Грёзы любви. Территория заблуждений

Наши герои быстро добрались до дома Кима. По дороге у них завязался разговор, они рассказывали друг другу, как проходят их дни, говорили о своих предпочтениях, об учебе. — А у тебя есть кто-нибудь дома? — поинтересовалась мадам Менделеева. — Да, моя говорящая кровать, — спокойно ответил Ким. — И что же она тебе говорит? — Пружинь-пружинь. — Как интересно... Покажешь? У меня чисто научный интерес. — Я всё так и понял. Ким проводил её в свою комнату к своей пружинистой кровати. Затем он предложил своей мадам присесть, и та радостно согласилась. После, он сел рядом с ней. Тут их ждал серьёзный разговор. Мадам Менделеева оттягивала этот разговор, как могла. Но она всё же хотела услышать ответ, каков бы он ни был. — Помнишь, ты сказал, что у тебя нет девушки. Но я видела, как какая-то шмара поцеловала тебя. — Эта шмара — моя старшая сестра. Она старше меня. Даже если бы она не была моей сестрой, я бы не посмотрел на нее, она же старше, — с разъяснениями, не свойственными ему, ответил Ким. Сердце мадам Менделеевой распалось на молекулы… Как так? Значит всё зря, и нет никакой надежды? Неужели этот мальчишка просто смеётся над ней?! Слезы катились градом, и ничто не могло заглушить боль в сердце. — Тогда зачем ты пригласил меня к себе домой? Химией заниматься?! Ты клинический идиот? В этот самый момент внутри у Кима всё оборвалось. Неужели любовь всех его дней действительно думает, что он идиот? — Конечно, нет! Это любовная Эфиопия, — сказал Ким. — Нет, я не верю тебе! Ты хочешь использовать меня ради отличных оценок по химии! — Нет! Я могу доказать, что мои чувства к тебе не нереальны, а реальны! Ким руками обхватил ее. Прижав к себе, он заставил уйти всякую дрожь сомнений, бьющую его мадам. Она не вырывалась. Его крепкие, но нежные объятия дарили мадам Менделеевой домашний уют, ощущение безопасности и тепло, которое она жаждала на протяжении всего дня. Она просто хотела почувствовать себя снова любимой, как когда-то очень давно…. и если это означало позволить ему обнимать ее, то пусть так и будет. Он нежно прикоснулся губами к ее подбородку, и мадам застыла, чувствуя жар поцелуя. Он целовал ее снова и снова, двигаясь ниже по её дряблой, но такой притягательной шее, заставляя кожу гореть от медленных мучительных поцелуев по шее и плечу. Она сидела, словно в полудреме, пьянея от его поцелуев. Её голова шла кругом. Она медленно закрыла свои глаза. Мадам Менделеева хотела остановить его, зная, что ровно в ту же секунду, что он если вдруг послушается ее, она будет страстно умолять его продолжить. Время от времени она слышала его тихий шепот между этими сладкими прикосновениями: — О, моя мадам …мадам моя… Он вернулся к ее милому козьему подбородку, целуя его, тем самым, отправляя мадам в полуобморочное состояние. Ее кожа сгорала, тело было напряжено, за исключением коленей — которые предательски похрустывали. Она не стала ложиться на его пружинистую кровать и оставалась сидеть только потому, что Ким держал ее, не понимая истинных намерений и желаний своей мадам. Она утонула и не всплыла. Он целовал её везде, но только не в губы, тем самым дразня женщину. Он целовал уголки, и снова возвращался к щекам, шее, везде, но только не губы. Мадам Менделеева больше не могла этого выносить (как и авторы, надоело). Она хотела, чтобы он, наконец, поцеловал, снял штаны, раздвинул ей ноги и… Но вместо этого он посмотрел ей прямо в глаза. Ким аккуратно убрал вьющиеся пряди своих волос с ее красно-фосфорного лица и уверенно заявил: — Я люблю мадам Менделееву. Ее губы наконец-то были удовлетворены. В этом поцелуе было все — страсть, желание чего-то большего… Мадам Менделеева прижала своего Кима к себе, совершенно не оставляя места между ними. Тогда произошло то, чего они оба хотели. Им было пофиг на все, что происходило вокруг, им казалось, что весь мир кружится вокруг них. Ну и пусть, пусть их осуждают, пусть говорят, что ученик и учитель не могут быть вместе. Ким любит мадам Менделееву, а мадам Менделеева любит Кима.