***
Лагерь войска кипел. Воины разожгли костры и уселись вокруг них, хвастая друг перед другом трофеями, количеством собранных жизней и захваченными рабами. Очень часто всё оканчивалось убийством, а богатство победителя увеличивалось. Жизни достойны лишь сильнейшие — таково правило Хаоса. Колдуны рыскали среди загонов для пленных, выискивая подходящих жертв для ритуалов и экспериментов. Паладины удовольствий находились там с несколько другой целью — найти себе новые игрушки для своих изощрённых фантазий. Повсюду сновали повозки, одни — загруженные кусками трупов, другие — трофейными доспехами и оружием, третьи под завязку были забиты продовольствием. Воины Хаоса неприхотливы и привычны к лишениям, а каннибализм не был чем-то из ряда вон выходящим. Рабов всегда достаточно, поэтому войско вполне могло прокормить себя само. Однако это сильно снижало скорость армии, и с этим трудно было что-то поделать. Разве что пустить часть самой армии на продовольствие, что ожидаемо вело к её ослаблению. Чумные апостолы ковыляли в случайном направлении, звоня в ржавые колокола и воя хвалу своему Богу. Возле ямы слышались вой псов и вопли жертв, брошенных на съедение. За процессом питания наблюдали воины, оживлённо делающие ставки, но то, кого сожрут последним. К шатру командующего вела широкая прямая дорога, и Варанья гвардия занимала её всю. По четыре рыцаря в ряд, сотня двигалась к центру лагеря. Любое существо стремилось уступить дорогу, сжаться на обочине и молиться всем Тёмным Богам, чтобы не привлечь внимание рыцарей в чёрных латах. Некоторые успевали, остальные безжалостно и быстро истреблялись всадниками или скакунами. Так или иначе, продвижение не замедлялось ни на мгновение. Катулл не обращал внимания на то, что происходило вне шлема. В затылке словно вели битву два Кровожада, а в виски вбили два раскалённых штыря из зигмарита. Но хуже всего были голоса в шлеме. Во время битвы они притихали на задворках сознания, уступая место холодной ярости. В остальное же время они вопили, рыдали, гневно выли, тонко визжали, выводя из себя и доставляя боль. И все они обвиняли его в деяниях прошлой жизни. Он давно научился справляться с ними, а горькая ненависть исправно поддерживалась, но иногда шлем словно бросал все силы на штурм его сознания. И тогда вбивались раскалённые штыри в виски, а два Кровожада начинали битву с новыми силами. Впрочем, даже узнав о «подарках» шлема, Катулл не стал менять этот элемент доспеха. Большинство поклонников Хаоса теряли себя, становясь безвольными марионетками в руках своих повелителей, полностью теряя волю и собственные цели. Хаос как самоцель. Сам Жнец Скорби искренне считал себя не таким и всячески сохранял это в своём разуме. Его клятва Архаону была обдуманным и взвешенным поступком. По его мнению, призраки прошлого в шлеме помогали ему в сохранении себя и остатков самоограничений. И с ценой можно было мириться. После приступа гвардейца тошнило; изо рта, носа и левого глаза лилась густая тёмно-красная кровь. Катулл очнулся, когда гвардейцы слезли со своих коней и все дружно направились куда-то. Немного запоздало спрыгнув со скакуна, он постарался собрать внятную картину пропущенных событий. Реван жив, только количество глаз уменьшилось на один, командующего правым флангом освежевали, посыпали солью и прибили к знамени Хаоса. Возможно, именно он и Фавий Пьющий Боль занимались этим. Во всяком случае, он помнил как вбивал куда-то длинные гвозди. Пару сотен младших офицеров просто перебили. Потом скулящий от боли колдун предложил осмотреть трофеи. И теперь Вараньи гвардейцы направлялись к шатрам, где хранились награбленное. Катулл задумчиво бродил между куч снаряжения попроще и полок с более ценными предметами, выбирая себе что-нибудь в коллекцию или высматривая необычные магические предметы, которые могли бы заинтересовать. Трофеев было много, но ничего особо выдающегося пока не нашлось. Остальные гвардейцы занимались примерно тем же — каждый искал себе вещи по интересам. Например, вышеупомянутый Фавий прочёсывал кучи бижутерии в поисках того, что он мог бы нацепить своим гротескным творениям из плоти, бывших его слугами. Катулл поморщился, ибо настолько нелепых и бесполезных созданий не создавал даже сам Хаос. Гвардеец никогда не понимал поклонников Принца Наслаждений. Рабы Ревана, посланные для помощи дорогим гостям в определении свойств предметов и испытания их в деле, осторожно жались по углам и тёмным местам огромных шатров. Судя по истошным воплям в соседнем хранилище, кто-то уже примеривался к новому пыточному набору. Катулл выхватил ближайшего раба, но силу не рассчитал и притянул к себе только труп с раздавленной грудной клеткой. Бросив тело обратно в тёмный угол, он начал искать взглядом новый источник информации. — Господин Реван послал нас оказывать любую помощь лучшим из слуг Всеизбранного. Катулл резко развернулся к говорящему. С той стороны никого не было. Прорези шлема сильно ограничивали поле зрения, особенно вертикальную его составляющую, и разум подсказал гвардейцу наклонить голову. Подсказка оказалась верной — он увидел слепую эльфийку. Память лениво сообщила, что эта же девчонка передала Гвардии сообщение от колдуна. Осмотрев её внимательнее, гвардеец заметил, что она слишком хорошо одета для раба, да и сильно истощённой не выглядит. Шрамов нет, из повреждений только выколотые глаза. Эльфийка стояла ссутулившись и мгновенно опустила голову, стремясь казаться незаметнее, когда Катулл к ней повернулся: — Веди к оружию. Эльфийка коротко поклонилась и поспешила исполнить приказ. На длинных столах лежало всевозможное холодное оружие: клинки самых разных форм и размеров, от тонких стилетов до больших тесаков, больше похожих на инструмент мясника, чем на боевое оружие; одноручные топоры, двуручные секиры, булавы, сабли, боевые молоты. Простые, несущие следы битв и покрытые драгоценными металлами и камнями, выкованные из варпстали или зигмарита. Зачарованные, с заточённым внутри демоном, или самые обычные. Из всего данного многообразия Катулла заинтересовал полностью металлический боевой молот, чёрный от покрывавшей его копоти. Металл рукояти отдавал неестественным холодом даже сквозь латную перчатку. Гвардеец перехватил оружие; молот удобно лежал в руках. Боевая часть была выполнена в виде стилизованной волчьей головы с приоткрытой пастью и оскаленными зубами. Голова была намеренно угловата — кузнец избегал относительно плавных обводов плоти и кости, заменив их плоскостями и рёбрами. — Молот выполнен из варпстали, судя по записям его перековывали несколько раз, экспериментируя с новыми присадками и добавками. Закалялся молот в крови гномов. В его пасти раньше горело пламя. — Это я и сам могу понять, — раздражённо рявкнул Катулл, внимательно осматривая ударную часть оружия. — Магические свойства, проклятья, охранные заклятия, скрытые руны. — Заключённых демонов нет, пламя в пасти зажечь не удалось даже самому Ревану Трёхглазому, — ответила эльфийка, ещё больше сжавшись в ожидании проявлений ярости всадника. — Возможно, руны скрыты под слоем сажи. Подумав, Катулл решил присвоить молот себе. Направляясь к выходу из шатра, всадник заметил Ингиса Ослепительного, энергично пробиравшегося к высокому зеркалу в форме арки. Ингис был паладином удовольствий и, как и многие слуги Слаанеш, обладал невероятной тягой к различным предметам роскоши, а эта вещь определённо привлекла его внимание. Сам Катулл понятия не имел, зачем Ингису ещё одно зеркало. Но он был к нему намного ближе, чем слуга Бога Удовольствий, и Жнец решил получить предмет интереса слаанешита просто из принципа. Резко свернув в направлении зеркала и заставив следовавшую за ним на мгновение растеряться, Катулл с удовольствием отметил исказившееся от гнева неестественно прекрасное лицо Ингиса, который ускорился в надежде вернуть себе зеркало, ускользавшее из его рук. К тому моменту, как паладин Слаанеш добрался до зеркала, Катулл успел сделать вид, будто внимательно осмотрел творение неизвестных мастеров и распорядился доставить его к себе. Несмотря на спешку, движения Ослепительного оставались невероятно плавными, словно тот плыл по воздуху, не касаясь ногами земли, пропитанной скверной Хаоса. «Подплыв» к Катуллу, чемпион Принца Излишеств принял последнюю попытку вернуть желаемое: — А я считал, что чувство прекрасного является привилегией слуг Бога Удовольствий. Неужели Жнец Скорби мудро решил обратиться во служение Слаанеш? — улыбка Ингиса была настолько широкой, что казалось, ещё чуть-чуть и его голова развалится на две части. Впрочем, Катулл сомневался, принесёт ли это паладину какие-то неудобства кроме эстетических. — Если это так, то позволь дать тебе совет: зеркало принесёт лишь печаль, пока не приведёшь в порядок своё… свои доспехи. — Моя верность принадлежит Владыке Конца Времён, — отрезал Катулл, заметив заминку в речи Ослепительного. Конечно, тот хотел упомянуть лицо Жнеца, которое представляло собой мешанину полузаживших шрамов и ожогов, но решил, что оскорбление — не самый лучший инструмент в переговорах. Катулл прямо видел напряжённую мыслительную деятельность в затянутом наркотической дымкой разуме, мало привычном к чему-либо кроме сражения и извращённых фантазий. — Как и всех Вараньих гвардейцев, — кивнул Ингис и заметил неизвестно как нашедшую Катулла слепую эльфийку. — Какие замечательные экземпляры можно найти в этой клоаке Владений. Я даже предложу Ревану что-нибудь взамен тебя, — змеиный язык паладина наслаждений коснулся щеки эльфийки и продолжил свой путь к её зашитым векам. Эльфийка застыла статуей, мелко дрожа то ли от ужаса, то ли от удовольствия. — Прекрати облизывать моего раба. Ей ещё прикасаться к моим вещам, — Катулл решил окончательно испортить слаанешиту настроение. — И когда Жнец всё успевает, — злобно шипит Ингис, втягивая свой раздвоенный язык. — Помни, милость Хаоса переменчива. Катулл молча направился к выходу из шатра, не преминув задеть изящную фигуру Ослепительного плечом. Так как слаанешит напоминал изящную саблю на фоне Катулла, больше походившего на кувалду, то в результате фигуру Ингиса развернуло на сто восемьдесят, а изящную шкуру зверя семейства кошачьих, перекинутую через наплечник, едва не располосовало острым краем оплечья Жнеца. Яростно выдав порцию проклятий вслед, Ослепительный принялся восстанавливать повреждения своего внешнего вида. У выхода из хранилищ награбленного гвардейцев ожидал сам командующий армией. Колдун прикрыл лоб с зияющим провалом выжженного третьего глаза повязкой, испещрённой знаками Хаоса и Тзинча. Чернокнижнику, потерявшему дар, ещё предстояло объясниться со своим Богом. Заметив Катулла с едва поспевавшей за ним слепой эльфийкой, Реван поспешил к всаднику. — Я вижу, что Варанья Гвардия оценила трофеи и не сомневается в моей верности Всеизбранному. — Ты балансируешь на грани, колдун. И пусть это, — указательный палец чёрной латной перчатки ткнулся прямо в пустоту провала под повязкой на лбу командующего, — послужит тебе напоминанием. Архаон не терпит провалов. Да, и эта слепая теперь моя. Катулл направился к конюшням, где должны были разместить его скакуна. Конь стоял в стойле с окровавленной пастью, а у его лап валялись разорванные останки. Мясо, положенное в кормушке, скакун проигнорировал. Судя по всему, конюх привлёк зверя больше корма. Рыцарь вывел скакуна из стойла и взобрался в седло. — Можешь взяться за стремя, — милостиво разрешил всадник эльфийке. Слепая нерешительно подошла к коню и стала наощупь искать стремя. Катулл терпеливо наблюдал за действиями девчонки. Та едва доставала скакуну головой до брюха и явно боялась коснуться сабатона всадника. Гвардеец подумал, что это создавало определённые трудности, ибо его нога была в стремени, хотя опасение было вполне понятным. Теперь она — его собственность, а свою собственность всадник привык использовать максимально эффективно. То, что эльфийка смогла слепой выжить в лагере Хаоса и стать полезнее простого раба, наводило на определённые мысли. Наконец девушка ухватилась за стремя, и Катулл направил скакуна к своему шатру. Лагерь Вараньей гвардии окружала почти ровная полоса отчуждения. Провозвестникам воли Архаона выделили много больше места, чем они могли занять. Вокруг шатра суетились многочисленные присланные слуги, судорожно выполнявшие последние приготовления. Спешившись и передав коня в руки раба, Катулл направился к входу во временное пристанище.***
Эльфийка едва стояла на ногах, полностью вымотанная переходом. Даже неспешная рысь огромной твари, заменявшей новому хозяину лошадь, вынуждала её бежать. Несколько раз девушка спотыкалась, едва не падая под лапы зверю, который явно проявлял к ней гастрономический интерес. В течение всей дороги она ощущала его взгляд даже несмотря на его слепоту. Не зная, что делать дальше, эльфийка последовала за всадником и в нерешительности остановилась у полога шатра. — Слепую и зеркало! — прозвучало из шатра. Откинув тяжёлый полог шатра, она вошла внутрь и посторонилась, давая дорогу несущим зеркало. — Что это? — хозяин скорее всего обращался к ней и спрашивал про своё новое имущество. — Зеркало, — послышалось прерывистое рычание. Через мгновение она поняла, что это смех, который принёс той некоторое облегчение. По крайней мере, за необдуманный ответ не последует наказания. — О нём нет никаких записей, магических свойств не обнаружено, но ощущается слабый след необычной магии. Несмотря на это, зеркало хранилось на одном уровне с мощными артефактами, и меры предосторожности принимались крайне серьёзные. — Какие? — Различные ловушки, магические и механические, а само зеркало висело над ямой с кольями зеркальной поверхностью вниз. Всадник замолчал, обдумывая услышанное. — Что ты умеешь? — судя по лязгу доспехов, гвардеец направлялся в её сторону. Эльфийка замерла в ожидании худшего. — Я — маг. В основном помогала при изготовлении снаряжения, доспехов и оружия. Она могла бы попытаться соврать, но её не покидало ощущение, будто её видят насквозь. Паника медленно подступала к границам сознания, заставляя её сжиматься в ожидании приказа отправить её в пыточные. Маг-артефактор, да ещё и слепой, а значит неспособный почерпнуть новые знания из книг, — трудно придумать более бесполезного раба. Она умела владеть клинками, а до ослепления читала следы и неплохо стреляла из лука. Жёсткая военная подготовка, пройденная под принуждением наставника, и врождённая интуиция помогли выжить в лагере Хаоса и не угодить на «ногтевую фабрику». И сейчас интуиция и горький опыт в один голос кричали ей о неминуемом и жестоком конце. Однако приказа не последовало, а всадник стал искать что-то в ящике за её спиной. — Прочтёшь вот это, — в подставленные руки сунули огромный фолиант. Пробежавшись пальцами по его поверхности, эльфийка определила, что тот был обтянут кожей и окаймлён костями. — Будешь кормить Рх’Гаша. И лучше тебе обращаться к нему по имени. Прочь. Прижимая к груди книгу, эльфийка покинула шатёр и нерешительно застыла на месте. Идти вместе с книгой кормить зверя было невозможно — гримуар был слишком большим и требовал обеих рук для переноски. С другой стороны, несчастная точно знала — оставь она книгу, и гримуар получит новую обложку из гладкой эльфийской кожи. Угроза расправы вновь Дамокловым мечом нависла над хрупкой шейкой девчонки, а нить была слишком тонка. — Следуйте за мной, госпожа. Мне поручено показать вам ваше место работы и помочь покормить скакуна господина. Эльфийка вздрогнула от неожиданности и повернулась на голос. Обычно она слышала приближавшихся к ней, но шум лагеря плотной стеной отгораживал её слух от остальных звуков. Это вселяло чувство полнейшей беззащитности и обречённости. Она кивнула рабу, ожидавшему её реакции. Тот взял её под руку и повёл за собой. Ей показалось, что они обошли шатёр и сейчас были с другой стороны. — Ваш шатёр, госпожа, — эльфийку провели ещё пару метров. — Слева кровать, спереди стол. Я буду снаружи. Эльфийка сделала шажок вперёд, вытянув руку и едва удержав фолиант другой. Почти сразу рука нащупала грубую поверхность стола, и девушка с облегчением положила книгу на стол. Сделав шаг в сторону, наткнулась на узкую кровать с жёстким соломенным матрасом. Теперь у неё были своё спальное место и возможность уединения. Эльфийка горько усмехнулась — несмотря на подобную роскошь, она чувствовала, как стальные цепи, сковавшие её свободу в момент пленения, затянулись настолько туго, что грозят раздавить грудную клетку. Она глубоко вдохнула, пытаясь побороть это ощущение, вышла из шатра и обратилась к рабу, что служил ей провожатым: — Веди к скакуну. Какое твоё имя? — Орин, госпожа, — рука вновь ухватила её за плечо и мягко увлекла за собой. Они прошли прямо метров десять-двенадцать, прежде чем Орин остановился. — Здесь привязан скакун господина. Раб терпеливо ждал. Эльфийку пронзило понимание. Стиснув зубы, она мягко освободила свою руку и повернулась к нему. Шагнув поближе, протянула руки и стала ощупывать провожатого. Худой высокий мужчина, человек, волосы длинные и спутанные. Одного уха нет, остался только огрызок ушной раковины. Орин терпеливо ждал. По всей видимости, он так ничего и не понял. — Рх’Гаш, хозяин велел тебя покормить. — Эльфийка услышала звон цепи, а вскоре почувствовала близость чего-то большого. Появление зверя сопровождал медный запах крови. Девушка судорожно, глубоко вдохнула. Орин тоже забеспокоился — от скакуна веяло кровью и смертью. Эльфийка делает шаг в сторону, теперь Орин стоит между ней и зверем. Удар под колено заставляет мужчину рухнуть вниз, на одно колено. Большой палец подушечкой опирается на нижнюю часть глазницы, остальные четыре вонзаются под челюсть. Мужчина скулит и пытается вырваться, но его попытки только усиливают давление пальцев и боль, вызываемую ими. Скакун нетерпеливо фыркает, тянется к мужчине изогнутыми челюстями, полными зубов. Цепь не даёт добраться до желанной добычи. Девушка заставляет ослеплённого болью мужчину подняться и, встав поудобнее, втаскивает жертву в пределы досягаемости зверя. Короткий вопль — и тело вырывается у неё из руки. Эльфийка отскакивает назад, боясь оказаться в пределах длины цепи, если монстр решит сожрать и её. Она отворачивается и идёт обратно в свой шатёр, а в спину ей звучит хруст костей и разрываемых мышц.