Морги и добрососедские отношения

— В общем, все закончилось быстрее, чем началось, — макаю картошку в соус, собирая остатки со стенок контейнера, — ты зря переживал. — Я не переживал, это часть сделки, — фыркает Пеймон. Он смотрит на последний кусочек картошки так, будто бы это убер-ГМО на основе святой воды, а не просто дешевая еда из Мака, — я обязан обеспечивать твою безопасность, хотя тебе, кажется, очень хочется мне помешать. — Сам знаешь, что делать, когда кажется, — ухмыляюсь, — Будешь доедать? — Нет уж, спасибо, — Пеймон пододвигает поднос ко мне, — мне ужасно повезло, что не нужно есть эту дрянь постоянно. — Извини, но на полное обслуживание я не подписывалась, — отпиваю кофе из стакана и тянусь за картошкой Пеймона, — у нас, вообще-то, есть гостиницы. — Не вариант, — Пеймон вытягивает ноги и расслабленно откидывается на спинку стула. Глаза прикрывает даже устало. Святая — или не очень — простота. Со стороны выглядит настолько нормально и обычно, что страшно даже — в этой куртке с рукавами чуть короче, чем надо, со стаканчиком кофе из Мака на столе, с каким-то общим неуловимым налетом заебанности, сквозящим в тенях на лице. Вокруг нас в небольшом зале таких усталых и чуть вылинявших за день еще как минимум пятеро. Идеальная маскировка. Обманчивое впечатление. Перед глазами, словно слайды херовой презентации в Пауэр-поинте, тут же услужливо появляются и листаются как-то сами по себе моменты сегодняшнего утра. Пеймон, яростный, с холодным отвращением в глазах и в голосе, Нибрас, который выглядит, как бомба со сломанным часовым механизмом — ты не знаешь, когда именно ебнет, но знаешь, что ебнет абсолютно точно. И ещё Оля. Такая потерянная, такая… выжатая? Потрёпанная, словно новая мягкая игрушка, которую бросили на растерзание не особо разбалованной детсадовской группе. Такая неживая. — Ну давай уже, — голос Пеймона вырывает меня из раздумий. — Что? — кручу в руках пустой контейнер из-под соуса, вскидываю взгляд на Пеймона недоуменный. Ухмыляется краем губ. — У тебя лицо еще сложнее, чем обычно, — покачивает ногой устало, — если нахмуришься сильнее, оно внутрь схлопнется. Фыркаю. Даже не бесит уже — почему-то злиться и вступать в словесные перепалки после сегодняшнего дня сил и желания совсем нет. А вот вопросы есть — и лучше бы Пеймону начать отвечать наконец-то, потому что чем дальше в лес, тем больше дров, и мы и так, кажется, достаточно наломали. — Как давно ты знаешь Нибраса? — спрашиваю в лоб. Пеймон если и удивляется, виду не подает — только губы поджимает неодобрительно как-то. Явно не хочет говорить об этом, но я, если честно, выносить этой игры в остроумную молчанку не могу. — Время в Преисподней — такой себе концепт, если честно, — говорит задумчиво, но не в обычной своей язвительной манере, — но… тысячи две лет? Две с половиной? Присвистываю только. Пора бы привыкнуть. — Какое-то время мы были… не поворачивается язык сказать, чтобы друзьями, — Пеймон продолжает, хмурится, смотрит на меня как-то исподлобья, — скорее, это был… тип общения с выгодой для обоих сторон. Мы выполняли задания снизу, время от времени возвращались в Преисподнюю, и снова поднимались к вам. Но потом нас отозвали насовсем, и Нибрас отказался возвращаться. — Почему? — вскидываю брови, — Я думала, для вас пребывание в нашем мире — не особо приятная штука. Пеймон кивает, покачиваясь на стуле: — Не особо приятная, но сделки позволяют устанавливать связь с Преисподней и черпать энергию оттуда, — сухо произносит, снова эти металлические нотки в голосе, как сегодня утром, — Нибрас… подсел. С губ срывается сухой смешок. Качаю головой неверяще: — Подсел? Выходит, все это время он просто заключал сделку за сделкой и высушивал одного человека за другим, как Олю? — Именно, — Пеймон переводит на меня тяжелый взгляд, — Нибрас — низший демон. Таких, как он, в Преисподней сотни, и это — далеко не верхушка пищевой цепочки. А здесь он стал единственным в своем роде, как баскетболист, который забрел в детский садик. — Ну спасибо, — фыркаю, — и ваша контора позволила ему просто уйти в незапланированный отпуск? — Скажем так, по нему никто не скучал, — фыркает Пеймон, — и он достаточно умен, чтобы не высовываться и не претендовать на мировое господство. — То есть, пока он без особой на то причины изводит людей по одному, вы не возражаете, главное, чтобы под ногами не путался? — звучит обиженно и как-то так… по-детски, что ли? Пеймон смотрит хмуро, тяжело. Не говорит ничего. И не надо. Понятное дело, что так и есть — вряд ли кого-то там в Преисподней действительно интересует печальная судьба десятка-другого случайных людей, но от этого горечь какая-то внутри разливается, непонятная обида не то что даже на Пеймона или на Нибраса, а просто в общем и целом. Потому что лицо Оли перед глазами ещё свежее, ноет на фоне, как ожог или противный бумажный порез, потому что я не хочу спрашивать даже, сколько таких Оль теоретически могло быть и будет ещё. Потому что внезапно туго ударяет под дых понимание того, что Нибрас просто пожмет плечами и найдет себе завтра ещё одну. И ничего я с этим не сделаю, даже если захочу — разве что вызовусь добровольцем. — Пошли уже, наверное, — сдавленно получается, неприятно, горько. Пеймон кивает на редкость понимающе, губы все так же поджаты. Запрещаю себе обольщаться, принимать желаемое за действительное и думать, что ему… что ему что? Стыдно? Неловко?.. Прекращай. До добра не доведет. Я прикрываю глаза на секунду, а затем встаю, с соседнего стула сумку подхватывая. — Еще успеваем на прямую маршрутку, если поторопимся, — киваю в сторону остановки, — идти минут десять. Пеймон кривится. Закатываю глаза почти с облегчением — воздух такой густой и вязкий от этого красноречивого молчания раньше, что хочется просто хоть в пространство съязвить, лишь бы этот чертов осадок перебить чем-то: — Можешь вызвать адскую колесницу, если хочешь, но на такси у меня денег нет. Пеймон бурчит под нос что-то не очень разборчивое, но даже по тону достаточно обидное. Я не переспрашиваю. Усталые люди провожают нас бесцветными взглядами.

***

На маршрутку мы успеваем — она с почти что утробным рыком трогается, как только я бросаю водителю смятые купюры. В салоне кроме нас с водителем всего человек пять-шесть — кто-то дремлет, уткнувшись лбом в переднее сидение, кто-то просто смотрит в окно бездумно. Как обычно, никому до нас дела нет. Слишком большой город, слишком много людей, уже слишком поздно и слишком устало. Холодает — прячу пальцы в рукава свитера. Город за окном проносится мимо, словно картинка в сломанном калейдоскопе, подсвеченная огнями светофоров — то быстрее, то медленнее. Маршрутка выплевывает людей на остановках по одному, как виноградные косточки, и я представляю, как вместе с каждым сошедшим в промозглый вечер человеком в моей голове на одну мысль меньше — как оттуда исчезают по очереди мертвый мужик с завода, обеспокоенное Юлино лицо, колдун, который, если уж на то пошло, может прямо сейчас в этой же маршрутке ехать и на мою фотографию порчу нашептывать. Как исчезает Пеймон с его мрачными разговорами о Нибрасе — да и сам Нибрас с его сальной и пробирающей насквозь отвратительной ухмылкой. Вот только Оля не хочет исчезать. Её изможденное лицо, страх на донышке зрачков и слова, которые она сказала мне на прощание, из головы не выветриваются. Маршрутка выплевывает людей по одному, пока в ней не остаемся только мы с Пеймоном. Слова Оли звучат в голове, как припев надоедливой песни. Я тоже так думала сначала. А я не хочу думать об этом — ни сначала, ни потом, вообще не хочу. Я засовываю мысли об Олиной больной, кривоватой улыбке подальше целый день — но они упрямо возвращаются отвратительно тяжелым бумерангом. Если я начну думать об этом сейчас, уже не остановлюсь, и это — последнее, что мне сейчас нужно. Мне нужно в душ, согреться, выпить чашку чая и хорошенько поспать. Вздыхаю. Пеймон переводит взгляд на меня — удивительно — но не острит неожиданно, не отпускает комментарии, не шутит и не иронизирует. — Что? — спокойно спрашивает Пеймон, и это звучит, в принципе, достаточно уместно для того, чтобы ответить. Я мнусь секунды три. Десятки — без преувеличения — вопросов роятся в голове, как жирные мухи, собравшиеся на запах гнили. — Думаешь, Оля будет в порядке? — спрашиваю, и только после этого понимаю, насколько все наивно и глупо звучит, — После всего этого. После… Нибраса? Пеймон смотрит на меня: долго, изучающе, без какого-либо определенного выражения на лице. — Не знаю, — произносит в итоге под аккомпанемент урчащего мотора, — не знаю. Нибрас умеет залезть в голову и зацепиться там. — Это я успела заметить, — фыркаю и тут же замолкаю под неожиданно серьезным взглядом Пеймона, на меня направленным. Едем несколько десятков секунд в абсолютной тишине. — Не стоило тебе оставаться с ним наедине, — произносит, глядя куда-то в сторону, в мутный пейзаж за окном, — о чем бы вы ни говорили, он продумал все от начала до конца ровно в тот момент, когда тебя увидел, разыграл все, как по нотам. Я его недооценил. — Пусть так, — качаю головой устало, — все живы и здоровы, никто не пострадал — наоборот даже — и нечего тут рефлексировать. Мы узнали, что хотели, все обошлось малой кровью. Если ты так не хотел, чтобы мы с Нибрасом пересекались, зачем вообще позвал с собой? Пеймон молчит какое-то время, смотрит на меня практически недоуменно. А затем фыркает едва слышно: — Позвал, потому что мне показалось, ты хочешь быть в курсе расследования. Вскидываю брови удивленно. Даже так. Пеймон выглядит так, словно хочет спросить что-то еще, но сдерживается изо всех сил. И я знаю точно, что именно ему в контексте предыдущего разговора так хочется узнать — и знаю, почему он сомневается, потому что эти же сомнения ворочаются и в моей усталой, больной голове. Он хочет узнать, о чем именно мы говорили с Нибрасом. Он не знает, достаточно ли я доверяю ему, чтобы рассказать. Я тоже этого не знаю. Он не знает, стоит ли спрашивать напрямую. Он не знает, совру ли я. Я тоже, если честно, до конца не уверена. А в чем именно я уверена? В том, что Нибрас мне не нравится, и в том, что он однозначно не дружок-пирожок Пеймона — по крайней мере, больше точно нет. Следовательно, на компасе расстановки симпатий Пеймона я позову лепить куличики в свою песочницу с большей вероятностью. Я точно уверена в том, что пока что Пеймон не превратил меня в рабыню, которая кипятит чайничек по первому зову — хотя мог бы с самого начала — и даже Юля подтвердила то, что наша сделка для меня безопасна и вроде как без подводных камней. Также мы — опять же — имеем какого-то стремного колдуна, защититься от которого своими силами мне вряд ли удастся даже при большом желании. И от одного из его дитяток Пеймон меня уже благополучно — ну, если не считать разошедшихся швов — спас. И раз уж все так складывается, мне однозначно выгоднее держаться к Пеймону поближе, даже если мне это не особо нравится, даже если в его намерениях я не уверена, и даже если в прошлом он явно не возглавлял подземный филиал движения за права людей. Следовательно, в моих интересах не дать нашему хрупкому сотрудничеству превратиться в клубок взаимных подозрений. Следовательно… Маршрутка тяжело пыхтит. Между нами зависает неудобная какая-то тишина. — Просто чтоб ты знал, — вздыхаю, скрещивая руки на коленях, — в нашем разговоре Нибрас пытался убедить меня в том, что ты используешь меня в своих целях, соврав о твоих мотивах по поводу нашей с тобой сделки. Сказал, что мне не стоит тебе доверять, и что я — просто свинья на убой, которую ты держишь рядом, дожидаясь удобного случая. Он предложил мне заключить сделку — он узнает, чем именно я тебя заинтересовала, и обеспечивает мою сохранность, а я… ну, в общем, он обещал «не перегнуть с ценой». Пеймон смотрит на меня с нечитаемым каким-то выражением на лице — я зачем-то растягиваю губы в неловкой улыбке. Секунды тянутся, словно густая, вязкая патока. — И?.. — тяжело как-то спрашивает Пеймон. — Что «и»? — щурюсь недоуменно, — Этого мало, по-твоему? Знаешь ли, он был очень… — Сделка, Ада, — Пеймон глаза закатывает, меня перебивая, — ты согласилась? В густом и напряженном каком-то воздухе мой смешок звучит сухо как-то, совсем не вписывается, словно трель телефонного звонка на похоронах. — Конечно же, нет. — Почему ты рассказала все это в итоге? — Пеймон расслабляется вроде как, но в его взгляде все еще сквозит какое-то странное напряжение, мне не до конца понятное, но очень знакомое. Что ж, я не до конца доверяю Пеймону. Видимо, это взаимно. — Потому что он мне не нравится, — бурчу, взгляд отводя в сторону, — потому что он очевидно не хочет, чтобы я тебе доверяла, а я не хочу делать так, как хочет он. И потому что в общем и целом ты мне ничего плохого не сделал, и у меня нет объективных причин полагать, что дальше что-то пойдет не так, а вот Нибрас мне доверия как-то не внушает. Мужчина кивает только — не могу понять, доволен ли он ответом. Воцаряется тяжелая тишина. Кажется, что эта поездка длится вечно. Как только я хочу разбить молчание и свести этот разговор на нет, Пеймон нарушает его первым: — Нибрас провел среди людей сотни лет, он знает, на что давить, даже если поначалу так не кажется. Я уже говорил и повторю снова, что твоя безопасность в моих интересах, это — часть сделки, которую мы заключили, и которую я обязан соблюдать ценой собственных сил и моего материального тела здесь. Киваю. Пеймон смотрит на меня хмуро, будто бы проверяя, верю ли я его словам. К сожалению, проверить это не могу даже я. Пеймон вздыхает: — В свои прошлые визиты на поверхность я не чурался тех же методов, которыми сейчас пользуется Нибрас, и даже более того, — в голосе Пеймона я сожаления не слышу, и, в принципе, услышать его не ожидаю, — скорее всего, все, что он рассказал о том, что было раньше — чистая правда, а каких бы мерзких для тебя красках он это не описывал. Я прикрываю глаза на секунду. Ада, ты ведь знала. Чего ты ожидала?.. Чувствую, как желудок мерзко скручивает. — …Но я могу поклясться, что Нибрас неправ насчёт того, что касается тебя, — продолжает Пеймон, заставляя меня вернуться в действительность и снова сжать край сидения до боли в ногтях, — никаких скрытых мотивов и скота на убой. Все, что мне от тебя нужно — это соблюдение условий сделки и твоя помощь в расследовании. Как только я поймаю колдуна, все будет кончено. Киваю. Это, в принципе, наивысший уровень интерактивной коммуникации, на который я сейчас способна. Пеймон кивает тоже. Очевидно, для него вопрос решен. Что ж, для начала сойдёт. Остаток дороги мы проводим в абсолютной тишине.

***

Улица перед моргом — вполне ожидаемо — в половину первого ночи уютно пустует. Не знаю, в какой момент огоньки морга вообще начали казаться мне уютными, но после нервных потрясений сегодняшнего дня это кажется мне оливковой веточкой в клюве старозаветного голубя — обещанием наконец-то твердой земли. — Завтра утром съезжу на пары, — сообщаю Пеймону, — демонические хаты — это, конечно, хорошо, но мне ещё диплом сдавать. По поводу успешности данного мероприятия у меня еще больше сомнений, чем по поводу поимки колдуна, но попытка — не пытка. Хотя немного на пытку все же похоже. — Ещё эта книга, которую тебе отдал Нибрас, — рассуждаю, поднимаясь по лестнице вверх и вставляя ключ в скважину, — нужно поискать в интернете больше информации о секте, которая там упоминается, что-то ведь точно должно быть. Если что, в научном архиве нашего института… Я замолкаю на полуслове, дергая дверь на себя. Не поддается. Что-то не так. Приблизительно пять секунд уходит на то, чтобы понять, что именно. — Ада? — Пеймон останавливается позади меня, — Что случилось? — Ты возвращался в квартиру, пока меня не было? — стараюсь говорить ровно, тихо, но голос все равно дрожит. Вынимаю ключ из замка, но дверь не открываю. — Нет, — Пеймон бросает настороженный взгляд на меня, — что не так? — Замок закрыт до упора, — тихо произношу, — на два оборота. Я так никогда не делаю, потому что… Пеймон обрывает меня на полуслове, не давая рассказать до конца душещипательную историю о том, как три месяца назад замок заел капитально. Протискивается мимо, несмотря на мои вялые протесты. Делать нечего — вхожу следом, несмотря на холодное ощущение испуга. Призраки не взламывают замки. Призраки не закрывают за собой дверь. Бросаю осторожный взгляд на комнату. Вроде как все в порядке, вроде как на месте — ноутбук на столе, окно плотно прикрыто, как и утром, беспорядок такой же беспорядочный, каким я его и оставила. — Пеймон! — зову мужчину, который уверенно двинулся к кухне. Тот не отвечает — просто иду следом, — Что там? Пеймон поворачивается ко мне с торжествующей улыбкой. Подозрительно оглядываюсь — кухня вроде бы тоже осталась неизменно слегка беспорядочной. — Что? — спрашиваю, уже зная, что ответ мне понравится. — Зелье украли, — с улыбкой пятилетнего ребенка, которому только что презентовали радиоуправляемый вертолет, сообщает мужчина. Я вздыхаю. Что-то мне это не особо нравится.