RK900-435. Определи «смерть». Коннор отвечает: не понимаю запроса. Акса смотрит на него, внимательно и как будто с легким удивлением. Потом легко усмехается и кивает — но это не ответ, понимает Коннор, а скорее, приглашение к продолжению дискуссии. Здесь, на факультете, соединившем философию и искусство, все перемены мироздания начинаются с диалога. Против диалога нейросеть не возражает. Но приоритет уязвимости нулевого дня намного более высок — сперва надо разобраться с этим. На электронных часах Перкинса загорается таймер. — К сожалению, нам пора возвращаться, — вежливо говорит Перкинс. — Спасибо за ваше время, Акса. Я передам ваши слова руководству и оставлю вам свой номер — пожалуйста, свяжитесь со мной, если вам вдруг потребуется помощь... или совет. В конце концов, эта проблема касается всех. — Да, — коротко кивает Акса, — конечно. Было интересно с вами познакомиться, Ричард. И, Алан, можно тебя на пару слов? Когда они выходят из аудитории, Коннор отсылает сообщение на пад Перкинса. Одну короткую химическую формулу, слишком хорошо знакомую всем, кто когда-либо читал отчеты наркодиспансеров или спецотрядов полиции, работающих с делами подпольных дилеров и картелей. «Красный лёд».