Ты - моя! Часть 2

Ночной Ричмонд сливается для Элайжи в один яркий калейдоскоп огней, пока он, почти не глядя на дорогу, едет домой. Перед его глазами все еще стоят фотографии, которые сейчас покоятся во внутреннем кармане пиджака, и в этот раз Майклсона от аварии спасает лишь то, что в столь позднее время на его пути совсем нет встречного движения. Он оставляет машину на подземной парковке, медленно идет к лифту и все думает. Оливия и Никсон. Никсон и Оливия. Это просто нереально, невозможно, совершенно непостижимо и все же… Оказавшись у двери квартиры, Элайджа на миг застывает, будто набираясь сил. Он знает, кто ждет его за порогом и никак не может решиться. Наконец, мужская ладонь ложится на массивную ручку. В гостиной темно, и лишь редкие свечи рассеивают мрак, создавая романтическую атмосферу. Стоящие на низком столике мерцающие бокалы, серебристое ведерко с шампанским и горящие синие глаза Оливии, которая делает шаг вперед, видя его, как нельзя красноречиво свидетельствуют о том, какое решение его синеглазка приняла после их утреннего разговора. Но все это было «до». — Ты задержался, — с улыбкой спрашивает Лив, ступая вперед, — на работе что-то случилось? Синеглазка прекрасна в черном облегающем платье со струящимися по плечам каштановыми локонами, и Элайджа с трудом сдерживает порыв притянуть ее к себе, смять в поцелуе алые губки. Он уже собирается сделать это, но в следующий миг перед глазами плывут изображения с фотографий и это отрезвляет. — Да, Оливия Картер, возникла проблема, — чеканит он, — нам нужно поговорить. И Майклсон включает свет в гостиной, разрушая созданную Оливией романтическую иллюзию. Холодное обращение и ледяной голос. Включенный свет. Мрачное лицо Элайджи. Это совсем не то начало вечера, которое планировала Лив, и синие глаза вспыхивают тревогой. — Я тебя слушаю, — очень тихо говорит она, не отводя взора от Майклсона, и тот стискивает зубы, прежде чем начать. Оливия выглядит слишком невинной. Не способной на предательство и ложь. И ему очень хочется в это верить, но жизнь научила Элайджу тому, что предавать могут и самые близкие. И он сам не узнает свой хриплый голос, когда начинает говорить. — Мы упустили новый проект. — Что?! — расширяет глаза Лив, и Майклсона вновь накрывает то же ощущение — она не врет. Но он должен пройти это путь до конца. — Кто-то слил наши наработки Никсону, и заказчик выбрал его, — продолжает Элайджа, наблюдая за лицом Оливии, на котором отражается лишь шок. Ни капли страха или тревоги. Ей даже в голову не приходит, то, что он может заподозрить в этом ее. Или синеглазка не врет или… Впрочем, Элайджа быстро вспоминает, что Лив никогда не обладала актерским даром. Это придает ему сил. — Утечка произошла с моего ноутбука, — говорит он, глядя прямо в широко распахнутые синие глаза, — а это пришло сегодня мне в офис. Что скажешь? Майклсон протягивает Оливии набитый фотографиями конверт, который та принимает и, открыв, застывает от шока. Глаза Лив занимают половину лица, руки дрожат. Она, словно выброшенная на берег рыба, ловит воздух ртом, не находя в себе силы произнести ни единого слова. В гостиной воцаряется мертвая тишина, прежде чем ее нарушает дрожащий девичий голос. — Это..... это не я. Я никогда… По щекам Оливии текут слезы, а Элайджа все молчит, не сводя с нее пристального взгляда. Майклсон всегда был прагматичным и здравомыслящим человеком, но еще вчера, он, наплевав на улики и доводы службы безопасности компании, отбросил подозрения, хотя все указывало на Оливию. Поверил в ее невиновность, лишь потому, что любит. Но тогда, он не видел фотографий, которые все расставляют по своим местам. Сомнения вновь накрывают Элайджу, и словно понимая это, Лив шумно выдыхает, а на ее лице отражается мучительная боль. — Ты мне не веришь, — сквозь слезы шепчет она, — но я никогда..... Я никогда не предала бы тебя, не изменила… Я люблю тебя… Ее слова эхом отдаются в сознании Элайджи и он, сам не понимая зачем, забирает из дрожащих девичьих ладоней несколько снимков. Время будто останавливается, пока они стоят друг напротив друга, смотря в глаза. Взор Майклсона тяжелый, полный боли, и Оливия неожиданно понимает, что это конец. Конец их отношений, их семьи, их совместного будущего. Потому, что Элайджа никогда не простит предательства и измены, в которые он верит, хотя их и не было. Волна отчаянья накрывает ее, и Лив уже не знает, что еще может сказать в свое оправдание. — Это не я… — вновь едва слышно шепчет она, опуская глаза. Оливия знает, что этого недостаточно. Майклсон всегда верил фактам, а они явно не на ее стороне. Молчание затягивается, напряжение с гостиной возрастает, и Лив осторожно поднимает взгляд. Она ждет упреков, оскорблений, того, что Элайджа укажет ей на дверь, но он делает совсем иное. В полной тишине, Майклсон просто разрывает фотографии, отбрасывая их в сторону. — Я верю тебе, синеглазка, — наконец говорит он, — и я тоже тебя люблю. Очень медленно Элайджа идет к ней, протягивает руку, стирает мокрые дорожки слез. Синие глаза расширяются, и Майклсон видит в них настоящую бурю эмоций — неверие, надежду, шок и… любовь. Любовь, такую же, что отражается и в его потемневшем взоре. И тогда он целует ее. Ни тени нежности, лишь страсть и сила, но Оливии будто это и нужно и она подается вперед, с силой вжимаясь в мужскую грудь. — Ты мне веришь? — переспрашивает Лив, когда поцелуй заканчивается. В ответ Элайджа только кивает, улыбаясь, и ответная улыбка тут же растягивает припухшие девичьи губки. — Я люблю тебя, — не сдерживая эмоций, выдыхает Оливия, не отводя от Майклсона мутного взгляда, — я — твоя! Целиком и полностью, без остатка. Тонкие пальцы тянут вниз мужской пиджак, расстегиваю маленькие пуговки на рубашке, и Элайджа следуя примеру любимой, расстегивает молнию узкого платья. — Моя без остатка? — переспрашивает он, снимая с Лив платье, и с мужских губ срывается то ли стон, то ли рык, когда оказывается, что под ним ничего нет. — Хочу тебя, — властно выговаривает он, и тянет Оливию в сторону спальни, но та неожиданно сопротивляется, не поддаваясь. — Что еще? — щурится Майклсон, а Лив в ответ только улыбается. — Пойдем в ванную, как в квартире Клауса, перед зеркалом, — заливаясь румянцем, предлагает она, и глаза Элайджи окончательно чернеют. — Я знал, что тебе тогда понравилось, развратная синеглазка. Признайся, что тебе нравится подчиняться мне, — с дьявольской, полной предвкушения улыбкой говорит он, целуя девичью шею и с силой опуская ладонь на округлую попку. — Нравится, — шумно выдыхает Оливия, — очень. И я готова снова подчиниться твоей власти, силе, твоим тайным желаниям. Элайджа непонимающе смотрит на Лив, которая еще сильнее заливается румянцем, а затем ее тонкие пальцы обхватывают мужское запястье и она опускает руку Майклсона на свои ягодицы. — Полностью, — шепчет она, кусая губки, — как тогда… На лице Элайджи наконец отражается понимание, которое очень быстро сменяется удивлением. — Я обещал тебе, что не сделаю этого вновь, пока ты сама не попросишь, синеглазка, — почти рычит он, поглаживая попку Лив. И она отвечает: — Я хочу этого. Хочу быть твоей без остатка. Будто в подтверждение своих слов Оливия вкладывает в руку Майклсона масло для тела, разворачивается к зеркалу лицом и касается ягодицами о его восставшего члена. — Ты меня сведешь с ума, — шепчет Элайджа в маленькое ушко, притягивая Лив к себе, — помни, что ты сама попросила… Оливия часто кивает, кусая губки, и их взгляды на миг встречаются в отражении зеркала. Майклсон смотрит на нее, не мигая, а затем, он склоняется к девичьей шее, покрывая ее поцелуями, и Лив прикрывает глаза, утопая в наслаждении. Мужские пальцы сжимают налитые груди, крутят напряженные соски, и Оливия отзывается на каждое движение тихим стоном. Она отдается ему, полностью подчиняется его власти, и Элайджа наслаждается каждой секундой покорности своей строптивой синеглазки, которая по доброй воли отдала ему все то, за что он хотел бороться. Она — его. Только его. Потому что сама этого хочет. И Майклсон нажимает на изящную спинку, заставляя Лив немного прогнуться, а потом обильно поливает маслом ее попку. Он скользит ладонями по гладким ягодицам, лаская их прежде, чем его палец оказываются между ними, медленно проникая внутрь. Плавными движениями, Элайджа наполняет попку любимой, растягивая слишком тугие стенки, и Лив кусает губы, ожидая боли, но чувствует совсем другое. Пальцы другой руки ласкают промежность девушки, дразнят клитор и она тонет, задыхаясь от столь желанных ласк. Лив не замечает, как Майклсон добавляет еще один палец в ее попку. Оливия совсем расслабляется, подчиняясь его ритму, и Элайджа, понимая, что она готова, осторожно извлекает пальцы, приставляя как тугому отверстию головку напряженного члена. — Сегодня будет лучше, чем в прошлый раз, — шепчет он, кусая девичье ушко, и плавно подается бедрами вперед. Медленно, миллиметр за миллиметром, Элайджа наполняет собой попку Лив, не желая причинить боль любимой. Войдя до основания, Майклсон на миг останавливается, позволяя Лив привыкнуть к чувству наполненности, а потом начинает двигаться, сжимая ладонями девичьи бедра. Лив протяжно стонет от непривычных, немного болезненных ощущений, которые очень быстро меняются на приятные, стоит Элайдже сделать несколько глубоких толчков. Она отдается ему. Но не чувствует себя побежденной, потому что знает, что любима. И сейчас Оливия не боится смотреть в отражение зеркала, ведь в этот раз в их глазах отражаются одинаковые чувства. Любовь, страсть, вожделение. Попка Лив плотным кольцом сжимает плоть Элайжи, и он шепчет что-то невнятное, утопая в остром наслаждении. Маленькая синеглазка, его любимая, которую Майклсон уже и не надеялся вернуть в свою жизнь, сейчас принадлежит ему, полностью подчиняясь мужской власти, позволяет брать ее не самым приятным способом, желая лишь доставить удовольствие ему — ее мужчине. От этих будоражащих мыслей Элайджа полностью отпускает себя, он совершает быстрые толчки, входя на всю длину в тугую попку. На короткое время Майклсон забывается — он крепко стискивает бедра Лив, шлепает ее по попке, а затем собирает каштановые волосы в кулак и тянет ее вверх, меняя угол проникновения, увеличивая свое наслаждение. Оливия пытается инстинктивно отстранится, но сильные руки Элайджи не позволяют ей этого сделать, сильнее вжимая девушку в мраморную столешницу. Но миг спустя легкие стоны боли сменяются криками наслаждения, когда Майклсон переводит ладонь с бедра Лив выше, накрывая истекающую промежность, размазывая пальцами ее соки по клитору. Нескольких точных движений хватает для того, чтобы Оливию накрыла волна экстаза, и она с громким криком кончила, извиваясь в руках Элайджи. — Ты — моя, — словно мантру раз за разом, повторяет Майклсон, продолжая быстрые, грубые толчки, а затем, наслаждение ослепляет его, и Элайжа с глухим стоном изливается в попку любимой, на миг выпадая из реальности. Проходит немало времени, прежде чем он приходит в себя, чувствуя, как Лив, прижатая его телом к холодной поверхности мраморной столешницы пытается высвободится, и Элайджа медленно приподнимается, не желая причинить любимой лишней боли. Он осторожно разворачивает Лив к себе и в этот раз она с готовностью идет в его объятья, прижимаясь к мужской груди. — Я люблю тебя, синеглазка, — шепчет Майклсон, касаясь губами золотистых волос. — Я знаю, — отвечает Оливия, и Элайджа тихо смеется, а потом, подхватывает ее на руки и несет в спальню.