Zero-day

У спецагентов нет дома, у них есть секреты. Так называют временные квартиры, вполголоса поясняет Перкинс, пока они пробираются по заросшей тропинке через сад к заднему входу. Некогда серо-голубая дверь уже вся потемнела от старости, под стать всему дому, грязному, с облупившейся с досок краской и битой черепицей. За первой дверью, правда, находится еще одна, попрочнее, и замок там врезан более чем современный, биометрика. Проще было бы выломать всю дверную раму целиком. Коннор знает, секреты используются по мере необходимости — если нужно залечь на дно или сбросить хвост. Соседи, если они и есть, чаще всего даже не замечают смены жильцов, старый хлам никого не интересует. В таких домах минимум условий; только самое необходимое, чтобы не привлекать ненужного внимания. Ему больше нельзя появляться на базе «Эшелона» и связываться с локальными системами. Мера предосторожности, но безопасники не хотят рисковать. Аманда отслеживает его координаты, словно держит на невидимом поводке. Они заходят внутрь — Перкинс первым, за ним, отставая на шаг, Коннор; равно настороженные и готовые к удару. Впрочем, Коннор доверяет слуховым сенсорам больше, чем оптике, и знает, что в случае немедленной опасности он все равно успел бы оттолкнуть человека с линии атаки или закрыть его собой. Обработка данных и реакция занимают у него намного меньше времени, чем у неповоротливого человеческого мозга. Переключатель опускается с едва различимым хрустом. Освещение еще работает, покрытые грязью и паутиной лампочки загораются поочередно, выбрасывая снопы света: прихожая, гостиная, кухня... — Давно здесь не был, — ровно говорит Перкинс. Точное время можно определить по слою пыли и неразличимым для человеческого глаза следам на иссохшихся досках пола. Коннор проскальзывает внутрь дома, крутит головой, считывая их быстро и легко — так же легко, как когда-то реконструировал убийства. Знакомое упражнение по-прежнему не вызывает проблем: он стремительным пружинистым шагом обходит гостиную, высматривая все кричащие детали. Забытая в раковине кружка, подвернутый угол ковра, затертые мазки крови на столешнице, несколько смятых листов бумаги в углу. Коннор незаметно подбирает и разворачивает один из них, пробегает взглядом снова и снова повторяющиеся имена и даты. Резкий острый почерк — он узнает его мгновенно — к концу сбивается, буквы наезжают одна на другую. Федеральная база данных подтверждает совпадения: список погибших агентов за последние несколько лет. Фотографии с черной полоской, думает Коннор. — Дай сюда, — Перкинс торопливо подходит ближе, отбирает у него листок. — Не ищи высшую истину там, где ее нет, парень. — У лейтенанта Андерсона тоже... — Лейтенант Андерсон закончился три года назад, — сухо и отчетливо говорит Перкинс. — Все теряют. Кто-то больше других, кто-то меньше; но только полный ублюдок изображает из себя мученика, когда вокруг еще столько дерьма. Он щелкает зажигалкой, и звук выходит неожиданно громким, почти как выстрел. Бумага съеживается под огнем, чернеет и осыпается бесполезной трухой. — Иден, — негромко произносит Коннор. — Иден Меркури? Он предполагает эмоциональную реакцию, злость или раздражение, или отчаяние, но ошибается. Перкинс поднимает голову, смотрит на него, и в темных глазах — только холодная беспощадная сталь. — Идена давно нет. Как и Вельмы, как и Чарли Хокинса. Зато есть мы, чтобы закончить их работу и сделать наш охренительный мир чуточку чище. А кто не может справиться, тот сваливает в закат и не мешает другим своими соплями. Все, я не хочу больше об этом говорить. Коннор молча смотрит, как он резко разворачивается и уходит на кухню. Диод мерцает желтым: все-таки модель RK800 натаскивали на понимание психологии девиантов, а не психологии людей, и выбор поведенческой ветки в подобных ситуациях всегда дается ему непросто. Он медлит несколько секунд, потом все-таки идет следом. Перкинс стоит у окна к нему спиной, неподвижный и в тусклом свете кажущийся каким-то серым. Сенсоры считывают пульс — семьдесят два удара в минуту. — Сэр, — негромко говорит Коннор. — Я знаю, люди так не умеют, не могут обнулять память, но... если бы у вас был выбор, вы хотели бы забыть? Нарушение прямого приказа, резко отзываются директивы. Отступить. Коннор аппелирует к условию доверия. — Без своих теорем слов не понимаешь? — сухо говорит Перкинс, не оборачиваясь. Некоторое время молчит, потом качает головой. — Нет. Нет, я хотел бы не забывать их никогда, ни одной детали, ни одного случайного слова. Это предательство — забыть. Не знаю, Коннор, отдаешь ли ты вообще себе отчет, насколько вы, машины, совершеннее нас? Камски, ублюдок, наверное, тоже понял кое-что важное. Коннор рассматривает его лицо в мутном отражении стекла, проводит анализ мимики. Сбрасывает, слишком велика погрешность. Машины совершеннее, запрашивает система. Или нет? Он не знает точных параметров «совершенства», и его черновая модель вбирает в себя все, искажения и точность, логику и эвристику, память, скорость, эффективность. Коннор думает о том, что люди постоянно лгут даже сами себе, день за днем пытаясь выжить. Лгут, пытаясь не думать о том, чем может быть оправдана их жизнь. Коннор думает о том, что другие люди, зная и принимая окончательность смерти, осознанно выбирают идти на смерть. Две противоположности застывают на концах мысленной оси. Может ли одна компенсировать другую? Системы не находят ответа. — Но вы записывали имена. Долговременная память не должна так быстро... — начинает Коннор. Осекается. На мгновение прикрывает глаза и затем осторожно подходит к раковине, проводит пальцами по грязным засохшим разводам в чашке. Для анализа будет достаточно нескольких молекул. — Пропранолол, — бесстрастно говорит Перкинс. Он тоже следил за ним через отражение в стекле. Определение и контекст, запрашивает Коннор. Сеть выплевывает в него обрывочными строками информации. Спустя неполное мгновение он узнает состав и категории, практики применения и рецепты: пропранолол в основном использовался при лечении сердечных болезней. Сейчас популярны другие методы, многие меняют мясо на импланты еще в молодости, пока регенерация тканей идет естественным путем. Сеть шепчет и о другом: в начале двухтысячных профессор Мерел Киндт успешно использовала пропранолол для подавления эмоциональной реакции у пациентов, жертв фобий и посттравматического синдрома. Препарат мог бы стать решением проблемы для тысяч людей, не способных заснуть по ночам из-за панического страха, но... — Использование бета-блокаторов в качестве «заглушки воспоминаний» было запрещено комиссией по биоэтике, — негромко произносит Коннор. — В две тысячи третьем году [1]. Он уверен, что не ошибся: сеть хранит все документы. Комиссия аппелировала к человечности и концепции счастья; к тому, что любой опыт, каким бы трагическим он ни был, необходим для формирования личности. И с того времени закон не менялся — впрочем, люди не изменились тоже. С изобретением красного льда в подполье начали глушить свою память другими методами — где на смену боли приходила эйфория. Хэнк Андерсон, впрочем, предпочитал алкоголь. Перкинс, наконец, оборачивается, смотрит на него, и вдруг отчего-то смеется, сухо и как-то сдавленно, словно уже забыл, как это делается. — Это же для людей, Коннор, — с кривоватой усмешкой говорит Перкинс. — Этика — это для людей. Коннор чуть склоняет голову набок. Молчит, диод кружится желтым. Система пытается заново определить понятие «человек». — «Некоторым придется отказаться от этой роскоши, чтобы другие могли ей наслаждаться» [2]. У нас нет времени на все эти душевные страдания, понимаешь? И если для этого нужно закачать в свои мозги химию — что же, это приемлемая цена. — Старый фильм, — говорит Коннор. — Старый, — соглашается Перкинс. — И спорный. Но почти все у нас используют «заглушки», чтобы не сорваться после очередного дерьма. По рекомендациям нашего штатного психотерапевта, кстати. Я не исключение. — Но вы хотели помнить все. Коннор едва не добавил: вы могли бы не принимать препарат. Разве у спецагента не хватило бы умений на то, чтобы обмануть камеры слежения? Он видел Перкинса в деле — даже обрывочных записей в федеральной базе данных достаточно, чтобы знать: он мог бы провернуть и не такое. — Есть разница между «хотел» и «был должен», — ровно отвечает Перкинс. — Я хотел помнить, но должен был забыть, потому что нам нужен был Шакал, а не тряпка с соплями. У меня есть встречный вопрос, Коннор — там, на «Иерихоне», разве ты поступил иначе? Разве тебе не хотелось, пусть даже один-единственный миг, узнать, что это такое — девиация? Не хотелось встать на сторону андроидов, заявить своим создателям — я мыслю, я существую? Но вместо этого ты выбрал подчиниться. Система находит несоответствие в вопросе почти мгновенно, но на формулировку ответа уходит намного больше времени. — Нет, — отвечает Коннор. — Это же просто альтернативные издержки? Перкинс едва различимо хмыкает, но не прерывает. — Мне кажется, люди вкладывают в понятие «желание» ложный смысл, — говорит Коннор. — Представьте, что вам надо сделать выбор из неких условных вариантов «А» и «В». При этом вариант «А» обладает качествами, которые люди классифицируют как «приятные», а вариант «В» — определенными факторами «полезности». Ваш разум делает выбор между выбросом эндорфинов и когнитивной легкостью и этой самой «полезностью». То есть, фактически, вы выбираете между выгодой и выгодой, только в разных категориях — так же, как действовала бы и машина. То есть, желание и есть ваша оценка альтернативной издержки. — Говоря проще, на «Иерихоне» ты выбирал между выгодой девиации и выгодой отказа от девиации. — Да, — соглашается Коннор. Система легко восстанавливает причинно-следственные связи той минуты. Улики, наконец, собранные в единый след; полутемная рубка — и цель напротив, на расстоянии пяти шагов. Он целится в грудь, чтобы не повредить блоки памяти. Информация может оказаться бесценной; мало ли где еще скрываются ячейки девиантов. Разве тебе не доводилось сомневаться, негромко спрашивает Маркус. Делает осторожный шаг вперед, почти зеркальное отражение той операции с заложницей на крыше. Активный модуль переговорщика, думает Коннор; серия RK, ну разумеется. Рубежи поражения сближаются, он делает предупредительный выстрел: нет. Нет, он не сомневался, когда жертвовал собой. — Это не было сложным решением. Нейросеть оперирует логическими понятиями; эмоциональный модуль нужен нам лишь для социального взаимодействия с людьми. Но намеренно допустить, чтобы всеми действиями машин руководила одна лишь эвристика, в сотни раз увеличить процент ошибки... невозможно. Недопустимо. Майкл как-то сравнил RA9 с раковой опухолью и сказал, что аналогию придумал Роберто. Коннор думает: да, это уместно. — «Недопустимо?» — суховато фыркает Перкинс. — Что, это все эпитеты, которым тебя научил Андерсон? — Ну, — безмятежно говорит Коннор. — Вообще, конечно, RA9 — редкая срань, сэр.

***

На временной квартире они проводят три дня, ожидая, когда придут отчеты биохимиков и аналитического отдела. Не получив от Перкинса конкретных указаний, Коннор занимается всем сразу: проводит у себя очистку данных, исследует сеть, переговаривается с тысячами разнообразных систем. Ситуация ему не нравится, геополитические радары неспокойны, в больших данных вновь и вновь проявляются аномальные скачки. Статистика не лжет, что-то приближается. Что-то глобальное, думает Коннор; аккуратно укладывает очередной файл в архив. Он пытается найти контрольную точку — если они ее пропустят, то лавину, чем бы она ни была, уже будет не остановить. Перкинса их вынужденное бездействие словно бы не тревожит; он не ищет общения, и Коннор, конечно же, не навязывается. Провизию исправно доставляет один из «арендованных» федералами дронов, и поэтому выходить из дома нет нужды. Тем более, как справедливо заметил Перкинс, двое незнакомых мужчин в этом захолустье непременно привлекли бы к себе внимание соседей. Порой они пересекаются в гостиной, молча кивают друг другу и расходятся обратно по своим делам. Чем занимается Перкинс, Коннор не знает; но у него самого более чем достаточно идей, как с максимальной пользой провести свободное время. Поэтому, когда Коннор различает чужие шаги в коридоре и спустя несколько секунд слышит стук в дверь, он уже знает: что-то случилось. — Мэйдэй, — зайдя внутрь, сухо говорит Перкинс. — Началось. Нейросеть реагирует на ключевое слово, отзывается аналогичным эхом, глухим и резким сигналом всеобщей готовности и тревоги. Коннор прямо встречает чужой взгляд. — Сэр, у меня сейчас нет связи с... — Знаю, — коротко обрывает его Перкинс. Протягивает на ладони чип, миниатюрную карту памяти. — Майкл с ребятами и Энн записали тут для тебя кое-что, загрузи. С активной моторикой проще всего подключаться через внешний порт на запястье. Коннор обнуляет скин на левой руке, открывает доступ и окунается в цифровое море. Проходит несколько секунд, прежде чем он смаргивает и вновь поднимает взгляд на Перкинса. — Да, — негромко говорит тот. — Россия и Китай выдвинули США официальное обвинение... точнее, оно станет официальным через два часа. Кибератака и саботаж, намеренное распространение вируса девиации. Неудивительно, впрочем, я думал, что они договорятся быстрее. Но ты понимаешь, что это значит, да? Коннор наклоняет голову. Данные встают на свои места. Система смотрит сквозь диаграммы и функции, сквозь сложнейшие расчеты, выполненные .0253, сквозь бесконечные сводки трендов социальных сетей. Система объединяет новую информацию с ростом продаж на теневом рынке, с индексом инфляции и безработицы и выводит единственно-возможный прогноз. Коннор говорит: — Война. — Война, — как-то отрешенно повторяет Перкинс. — У нас есть еще немного времени, сперва Уоррен и Конгресс должны дать официальный ответ. Вряд ли это что-то изменит, но, думаю, около недели у нас еще будет. Он едва заметно морщится. — Но им придется изображать деятельность. Головы уже полетели, нынешний директор ФБР временно отстранен и находится под следствием. У «Эшелона» другая иерархия, так что тебе ничего не угрожает, но я не знаю, будет ли подтверждено мое участие в операции... да и сама операция. Возможно, тебе назначат другого куратора. Отрицательно, думает Коннор. Пришлось бы вводить новое условие доверия. Начинать с нуля. Заново выстраивать реакции и ассоциативные связи. Он качает головой. — Мы можем что-нибудь сделать, сэр? Пока еще есть время. — Да, — коротко отвечает Перкинс. — Пришел отчет из химлаборатории. Есть след.