refrain

Сладкая утренняя дрёма, окутавшая тело, уютно раскачивает Хосока на своих волнах, ленно облизывает ступни морской пеной и глушит зарождающийся сушняк. Хосок сладко причмокивает губами и переворачивается на спину, неосознанно проводя пальцами по оголенной шее. Парень жмурится от пары назойливых солнечных лучей, упавших на лицо, и что-то протестующе выстанывает на грани слышимости. Вчерашняя пьянка была слишком дикой даже по меркам пропитого Хосока. После такого хочется не вылазить из кровати весь день и ублажать себя горячим кофе и бутербродами. В этот момент под боком кто-то ворочается, и на живот Хосока с размаха опускается чья-то конечность. Хосок открывает глаза с тяжёлым выдохом и хмуро пялится в потолок. Парень заторможено моргает несколько раз, прежде чем в голове начинает медленно проясняться. Он не дома. Он вообще ни хрена не дома: в первый раз видит эти дебильные и явно пыльные плафоны, не знает этот витиеватый узор на обоях на потолке, а его кровать ни за что не уместит рядом двух людей (разве что они будут лежать друг на друге). Алкогольное обезвоживание наконец обрушивается на Хосока всей своей мощью, из-за чего в горле першит, но парня это волнует в последнюю очередь. Хосок скашивает свой взгляд влево и начинает обзор комнаты и ситуации. Рядом у изголовья со стороны Хосока в углу ютится небольшой деревянный комод с массивными электронными часами, украденными, кажется, у начала двухтысячных. Хосок ведёт взгляд дальше, вдоль окна с посеревшими жалюзи, и упирается в другой угол, где стоит небольшое кресло, явно заменяющее шкаф. Хосок нервно шевелит ногами и ощущает, как ему простреливает в поясницу. Паника только усиливается. Он всё же решается и опускает голову, упираясь подбородком в грудь, чтобы рассмотреть своё бренное тело и покоящуюся на животе чужую руку. В зобу спирает дыхание, потому что оголённая и накаченная рука с синими ветками вен, выступающими на предплечье, явно не женская. Хосок закрывает глаза, кладёт подрагивающую ладонь на свой разгорячённый лоб и шёпотом выругивается, пытаясь подавить отчаянный всхлип. Он не удивлён. Ни капли не удивлён, что это говно всё же произошло в его жизни. Просто пьяный Хосок не имел ничего общего с Хосоком трезвым: был абсолютно другим человеком. Сначала говорил, потом думал. Дразнил полицейских, чтобы затем убегать от них через весь город с оглушающим хохотом. Забирался на барную стойку в клубе, чтобы прокричать очередной тост и, поскользнувшись, полететь вниз. Лип каждый раз к Юнги, наплевав на его грубый голос, повадки и скверный характер, поведясь на личико; предлагая поэкспериментировать снова и снова. Напрашивался, провоцировал. Потому что в такие моменты, когда градусы выбивали остатки разума, ему безумно хотелось добавить в перечень своих подвигов воспоминание о том, как он [трахнул сладенького мальчика]. Хосока почти выворачивает. Потому что доигрался. Потому что сам стал чьим-то сладеньким мальчиком. Он старается об этом не думать. Он забудет об этом, как только выберется из этой квартиры. Как страшный сон; никто и не узнает. Он не расскажет об этом ни Чимину, ни Тэхёну. Навсегда отстанет от Юнги. Перестанет пить. Всё не так плохо, как кажется. Хосок щипает себя за щёку и велит себе успокоиться. Дела у него, конечно, не очень, но хуже уже не будет. Если только в ванной или в шкафу не запрятан труп кого-нибудь из его бывших одноклассников, то бояться нечего. Хосок натянуто улыбается самому себе и решает поставить точку в происходящем пиздеце. Он молится, чтобы парень, с которым он переспал, не был стрёмным, как атомная война. Он поворачивает голову и застывает в неверии. Блядский блядун Чон Хосок, лучше бы ты переспал с самым страшным парнем в городе. Но рядом с ним мирно посапывает такой же блядский, как и он, Чон Чонгук. Блядский сводный братик блядского Ким Сокджина с золотой ложкой в жопе, в котором тот души не чает. Хосок готов зареветь, потому что Сокджин точно достанет его из-под земли и убьёт. — Лучше бы меня вывернуло на соседскую собаку, как в прошлый раз, — сипит Хосок сквозь зубы и снимает с себя горячую ладонь Чонгука. Он вылезает из-под одеяла и осторожно опускает ступни на холодный замусоренный пол. Он замечает вереницу засосов на бёдрах и даже представлять не хочет, как же так вышло. Чонгук, судя по всему, долбанный ураган в постели. Хосоку даже становится немного жаль, что ему так знатно отшибло память. Получать пиздюлей за то, чего даже не помнишь, обидно вдвойне. Хосок шмыгает носом и оборачивается по сторонам, силясь найти для начала хотя бы нижнее бельё. Щиколотки замерзают очень быстро, из-за чего почти болезненный озноб пробегает по телу. «Touch my body», — раздаётся громкая мелодия из-под кровати, из-за чего Хосок подпрыгивает на месте и падает на пол, ударяясь коленом. Чонгук ворчит что-то неразборчивое и садится, сонно потирая глаза. — Блять, господи, нет, — бессвязно шепчет Хосок и, игнорируя колющие локти крошки, заползает под кровать в коленно-локтевой позе в поисках своего телефона. Парень полностью игнорирует несколько одиноких грязных носков и тянется за своими джинсами. Он запутывается в ткани, роняет сотовый и проклинает Чимина, имя которого высвечивается на экране. Хосок очень хотел свалить беззвучно, исчезнуть, остаться миражом бессмысленной интрижки. Но, видимо, он окончательно выбесил высшие силы: Иисуса, а может пантеон богов или Санта Клауса. Кого-то точно. Хосок слышит, как над ним скрипит кровать и желает себе удачи в дальнейшем разбирательстве. — А у тебя миленькая задница, — Чонгук внезапно возникает напротив, свисая с кровати вниз головой. Хосок, не ожидавший чего-то подобного, дёргается и ударяется головой о деревянную конструкцию. Чонгук напротив него посмеивается и игнорирует тот факт, что его длинная чёлка метёт пол. — Просто она торчит с другого края, я не мог не заценить. Хосок злится. У него гудит голова, во рту словно общественный туалет, а ещё его неимоверно бесит то, во что его втянули. О, Хосок не просто злится: на самом деле он неистов в своём гневе, и ему столько хочется высказать прямо сейчас, брызжа слюной в это улыбчивое лицо. Но вместо этого из всего потока мыслей на язык Хосока сходит только: — Как задница может быть милой? — Не знаю, — Хосок с отчаянием понимает, что парня напротив это веселит. — Спроси у своей: она явно в курсе. О Боже, лучше быть просто не может. Если бы вчера кто-нибудь ему сказал, что он, лёжа голым под чужой кроватью, будет обсуждать степень милости задниц с [блядским Чон Чонгуком] после лютого бухого траха, он бы предпочёл пойти не на вечеринку, а в церковь. — Может ты помнишь, где вчера оказались мои трусы? Не помешало бы скрыть эту милоту. — Эм, — пожимает плечами Чонгук, — на твоём месте я бы глянул в коридоре. Хосок хмурится. Он почти интересуется, какого чёрта, но вовремя себя останавливает. Он совсем не хочет знать. Он определённо будет спать спокойнее, если это знание обойдёт его стороной. Хосок неуклюже пятится назад и выползает из-под кровати. Чонгук тоже меняет своё положение, укладывается на бок и подпирает голову ладонью, не переставая при этом препарировать своим взглядом Хосока. Тот делает максимально незаинтересованный вид и пытается не краснеть от того, что заметил утренний стояк Чонгука. Чувак. Это просто физиология, ничего особенного. Прекращай уже корчить из себя недотрогу. Хосок находит свою белую футболку, молниеносно её надевает и, зачем-то улыбнувшись Чонгуку, выходит в коридор. Его чёрные боксёры находятся в прихожей: они висят на втором слева крючке для верхней одежды. Одинокие и покинутые. — Спасибо хотя бы на том, что я вас нигде не потерял. Хосок хорошо знает, что, раз он их снял, то мог бы спокойно забыть их в рюкзаке Чимина или оставить бармену вместо чаевых. С него станется. Хосок морщится от тупой, но назойливой боли и шлепает в туалет, чтобы отлить. Он поднимает сидушку и озирается по сторонам, пока удовлетворяет свои потребности. Всё, что он видит: одинокую зубную щётку и почти не помятый тюбик пасты. Это кажется странным. Безумно странным. И лишь усиливает желание Хосока свалить как можно быстрее. Когда Хосок заходит обратно в комнату, то застаёт Чонгука в том же положении, которое было до этого. Хосок натягивает джинсы, параллельно отряхивая их, и долго мнётся, прежде чем спросить: — Тут нет ни одного женского флакона. То есть… я не имею в виду, что все девушки — барахольщицы, но в ванной реально ни одного, — Хосок запинается и уже жалеет, что решил пойти на поводу у своего любопытства. — Я здесь не живу. Точнее не жил, — беззаботно объясняет Чонгук и цокает языком. — Не хочешь остаться на кофе? Хосок нервно смеётся и поднимает свою тёмно-синюю кожанку около комода. Чёрт, даже его долбанная косуха добралась до спальни. Хосок не верит, что его трусы могли так с ним поступить. — Не думаю, что это хорошая идея, — Хосок зачёсывает пальцами волосы назад и с сожалением осознаёт, что не проверил перед зеркалом себя на наличие гематом на шее. — К тому же, разве у тебя не должно быть теперь дел выше крыши? Ну знаешь. Подготовка к свадьбе – дело серьёзное. Ведь блядский Чон Чонгук скоро должен стать женатиком по мановению руки его блядского сводного братика Ким Сокджина, которому нужно провернуть одну сделку на благо компании. И не дай Бог, кто-нибудь заподозрит в Хосоке змея искусителя, подталкивающего принца новой империи к диверсии. — Свадьба? — Чонгук причмокивает губами и хихикает. Хосок ощущает, как внутри него начинает зарождаться напряжение. — Не думаю, что свадьба будет. — Как? — шепчет Хосок в неверии и примерзает к полу. — Ну, я просыпался минут за сорок до того, как ты, — Чонгук взмахивает рукой в его сторону, — решил пофорсить своей пятой точкой. Позвонил Сокджину, как мы и договаривались. Послал его на хуй. — Д-д-договорились? — переспрашивает Хосок, ни с того ни с сего начиная заикаться. Как же он надеется, что он ослышался. Ему нужно умыться холодной водой и прийти в чувство. Он точно понимает, что что-то не так. — Ну да. Просто один парень с очаровательной и милой задницей предложил обручиться, и я не мог ему отказать, — Чонгук наконец отмирает из своей позы пафосного греческого бога и ползёт к краю кровати за чем-то. Хосок находит хоть один повод для радости: теперь этот фигурный красавчик не будет смущать его своей наготой и раскрепощённостью настолько сильно. Чонгук роется в каких-то вещах на полу и затем поворачивается обратно, хвастаясь чем-то, похожим на пивную крышку, на безымянном пальце. — Надеюсь, ты своё нигде не потерял? А вот это уже что-то, близкое к панической атаке. Хосок уже не может контролировать своё дыхание. Раздражающая мелодия телефонного звонка снова прорезает тишину, но Хосок даже не замечает этого. — Отвечать не собираешься? — Чонгук вздёргивает бровь и щёлкает пальцами. — Ау, Вас вызывает Земля. Хосок открывает рот, собираясь сказать хоть что-то. Объяснить всю тупость ситуации. Объяснить Чонгуку, какой он идиот, раз за одну пьяную ночь променял империю своего брата на два кольца из мусора. Объяснить, что это определённо не то, чего Хосоку желала его мамочка. Но его прерывают четыре громких стука в дверь. — Чонгук, открывай дверь немедленно! Что за дерьмо ударило тебе в голову, мелкий упырь? Это голос Сокджина. Тяжело не узнать того, о ком постоянно щебечет половина твоей тусовки. Хосок на все сто процентов уверен, что это Сокджин. И ох, какой же пиздец ты натворил, Чон Хосок.