Морги и добрососедские отношения

Глухой стук ботинок отражается от стен домов вокруг до некомфортного громко. Я ежусь, стараюсь ступать потише — но все равно ощущение такое, будто бы весь район знает, что тут грязь мешу. Пеймона, кажется, это не особо волнует — он идет вперед, фиксируя взгляд на чем-то дальше по улице с небывалым энтузиазмом. Выглядит так, как будто он — ради разнообразия — точно знает, что делает. Ну хоть кто-то. Догоняю мужчину, морщась от эха собственных шагов. — Может, объяснишь, куда мы так торопимся посреди ночи? — пытаюсь идти вровень с Пеймоном, но у демона шаг размашистый, а ноги явно длиннее, чем мои, — Да притормози ты, ради всего святого. — Так себе мотивация, — фыркает мужчина, но скорость милостиво сбавляет, и я наконец-то могу дышать нормально, а не как после стометровки в школе, — мы уже недалеко. — Недалеко от чего? — тянусь за сигаретами, но, подумав, останавливаюсь. Еще отдышки сейчас не хватало ко всему прочему, — Я правильно понимаю, что ко мне в квартиру только что кто-то вломился и выкрал твое зелье, над которым ты вчера весь вечер кряхтел? Мы идем его назад возвращать? Ты знаешь, кто это был? — Нет, но скоро мы это узнаем, — Пеймон бросает на меня взгляд через плечо и замечает наконец-то выражение моего лица. Очевидно, степень моей растерянности выглядит внушительно даже для него, так что мужчина кивает каким-то своим мыслям, замедляется еще немного — недостаточно, но уже не кросс по спальным районам, и на том спасибо. — Дело не в зелье, точнее, не совсем в нем, — произносит мужчина, внимательно двор оглядывая, — зелье не несет в себе почти никакой практической ценности. Даже наоборот — это набор ингредиентов с достаточно сильными магическими свойствами, которые впитывают в себя любую магию, как губка, и хранят даже спустя много времени. Я наложил несколько фирменных заклятий вчера и сегодня днем, прежде чем отправляться к тебе. Я вскидываю на мужчину удивленный взгляд, с шага сбиваясь даже. — Так, а почему ты… — начинаю было я, но затем осекаюсь. Ну конечно. Впитывают магию, как губка. Фирменные заклятия. Теперь понятно, почему Пеймон выглядит, как гончая, которая след взяла. — Ты… чуешь своё зелье? — подозрительно уточняю я. Лицо Пеймона озаряет та же счастливая улыбка, что раньше. — Да, причем чую я его прекрасно, даже лучше, чем предполагал. — То есть, сейчас мы буквально идем по следу человека, который украл зелье? — переспрашиваю, сдерживая нотки удивления в голосе. — И он ведет нас прямо к себе домой, — кивает Пеймон, ухмыляясь в ответ на мой тон, — или куда там. Несмотря ни на что, я чуть не присвистываю. Многоходовочка, конечно, знатная — признаться, от Пеймона я такого профессионализма не ожидала. Но, в конце концов, не шуточками едиными — пора браться за дело. — Хорошо, хорошо, — я заражаюсь энтузиазмом Пеймона и даже нахожу в себе силы немного ускориться. Перспектива настолько простой и быстрой поимки колдуна, мягко говоря, воодушевляет, если не сказать большего, но… Кое-что не дает мне покоя. — Откуда он знал, что ты готовишь зелье? — от моих слов Пеймон мрачнеет — по тому, как его взгляд каменеет ненадолго, а губы поджимаются, понимаю, что эта мысль и к нему в голову приходила, — Откуда вообще знал, что ты тут, что живешь у меня, что ты… думаешь, он знает, кто ты такой? — Почти уверен, — мрачно произносит мужчина, — появление демона не так уж просто пропустить, если у тебя есть хотя бы крупица магических способностей, а наш колдун свою квалификацию уже не раз доказал. Воцаряется тяжелая, мерзкая какая-то тишина, которую прерывает только звук наших с Пеймоном шагов и мое дыхание. Я все же тянусь за сигаретами в нагрудном кармане куртки. Значит, колдун в курсе, что мы с Пеймоном заодно. Знает, где я живу. Может войти в мой дом в любое время. Значит, он знает, что Пеймон обосновался у меня, значит, знает, что мы ищем его, значит, хочет помешать. Значит… — Думаешь, он следит за нами? — спрашиваю, хотя ответ в принципе и так очевиден. Зажигалка чиркает в ночной тишине слишком громко, и я ежусь от полноты осознания ситуации, в которой оказалась. Пеймон кивает. Я судорожно выдыхаю. Одно дело — призраки. Потерянные, усталые от непонимания того, что происходит. Злые, как правило, на то, чего сами не понимают. Готовые уйти, если им дать достаточную для этого причину. Практически бессильные, пугающие до момента, когда понимаешь, что боятся здесь как раз они. Почти все — как дети, которые отбились от школьной экскурсии. Только и ждут, что кто-то укажет им правильное направление. Совсем другое — это колдун. Целенаправленный, сильный, с каким-то непонятным древним гримуаром на руках, который даже Пеймона — даже демона! — заставляет хмуриться и напрягаться. Человек, который знает, что и зачем он делает, и что именно ему на этом пути мешает. Кто именно. Снова перед глазами балерина с перекошенным от злости лицом. Снова бедная Сонечка, потерянность в глазах которой медленно сменяется целенаправленной, фальшивой, больной яростью, которая готова крушить и резать опасной бритвой того, кто под руку попадется. Дикая карта, которую в игру ввели абсолютно неслучайно. Ежусь, пробегаясь пальцами по повязке на руке. Я легко отделалась, но… — Пеймон, — чуть ли не впервые к демону по имени обращаюсь, наверное. Тот оборачивается — на лице ни следа былого напряжения, которое только что в глазах сквозило. — Ада? — вопросительно вскидывает брови. — Он знает нас, знает, где мы живем, — осторожно начинаю, — знает, как пробраться в мой дом. Думаешь, нам стоит… — Ты в безопасности, — прерывает демон, криво ухмыляясь и бросая через плечо неожиданно внимательный взгляд, — мы заключили сделку, и я сдержу свою часть. Тебе ничего не угрожает. Я рассчитывал, что он проберется в квартиру, он не сделал ничего неожиданного или опасного, ничего, что поставило бы твою жизнь под угрозу. Всё под контролем. — Мог бы и предупредить, — фыркаю я. Напряжение, сковывающее шею и плечи, никуда не девается, — он был у меня дома, знаешь ли. Мы на открытом пространстве. Мы на сцене и в свете прожекторов, а он наблюдает в смешной маленький бинокль с уютного темного балкона за тем, как разворачивается действие. Рука противно ноет. Я легко отделалась, но мы ведь только начали. — Ада, — Пеймон поворачивается ко мне, шагу не сбавляя, и выглядит неожиданно серьезно, несмотря на то, что на губах только что буквально играла ухмылка, — мы заключили сделку. — Я знаю, — фыркаю, выбрасывая окурок в урну неподалеку, — я присутствовала при процессе. — Тогда сделай лицо попроще и перестань дергаться каждые полминуты, — уголки губ Пеймона приподнимаются в ухмылке, — страх тебе не очень идет. Спотыкаюсь — снова — заслуживая от Пеймона насмешливый взгляд. Ладно, сделаем вид, что он меня убедил. Еще пять минут мы идем молча — я достаю вторую сигарету и пытаюсь абстрагироваться от липкого, противного ощущения взгляда на собственной спине. Это паранойя. Шаги гулко отражаются от закрытых наглухо окон старых пятиэтажек. Мысленно возвращаюсь к истории бедной Сонечки, чтобы отвлечься от осознания того, насколько колдун к нам близко подобрался. Все в том, что произошло в недостройке на краю города, вызывает какое-то странное, тупое недоумение. Старая городская легенда, глупый ритуал из голливудских ужастиков — заезженный сюжет, неожиданно воплощенный в жизнь. Как будто кто-то просто взял и положил детский стишок на простую мелодию. Слишком очевидно, так просто, так… Как и с балериной. Глупая детская страшилка про учительницу, которая не любит, когда ученики недостаточно сильно стараются, так типично, так… просто. Такую впору в лагере у костра рассказывать, но вот она — хлещет указкой по спинам двоечников, как злодейка из детской сказки, которой никто не сказал, что добро в итоге должно победить. Обычные призраки — обычные люди. Мужик, которого по голове трубой приложил грабитель — истекает кровью в собственном коридоре. Мальчик, которого придушил работник парка просто так — отчаянно хочет. Работник завода, который неудачно поскользнулся. Никакой драмы, никаких сложных — да и простых — мотивов, определенных злодейкой-судьбой, просто отвратительная, кровавая, мерзкая бытовуха и на этом свете, и на том. Никаких глубинных причин. Смерть — самое будничное событие из всех, кроме, пожалуй, насморка. Но балерина и бедная Сонечка… Все как-то иначе, совсем не так, как бывает обычно. Я тянусь за сигаретами, пытаюсь занять руки чем-то, но неожиданно налетаю на спину вставшего ровно Пеймона. — Эй, что?.. — начинаю было я, но осекаюсь. Пеймон шикает, придерживая меня за плечо. — Здесь поворот, — задумчиво бурчит мужчина, кивая на небольшую дорогу, что ведет к шумной улице неподалеку, — вроде как, судя по запаху… он просто повернул. Мужчина трясет головой и поворачивает налево резко, отправляется в сторону гудящих по своим делам машин. Я хмурюсь. Странно. Оглядываюсь. Двор кажется знакомым, но в этом районе я, в принципе, не особо часто бываю — мы с Пеймоном уже полчаса где-то активно чешем ноги об дорогу. Шагаю в сторону небольшого просвета дальше по незаметной улочке, которая между дворами змеится. Очень знакомо. — Ада, — окликает Пеймон, — не отставай. Он сюда повернул. Я вздыхаю, мажу усталым взглядом по домам в последний раз и нагоняю мужчину.

***

— Вылезай, — нервно бурчу, оглядываясь по сторонам. Голос Пеймона, отражаясь от пластиковых стенок, звучит гулко и глухо: — Не ной, помоги. С сомнением смотрю на мусорный контейнер, в котором Пеймон увлеченно копается. Нет, спасибо. После того поворота мы еще минут десять шли по шумной улице, а затем свернули в неприметный двор неподалеку. Затем углубились внутрь спального района, прошли несколько кварталов и оказались на ещё одном достаточно широком проспекте. Затем — снова дворы на протяжении двадцати минут. Хмурюсь, глядя на темные провалы окон. Что-то не так. Из мусорки выкатывается смятая жестяная банка из-под колы, звеня на весь небольшой дворик. Втягиваю голову в плечи, замечая компанию у соседнего подъезда, которая смотрит на нас с Пеймоном, посмеиваясь. Ада Островская. Общение с призраками, поиск трупов и сортировка мусора. Специалистка широкого профиля. — Нашел! — торжествующе провозглашает Пеймон, вылезая из мусорки наконец-то. Морщусь, приглядываясь к пузырьку в его руках. Тот самый. Теперь пустой. Колдун выбросил его. — Он понял, да? — оглядываюсь по сторонам, сжимая зажигалку в кармане, — Что мы следим за ним. Поэтому запутывал следы. Последние минут десять мы ходили по кругу. — Скорее всего, — Пеймон фыркает, подбрасывая в руке пузырек и пряча его в карман, — вот только он все равно просчитался. — Что ты имеешь в виду? — вскидываю взгляд на мужчину. Пеймон только ухмыляется, кивая головой в сторону дома. — Тот первый резкий поворот. Разница между его визитом и нашим возвращением — полчаса, минут сорок максимум, он понимал, что времени немного, и мы догоним его, если он решит вернуться, — мужчина выдыхает, вытирая руки о штанины, — поэтому он запаниковал и сглупил. До этого мы плавно шли вглубь дворов, а потом вдруг начали зигзагами ходить и круги наматывать. Ясно, как день, где до него дошло. Задумчиво кидаю, бросая взгляд назад. Действительно странно. — Вернемся, — неожиданно даже для себя бормочу я, — на то место, к первому повороту. Мне тот двор кажется знакомым. Пеймон награждает меня удивленным взглядом, но не спорит. Я вздыхаю и разворачиваюсь на пятках. Что ж, завтра на пары я не особо-то и собиралась.

***

Когда мы приходим к тому злополучному двору, время приближается к двум часам ночи. Пеймон погружается полностью в свои мысли, что-то под нос бормоча изредка, а я впиваюсь взглядом в каждый угол, ища знакомые виды. Тщетно. Мысль не уходит из головы, сколько бы я двор не оглядывала. Я со вздохом тянусь за телефоном, открываю карты, хотя названия улиц, за которые взгляд цеплялся, пока мы с Пеймоном бодро шагали туда-сюда, никакой информации не дали. Названия улиц мелькают перед глазами, на удивление одинаковые. Курская, Питерская, Ереванская, площадь Космонавтов… Погодите-ка. Питерская. Что-то в сознании щелкает и встает на нужное место. Сверяюсь с картой ещё раз и хмурюсь. — Пошли в ту сторону, — окликаю Пеймона, который, кажется, полностью в свои мысли погрузился, пока я исцеляла топографический кретинизм. Мужчина кивает только, без слов двигаясь за мной. Прямо. Незаметно ускоряю шаг, прячу руки озябшие в карманы. Поворот к соседнему двору. Ошибки быть не может. Завернуть за угол дома, потом держаться правой стороны, вот детская площадка, а вот и… Замираю перед подъездом. Сверяюсь с навигатором. Две минуты. — Ада? — Пеймон подходит и становится рядом. — От того поворота до его дома всего две минуты, — произношу, хмуро глядя на темные окна второго этажа. Кажется, что в доме все спят, но на самом деле кто его знает. Я бы не спала. Качаю головой и разворачиваюсь. Чем меньше светимся, тем лучше. Пеймон бросает кривой взгляд на окна и молча следует за мной, но на повороте, стоит мне ускорить шаг, все же хватает меня чуть ниже локтя, удерживая на месте. Я не вырываю руку. Останавливаюсь, вдыхаю и выдыхаю через нос. Поворачиваюсь к мужчине. — Чей это дом? — губы Пеймона сжимаются в упрямую, ровную линию. Мужчина хмурится. Чувствую, как на лице постепенно проступает неприятная, пустая ухмылка. — Пеймон, ты помнишь Андрея Вершинина? — спрашиваю тихо, смакуя каждым звуком собственный идиотизм. Человек, который связан с обоими призраками. Единственный человек, который связан с обоими призраками, если мне не изменяет память. «Никаких приведений не существует, это просто плод слишком бурной фантазии некоторых личностей». Пеймон вспоминает через секунд десять. Пеймон почти не выглядит удивленно.

***

Дорогу домой преодолеваем весело и задорно — я пересказываю Пеймону историю нашего взаимодействия с Вершининым, незлым тихим словом вспоминая, что именно его младшая сестра навела меня на балерину изначально. Я знаю, что это может быть просто масштабным совпадением, о чем сообщаю Пеймону, но взгляд, брошенный в ответ, выходит на редкость скептичным. И правда, ведь именно в балетной студии Вершининой-младшей появился первый призрак с сюрпризом. Именно он так невинно и будто бы между прочим сообщил мне, где его искать. Именно он оказался на месте злополучной вечеринки, хотя Кира, которая вечеринку устраивала, в глаза Андрея раньше не видела, и, услышав его имя, даже удивилась — все же, людей в старой заброшке было не так уж много. Совпадение, совпадение. Слишком много совпадений. Я же вроде не идиотка, должна была понять. Должна была сопоставить, сложить два и два. Или нет? Разве это так уж странно? Мы даже не уверены, что колдун живет именно в этом районе, он ведь мог догадаться о зелье буквально когда угодно, пойти в какую угодно сторону гораздо раньше. Да и в тех дворах живут сотни людей, это ведь абсолютно не означает, что именно Андрей как-то ко всему причастен. Да ну, не может этого быть. Не может душка-Вершинин, отличник-Вершинин, золотой медалист и автор статей для институтской газеты, писать в которую даже первокурсники брезгуют, оказаться тем самым злобным колдуном. Ну не может, и точка. Ноги месят грязь, раз-два-три-четыре, мысли стучат в голове гораздо менее монотонно, хаотично и болезненно. Вытягиваю сигарету и затягиваюсь дымом почти судорожно. Если это Вершинин, то почему сейчас? Он ведь не приезжий, живет здесь всю жизнь, помню, сам рассказывал, почему тогда? Почему он это делает, откуда взял заклинания, как разобрался? Нужно поговорить с Юлей. Нужно как-то встретиться с Андреем и попытаться узнать больше. Нужно разобраться, нужно… Вдыхаю. Выдыхаю. Спокойно, только спокойно. Сейчас Вершинин вряд ли гонится за мной с гримуаром наперевес, поэтому подумать можно будет дома, за закрытой дверью, в безопасности, за задвинутыми шторами и — возможно — с бокалом вина в руке. Или в обеих руках, если уж на то пошло. Заслужила. Мы с Пеймоном упорно месим грязь. Я не оглядываюсь.

***

Дома отправляю Пеймона в душ без обсуждения сразу же — после его мусорных ныряний запах достаточно ядрёный. Как только дверь за мужчиной закрывается, опускаюсь на кресло. Руки дрожат. Тянусь за телефоном, но тут же себя обрываю. Второй час ночи, Юля уже спит, все вопросы смогу задать ей завтра. Выдыхаю. Иду на кухню, достаю бутылку вина и бокал. Наливаю полный, почти по край — что-то мне подсказывает, что иначе сегодня не засну. Подумав, достаю второй, ставлю рядом с бутылкой на кухонном столе. Захочет — нальет себе сам. Под шум воды в душе открываю ноутбук и загружаю профиль Андрея на фейсбуке. Спокойно, нужно вести себя спокойно. Вдох, выдох. Когда Пеймон выходит из душа, я уже беру себя в руки. Листаю ленту Андрея, впиваюсь взглядом в каждую фотографию, каждую отметку, каждый комментарий. Студенческий парламент, заседания по четвергам, баскетбол во вторник и в пятницу. Соцдепартамент института собирается каждую среду. Андрей улыбается с общих фотографий в приютах для собак. Благодарности в комментариях, дружит с каждым, кажется, молодым преподавателем в институте. Фыркаю, вспоминая собственных пятьдесят друзей и три с половиной учебных чата. План действий формируется медленно, но верно. Пеймон выплывает из душа, аки белая лебедь, без футболки, в серых пятых спортивках, молча подходит ко мне и заглядывает через плечо. Стиральная машина уютно бурчит — хорошо, что сам додумался, я ещё только демонические труселя на двойное полоскание не ставила. Раз, два, три. Задерживается рядом, тяжелым дыханием прядь волос сдувая с макушки. Четыре, пять, шесть. Тянусь к бокалу с вином. Хмыкает. — Что-то нашла? — наконец-то покидает моё личное пространство, устраивается на кровати — моей кровати! — и вытягивает ноги устало. — Почти ничего, — закусываю губу, очки, с носа сползающие, поправляя, — думаешь, должен был написать в статусе на фейсбуке «чёрный маг» и уведомить общественность? Мужчина фыркает только, прикрывая глаза. Устал? Даже он устал. Главное, чтобы не уснул на моей кровати, я на кресле спать не согласна. — Что ты пытаешься найти? — спрашивает все же спустя несколько минут. Болтаю вино в бокале из стороны в сторону и вздыхаю, откидываясь на спинку стула. — Не знаю. Хоть что-то. Завтра на первой паре у него еженедельное заседание студенческого парламента, он там какая-то важная шишка, я проверила расписание. Думаю, стоит наведаться к нему домой и посмотреть, что и как, пока он занят. Пеймон смеется коротко: — Взлом с проникновением? Не ожидал от тебя. — У него младшая сестра, мы знакомы, — качаю головой, — к тому времени, думаю, как раз вернётся со школы, мы же учимся во вторую смену, а она — в первую. Придумаю что-то и попрошу провести в его комнату, пошлю за чаем и пошарюсь в шкафах ящиках стола. Хоть что-то. — Мы всё равно не поймём, наш ли это парень, пока не я не встречусь с ним лично ещё раз, — качает головой Пеймон, — не нарывайся лишний раз. Все равно гримуары и засушенные лягушачьи лапки он в рабочем столе дома вряд ли хранит. Не нарывайся. Легко говорить, это ведь не ты с предполагаемым колдуном на мультимедийных технологиях проект разрабатывал. Не ты у него дома сок из высоких гранёных стаканов пил. Я должна была понять. Должна была. — Мы ничего не теряем, — выдыхаю медленно, — но неплохо бы по-тихому собрать максимум информации, прежде чем вскрывать все карты. Что-то мне подсказывает, что ваше с Андреем рандеву в любом случае только масла в огонь подольет, и там будет не до расследований причин и следствий. Пеймон вздыхает только, глядя на меня внимательно и оценивающе. Взвешивает варианты, решает, стоит ли — почти вижу, как шестеренки в голове крутятся. — Нам нужно узнать как можно больше, — с нажимом произношу я, умело уклоняясь от испытывающего взгляда, — я всё равно пойду. — Не сомневаюсь, — Пеймон милостиво избавляет меня от дальнейшей пытки буравящими насквозь зрачками, — хорошо, узнай все, что можешь. Но я буду неподалёку. — Спасибо, — срывается с губ прежде, чем я отдаю себе в сказанном отчёт. Пеймон вскидывает брови удивленно. Чертово вино. Пауза затягивается. — Я в душ, — ставлю бокал на стол с оглушительным стуком. Дыхание успокаивается наконец-то, наконец-то нормальный, человеческий ритм, и сердце так сильно не колотится, но всё еще хочется голову руками обхватить и не отпускать. Подхватываю полотенце с полки и направляюсь к ванной уставшей, нетвердой походкой. Это был долгий день — кажется, чуть ли не самый изматывающий за последнее время. Так всегда теперь будет, что ли? — Пожалуйста, — догоняет меня ровное в спину. Пожимаю плечами.

***

Мне холодно. Я открываю глаза и тут же испуганно выдыхаю. Сердце замирает и колотится, кажется, вдвое быстрей. Впереди — знакомая пустынная дорога, по обе стороны маячат мелкие одноэтажные дома. Нигде не горит свет — уже слишком поздно, все уже спят, я здесь одна, одна, одна, как же холодно, одна, совсем одна. Меня насквозь прошибает липкий, противный страх. Знакомый страх. Привычный страх. Я не оглядываюсь, я знаю, что у меня за спиной, а если долго смотреть в бездну, она начинает смотреть на тебя в ответ. Серый, зияющий темными зарешеченными окнами корпус больницы. Двери, закрывающиеся только снаружи. Решетки, решетки, всюду решетки. Коридоры с коричневой плиткой, вызывающей тошноту. Кто-то постоянно плачет. Там врачи не улыбаются. У меня за спиной — ничего хорошего. Опускаю глаза. Я знаю, что я там увижу, хоть и собиралась в темноте. На ногах — серые потертые кеды, широкие дурацкие штаны с блестящими полосками по бокам подметают дорожную пыль, растянутый свитер когда-то был насыщенно-красным, а теперь вылинял-выстирался до скучного, со светлыми пятнами, бордово-розового. На улице поздняя осень. Мне холодно. И я иду вперед. Механически переставляю ноги, хотя в голове пусто, и я совсем не знаю, куда иду. Я одна, одна, одна, одна. Пальцы немеют, дыхание судорожно с губ облачками пара срывается. Я не могла взять куртку. Больше одежды не было. Я убежала. Иду, пока за спиной не слышатся тяжелые, грузные шаги. Рано или поздно они меня догоняют — как наяву, так и во сне. Но я все равно иду, потом бегу, потом несусь что есть силы, и шаги позади такие громкие и такие неотвратимые, что тянет плакать, потому что я знаю, чем это закончится. И я плачу — потому что и тогда я плакала, плакала и бежала, пока не начало колоть в боку, пока воздух в легких не превратился в колючий клубок ядовитого плюща, пока глаза не начали гореть. Тогда я плакала, и сейчас плачу тоже. Как же холодно. Но я бегу из последних сил, пока руки людей, бегущих за мной, не настигают меня и не хватают за вылинявший свитер, пока меня не тянут назад, пока не отбрасывают на колени и в дорожную пыль, пока на меня не начинают кричать, пока с губ не срывается одно-единственное и испуганное до ужаса слово, заполняющее все внутри болью по самые края. — Мама!

***

— Ада, — я открываю глаза. Темно, темно — это хорошо, это лучше, чем пыльная дорога и одноэтажные дома, и слезы на щеках, и коченеющие пальцы, — Ада. Ты кричала во сне. Перевожу взгляд на едва различимого в свете единственного фонаря у дверей морга Пеймона. Сидит на корточках у дивана. Смотрит, черт, как будто бы душу наизнанку выворачивая. Дыхание всё еще в норму не пришло, и я просто закрываю глаза. Считаю про себя до десяти. Потом до двадцати. Просто сон. Просто кошмар. Уж лучше так, чем непонятные сны с Пеймоном в главной роли. Это в прошлом, этого больше не повторится, все позади, просто сон, просто кошмар… Дыши. Дыши же ты наконец. Пеймон молча встает и уходит на кресло. Ворочается несколько секунд и затихает. Счастливый. Я открываю глаза и пялюсь в потолок, пока сон не приходит снова, не цепляется когтями в тяжелые веки и не заставляет зажмуриться и выдохнуть. На этот раз я сплю без сновидений.