По времени

Если бы Йорвет умел петь — он бы пел. Тихо, так чтобы не услышал никто, кроме того, кому та песня предназначена. Чтобы никто не понял, что кроется в глубине души сурового эльфского командира. Хотя и он, этот глупый человек со смешным шапероном на голове и темерскими лилиями у сердца, не услышал бы — между Йорветом и его Судьбой расстояние длинной в вечность, шесть лет ненависти и нити инея в волосах dh’oine. Меду ними — агония Йорвета, смерть Фольтеста и проклятие Филиппы, наложенное на эльфа в одностороннем порядке. Между ними — трупы товарищей, месть и ненормальное желание убить собственными руками. «Ты называл его псом, но теперь сам будешь прикован к его ноге» — ведьма смеется, смотря на него пустыми глазницами. На ее руках кровь. И Йорвет не поет — только слушает грустную балладу Присциллы, таясь в тени подворотни, да гладит рукоять метательного кинжала. Крыжовник терпкий, сладкая сирень, чтоб их. Закат догорает на черепицах Новиграда. Если бы Йорвет умел рисовать — он бы рисовал. Не красками, нет. Не подходят они для того, чтобы изобразить его Предназначение как надо. Пусть сине-серебрянные полосы важны, пусть тяжелый светло-карий взгляд давит на плечи, пусть темная-алая кровь навсегда въелась в рукава куртки, пусть. Важнее — показать резкий профиль, острые скулы и жесткий подбородок с темной щетиной. Важнее — родинка у основания шеи, угольные ресницы и густые брови вразлет. Важнее — мимолетная улыбка плотно сжатых губ, потемневшие от гнева щеки и острый кадык, будто вспарывающий беззащитное горло. И нужна здесь не акварель, с ее прозрачными полутонами и воздушыми переходами, не масляные краски с их въедливой яркостью и плотным покрытием. Здесь нужен грифель. Остро заточенный карандаш, тушь, толченая сажа смешанная с соком дерева Вуу… Но ничего этого, вот незадача, нет на борту корабля, плывущего на Скеллиге. Да и без сердечных страданий забот хватает — в маленьких каютах «Каракатицы» спят восемьдесят эльфских женщин и детей, которых Йорвет обещал спасти из агонизирующей в войне страны. Там, еще в Новиграде, Геральт смотрел неодобрительно, качал головой. «Собирай своих и уходи, » — сказал он тогда. «Нелюди не в почете нынче. В особенности, здесь. Вечный огонь разгорается все ярче» И Йорвет не рисует — баюкает на руках трехлетнюю малышку, чью мать убили за два дня до отплытия на острова. Над тихим морем мерцает, отражаясь тысячами брызг, луна. Если бы Йорвет умел слагать стихи — все бы они были просвещены Вернону Роше. И пусть гордость катится к праотцам, — чего она стоит в этом прогнившем мирке? — он бы исписал тысячи листов дорогой нынче бумаги, извел бы бочку чернил, сломал бы сотни фазаньих перьев, ради одобрительного взгляда и прощения… Проклятие ебнутой ведьмы ломает его. Вытаскивает из глубин души то, что эльф пожелал бы спрятать и никому не показывать, корежит, заставляя унижаться и чувствовать себя от этого счастливым. Тыкает носом в истину, проще говоря. Самое ужасное — он не видит в этом ничего плохого. Geas Cáerme чтоб его. Йорвет уже почти сломался — холодный ветер Скеллиге, ночная тишина и сны понятного содержания сводят его с ума. Все чаще мерещится в толпе у замка ан Крайхов черный шаперон, все сильнее влечет сине-белая волна, все больше разноцветных шнурков обвивает его руки. Йорвет не знает что делать. Спасает его, — какая ирония, — снова Геральт. Заходит в его хлипкий домишко, задевая седой головой пучки сушеных трав и просит, внимательно смотря в глаза — «Помоги мне». Разве можно ему отказать? Конечно, Йорвет не отказывает. Три дня до материка на «быстроходной» шлюпке с отвратительной командой, а тем еще немного на лошади по промозглой сырости северных королевств, где со времени отплытия, — хотя сложно в это поверить, — все стало еще паршивей. От вида развешанных по столбам и деревьям эльфов, низушков и краснолюдов становилось тошно. От осознания что среди этих несчастных могли быть его друзья и знакомые — того хуже. У подножия синих гор его встречает Лето. Улыбается по-змеиному, машет рукой, мол, пойдем за мной. Cuach aep arse. Йорвет бы его послал, но Геральт… он слишком многим обязан этому ведьмаку. В особенности тем, что на клятых столбах не висят те же двадцать детей с острыми ушами, что сейчас наверняка спят в своих соломенных постелях на далеких Скеллиге. Крепость старого моря встречает его руганью Золтана, проклятиями сероволосой чародейки и почти отчаянным криком «Надень кирасу, сумасшедшая ты женщина!». Лук, оказывается в руках быстрее, чем Бьянка Вэс успевает ответить своему командиру. На пришпиленный к мишени шаперон бывший капитан синих полосок реагирует оскалом и двумя кинжалами, перебившими ремень на платке и перевязи. — Ну здравствуй, выродок ушастый. — Bloede dh’оine. Если бы Йорвет умел писать стихи — он бы писал исключительно о том как невероятны глаза взбешенного Вернона Роше и как сладок украденный ночью поцелуй. Но Йорвет не умеет писать стихи и потому не суждено родиться балладе о глупой, насильной и жестокой любви командира скоята’элей к советнику мертвого короля. Над белыми стенами крепости встает солнце.