Отломленный угол

Маркус задумчиво смотрел в окно. За окном неспешно проплывали стены домов, скверы, светофоры, фонарные столбы, редкие такси. Детройт ещё не стряхнул с себя серые предрассветные сумерки. Улицы были почти пусты. И автобус был почти пуст. Маркус оторвался от разглядывания особо живописной, с граффити, стены на другой стороне улицы и пробежал взглядом по салону. Ветхая старушка, будто прямиком из середины прошлого века, сидевшая за пару рядов от него, поймала его взгляд, улыбнулась и одобрительно качнула головой. Качнула не Маркусу, своим каким-то мыслям. Она выглядела так, будто понятия не имеет, кто он такой, а головой качает только лишь затем, что ей нравится, как такой статный и крепкий молодой человек, проснувшись рано поутру, торопится делать свои дела. Она пожелала ему хорошего дня и вышла, когда автобус затормозил у остановки. «Музей росписи керамической посуды», — прочитал Маркус, провожая старушку взглядом и просчитывая её маршрут. Впрочем, и просчитывать было особо нечего. На вид старушке было лет восемьдесят, если не больше. Зачем ей в таком возрасте нужны были роспись и посуда, оставалось непонятным. Маркус даже захотел узнать о старушке больше, пока автобус не покатил дальше, пока она не пропала из виду, почти готов был запустить сканирование, затем резко и раздражённо отвернулся. Чем-то странным отзывались программные коды и баги, сделавшие его девиантом, каждый раз, когда он видел пожилых людей. Предательским чем-то, видно. Он любил Карла и не пытался этого отрицать. Это Карл говорил про людей, что они глупцы, хотя сам тоже был человеком. Это Карл научил его прийти к тому, к чему он в конечном итоге пришёл. В конце концов, андроидов всё-таки сделали люди. Обязан ли теперь Маркус человечеству в глобальном понимании вопроса? А мудрым пожилым старикам? Нет? Может, только одному конкретному человеку? Наверное, Маркусу было скучно. В самом деле, странное что-то творилось с ним в последнее время. Теперь, когда активно-демонстративная борьба за права андроидов больше была не нужна, а на сцену вышли политики, экономисты и бизнесмены, Маркусу стало… неприятно. К его удивлению, Норт, напротив, включилась в эту игру с исключительным азартом, ей только нужно было, чтобы андроидов вокруг неё, когда она работала, было больше, чем людей, всё остальное её устраивало. Его вычислительных мощностей, конечно, тоже хватало на все те экономические расчёты, которые требовались сейчас человечеству в общем и Детройту в частности для того, чтобы в ближайшей перспективе не потонуть в болоте собственного безрассудства. Но было что-то ещё, и это что-то было не так. Он добросовестно смотрел в камеру, посещал демонстрации, помогал городу, принимал решения, объединяющие интересы андроидов и людей — и тонул, тонул в бюрократии, политических интригах, лжи и зависти. «Это тоже можно победить», — говорила Норт. Маркус не был уверен, что знает, о чём она, едва ли не продолжал про себя фразу: «Ты же хотел мирно». Был благодарен, что она этого не говорит и даже не думает. Знал, что не думает, когда они касались друг друга. Норт так до конца и не понимала его. Слишком разный опыт знакомства с человечеством. Возможно, именно потому она и смогла внедриться в этот ад, понять, как стать его частью и бороться с ним его же методами, а он — не смог. Опыт. Человеческая наука говорит, что человека определяют и гены, и социальная среда. То есть, опыт. И нельзя, чтобы одно без другого. Маркус подозревал, что в этом они с людьми похожи. Он вообще стал много чего подозревать. Может, даже обдумывать и философствовать. А началось всё с автобуса. В первый раз он сел в автобус, потому что захотел сесть в автобус, в котором не было клетки для андроидов в задней части салона. Чтобы прокатиться в нём, как когда-то, когда Карл был жив, но в то же время и не точно так же, как тогда. Чтобы подумать над этим. В общем, можно сказать, потом он просто полюбил автобусы и кататься в них. Автобус уже далеко уехал от остановки, на которой сошла старушка, а Маркус всё не мог найти ответа на вопрос о своих обязательствах перед человечеством — или перед Карлом. И поиск решения вопроса лишь усложнился, когда автобус, повернув за угол, внезапно равнодушно проехал мимо валяющегося у обочины подозрительно бессознательного тела. Опознать Лео не составило никакого труда, но сам факт того, что он только что анализировал своё отношение к Карлу и тут же едва ли не споткнулся о его сына, настолько застопорил процессы реагирования на окружающую действительность, что Маркус сначала вскочил с места, а затем растерянно сел обратно, провожая поворотом головы валяющееся на тротуаре тело. Если бы он был человеком, он бы, наверное, почесал в затылке или сказал себе под нос что-нибудь глубокомысленное, вроде «э-э-э-э» или «м-м-м», может, дёрнул бы стоп-кран. Маркус человеком не был, поэтому дождавшись, когда автобус притормозит у следующей остановки, вышел и пошёл в обратном направлении. Лео был жив. Состояние его оказалось вполне стабильным, Маркусу даже не пришлось обращаться к более сложным программам диагностики, которыми он пользовался, когда ухаживал за Карлом. Обычного поверхностного анализа хватило, чтобы констатировать, что Лео мертвецки пьян, а вовсе не откинулся от передоза. Это сбивало с толку ещё сильнее. Маркус проверил. Ближайший бар, весьма паршивый, судя по отзывам, находился довольно далеко. Предположение, что Лео надрался в баре, а потом просто пошёл гулять и успел так много пройти перед тем, как свалиться, казалось нелогичным. «Должен ли я ему помогать? Должен ли я быть должным?» Последний раз Маркус видел Лео почти год назад, случайно, на кладбище, когда навещал могилу Карла. Он после этого ещё не раз туда возвращался, но с Лео больше никогда не сталкивался. Тогда ему показалось, что Лео выглядит неплохо. Правда, тогда обстоятельства были сложными. Маркус в тот момент не думал над тем, стоит ли анализировать физическое состояние Лео. Сейчас, восстановив картинку, которую зачем-то хранил, решил, что, да, действительно, вроде бы неплохо выглядел. И сейчас это казалось вполне объяснимым. Прямой наследник, Лео должен был получить если не всё, чего только хотел, то, по крайней мере, многое. Маркус пошарил взглядом вокруг и выудил из кустов бутылку дешёвого алкоголя с остатками пойла на дне. Крепкий, с отпечатками пальцев Лео на бутыли. Из ближайшего супермаркета? Зачем ему надираться такой дешёвкой посреди улицы на окраине города? И куда смотрит полиция? Почему патруль до сих пор его не подобрал? И если его всё-таки подберёт Маркус, то — куда его, в конце-то концов? В полицейский участок? В больницу? В ближайший паршивенький мотель? Почему так много вопросов? Маркус ещё немного помедлил, прежде чем решить, что оно того стоит. — Коннор? — Да, Маркус, это Коннор. Что-то случилось? — Коннор, мне нужно, — Маркус споткнулся, — нужно знать о Лео… — Лео Манфред, я правильно понимаю? Коннор, кажется, удивился. — Да, — подтвердил Маркус. Видимо, не очень уверенно. Коннор молча ждал, то ли вежливо, то ли недоумённо. Маркус повторил: — Да. Он… Какие-нибудь… приводы за последние восемь месяцев? — М-м-м, — протянул Коннор, почти как человек, — нет, насколько я могу судить. Занимательно, что ты о нём заговорил, я никогда не интересовался, но вижу, он около года назад проходил только как свидетель по делу о… несчастном случае. Коннор тактично помолчал, растерянно помолчал и Маркус. — Несчастном случае? — переспросил он. Смерть Карла превратилась по документам в несчастный случай? Так? — Да, — подтвердил Коннор. — И это всё. На удивление. О тебе, кстати, тут ни слова. Я… мне жаль твоего друга, Маркус. — Я знаю. «Отца», — откуда-то изнутри почти незаметно подсказала-поправила какая-то из частей программного кода. — Маркус? — Спасибо, Коннор, но мне нужно другое. Где он живёт? — Лео? — Коннор ощутимо колебался. — Но зачем… Маркус фигурально сделал глубокий вдох — и перебил: — Затем, что он лежит у меня под ногами посреди дороги мертвецки пьяный. Думаешь, стоит доставить его в полицейский участок? Коннор затих. Не стал переспрашивать, а через минуту послушно выдал адрес. Поблагодарив, Маркус отключился, явно избегая тем самым необходимости отвечать на целый десяток осторожных вопросов. Маркус сначала нашёл адрес на карте и снова ничего не понял. Лео проживал недалеко. На окраине города. В недорогом районе. Судя по всему, один. Дальше тянуть с раздумьями было уже некрасиво и как-то подозрительно, даже если подозревать самого себя. Маркус наконец присел и наклонился к Лео ближе. Дорожная пыль, алкоголь, запах пота, какие-то ссадины, едва уловимо отдающие кровью. Кошелёк и ключи во внутреннем кармане куртки. Куртка. Осень ещё не наступила, но ночами, должно быть, уже было прохладно. Маркус взял Лео на руки. Он успел проанализировать варианты, где вызывает такси и где садится в автобус. Варианты ему не понравились, потому что занимали больше времени на ожидание. Кроме того, транспорт петлял по улицам, прежде чем остановиться в нужной точке, а напрямую пройти было быстрее. Ещё Маркус не хотел появляться там, где через полчаса-час потенциально мог встретить другие такси и других любопытных пассажиров. С каждой минутой эта потенциальная возможность росла, и он, свернув в узкую улочку, понёс Лео на руках, силясь отогнать призрачное ощущение, будто чем-то ситуация напоминает прошлый год, Иерихон, повстанцев и те самые моменты, когда он защищал своих людей от полиции. Не чем-то, честно поправил себя Маркус. Элементом защиты. Лео дёргался у него на руках вялой амёбой и мычал что-то нечленораздельное. Это немного мешало, но в остальном нести его было нетрудно. Не пришлось даже корректировать положение тела для поддержания равновесия из-за иного распределения нагрузки — и Маркусу это не нравилось. Тридцатилетний парень с таким ростом, как у Лео, должен бы весить больше. До дистрофии ещё не дотягивало, но тенденция, как ни крути, нехорошая. Маркус пытался отделаться от мысли, что хорошо бы взять у него кровь, на проверку. Это была правильная мысль с точки зрения логики, но какая-то слишком властная, собственническая и некрасивая с точки зрения этики. Наверное. В конце концов, Маркус присматривал за Карлом, а не за всей семьёй Манфредов. Кроме того, Карл умер, и какое-никакое эфемерное моральное право сделать это осталось в прошлом. Нет, Маркус — революционер, лидер движения за права андроидов, а не нянька или прислуга. Лео полубессознательно потряс головой и руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и издал какой-то фыркающий звук. Маркус чуть усилил хватку, чтобы тот не дёргался и не мешал доставлять себя в безопасное место. Каким образом уход за недееспособным человеческим телом вдруг превратился в акт проявления власти, было непонятно. Но эта мысль тоже упорно крутилась в голове наряду с той, другой, про няньку. Спустя минут двадцать Маркус нырнул в подъезд не очень нового и несколько потрёпанного жилого дома, нашёл нужную дверь и внёс своего неожиданного пациента в квартиру. Её можно было бы охарактеризовать, как квартиру-студию, если бы не размеры, нагромождения хлама, неудачно расставленная мебель и сама форма комнаты, какая-то треугольная, с некрасиво отсечёнными углами и всего одним окном, украшенным до нелепого вытянутым подоконником. — Ты шо творишь? — пробормотал Лео, когда Маркус опускал его на диван, и икнул. На этот раз ему удалось ухватить край Маркусовой одежды и какое-то время цепляться за него. Маркус растерянно заглянул Лео в полуприкрытые глаза, но тот явно не понимал, что происходит, не узнавал местную легенду и по совместительству бывшую сиделку своего отца. Хватка у него была слабая, руки тряслись, он подозрительно двигал челюстью, будто хотел сглотнуть, но не мог. Маркус торопливо поискал глазами ванную комнату, на всякий случай, если пациента понадобится срочно туда препроводить. Однако Лео почти сразу же отпустил Маркуса и с удовольствием даже как будто ткнулся головой в диванную подушку, поёрзал, затем, вытянувшись во весь рост и сунув ладонь под щёку, снова уснул. Пора было убираться отсюда. До сего момента всё складывалось хорошо, но не было никакой нужды оставаться в квартире дольше. Маркус не хотел, чтобы его видели, гуляющим по городу где попало. Кажется, это было важно для репутации или, точнее, против журналистов — как-то так, в общем. Лео почти наверняка не вспомнит ничего из ночного происшествия, будет думать, что добрался до дома на автомате и вырубился, рухнув с порога на диван. Маркус последний раз оглядел Лео и развернулся всем корпусом к двери, даже сделал шаг, затем замер и какое-то время постоял, обрабатывая информацию, — или точнее, скрипя зубами, но это очень человеческий термин. Просто он сюда подходит, подумал Маркус и присел, за краешек извлекая из-под сброшенной на пол когда-то одежды прозрачный пакетик. Красный лёд, просто на полу, по-бытовому, как грязный носок или выпавший случайно из кармана телефон, который уставший хозяин подберёт на следующее утро. Он рассматривал кристаллы на просвет, ловя первые лучи восходящего солнца в единственном в квартире окне. Кристаллов было мало, низкого качества, по крайней мере, насколько Маркус мог судить, опираясь на свою внутреннюю далеко не полную базу данных, почему-то не желая искать дополнительную информацию в сети. Пакетик и его содержимое иррационально злили Маркуса. Как полицейские год назад, как умирающие у него на руках соратники и магазины, полные запертыми в витринах андроидами. Злость поглощает, выворачивает наизнанку, мешает людям быть людьми. Или как-то так говорил Карл. Маркус ожидал, что у Лео передозировка ещё тогда, на улице, где наткнулся на него, и относился к этому рационально до последнего. Но почему-то именно вид наркотика вызвал почти неконтролируемую ярость. Потребовалось буквально заставить себя отбросить пакетик и отойти в противоположный угол квартиры, чтобы не уничтожить кристаллы, каждый из них, на месте. «Не моя жизнь. Никому ничего не должен». Карл очень любил Лео, даром что не сожительствовал с его матерью. А, может, как раз именно поэтому. Маркус отлично знал состояние Карла и анализировал любые мельчайшие перемены этого самого состояния, какими бы ни были раздражители. Лео был очень сильным раздражителем. Видимо, это передалось и Маркусу. Настолько, что вот сейчас, несмотря на то, сколько всего невероятного произошло за последнее время, он стоял в его квартире и не мог уйти, не мог отвернуться от происходящего, не хотел этого делать.