Vr & Tn

      В парадном зале на «Палаче» выстроены сотни бойцов в белой броне: сегодняшний смотр новых отрядов удостоен присутствия самого Императора. Приглашены и высшие военные чины, и сотрудники Инквизитория, и офицеры разведки...       Пользуясь случаем, Траун наблюдает за столь пёстрым сообществом, стараясь ничего не упустить из виду; однако контрастная фигура главнокомандующего Имперским флотом неизменно притягивает к себе внимание… Вейдер быстро перемещается между отрядами штурмовиков, и его плащ развевается, словно их общее негласное знамя. Поверхность шлема, отполированная до последнего лишнего атома, резко блестит в полном освещении.       Такая предсказуемость должна бы раздражать, но Траун не чувствует ничего подобного. Штурмовики завершили подготовку и искренне рвутся в бой; их предводитель безупречен…       Мог бы быть безупречным. Однако зловещей стати Вейдера сейчас не хватает лёгкости, которой прежде не мешала проявляться даже тяжёлая броня… Тем сильнее режет глаза его скованность, монолитная угловатость — пусть видная лишь искушённому наблюдателю.       Ещё пара малозаметных движений главкома, и Траун окончательно понимает, что это странное впечатление — не дерзость, не блажь. За выверенным блистательным фасадом действительно кроется нечто иное, заставляя всматриваться вновь и вновь, всё острее и глубже…       — Гранд-адмирал, — слуха достигает негромкий голос, который невозможно спутать ни с чем. Голова машинально разворачивается вправо; и в алые очи впивается колючее золото ситхского взора.       — Не правда ли, мощь Империи безгранична?.. — медленно, почти лениво вопрошает Император.       Траун понимает, что эта фраза — лишь прикрытие: вся соль — во взгляде, пристальном, жёстком.       «Вы разглядели его горечь, гранд-адмирал. Его печаль. Его боль… Надеюсь, у вас нет сомнений относительно того, как следует распорядиться этим знанием?»       Император уловил не только внутреннее смятение ученика, но и реакцию чисса. Отвечать следовало немедленно.       — Она такова благодаря всем гражданам Империи, верным Новому Порядку, — так отзывается Траун вслух, зная, что в его очах сейчас сверкает иное:       «Ни тени, мой Император».       Взор Палпатина, оставаясь столь же пристальным, неожиданно теплеет.       — Верно, — заключает он, неспешно кивая, и возвращается к созерцанию отрядов в белой броне.       Над трибунами грохочут звуки имперского марша, но их заглушает упорный гул внутренней сосредоточенности: Траун вновь жадно всматривается в высокую фигуру Вейдера. За полами плаща и резкими жестами всё яснее угадывается новая реальность.       Реальность, которая отныне требует постижения.