Авангард апокалипсиса

      Говоривший аккуратно развернул Эвелин к себе лицом и убрал гниющую конечность с её плеча, оставляя на месте прикосновения липкое влажное пятно.       — Чтоб меня демон сожрал! — Дориан отшатнулся назад с выражением крайнего отвращения на лице.       Тревельян отвела глаза от омерзительного пятна на плаще и посмотрела на обладателя самой кошмарной руки на всём свете. И тут же об этом пожалела. Хозяином руки оказалось нечто настолько отвратительное и противоестественное, что, по сравнению с ним, лучшие кошмары Эвелин внушали самые добрые и тёплые чувства. Огромный шар гниющего мяса, ржавых пластин доспеха и раздутых опухолей неведанной заразы, мелко подрагивающих от движений носителя, уверенно стоял на толстых и коротких столбах плоти. Там, где у этой ошибки мироздания можно было вообразить живот, зияла огромная дыра с нежно-розовыми краями, из которой ужасающими птеригами свисали петли разлагающегося кишечника. Нечто подобное наблюдалось на правом боку, только вместо толстых канатов внутренностей там виднелись вросшие в складки тёмно-зелёной плоти цепи, проржавленные настолько, что должны были порваться от собственного веса, но сохраняющие целостность вопреки здравому смыслу. Там, где распадающиеся мышцы или кожа не были покрыты пластами ржавчины, обнажалось бесчисленное количество язв, нарывов и просто кластеров отверстий, служащих домом для насекомых, которые окружали края гноящихся ран плотным шевелящимся кантом, питаясь тем, что было на поверхности, или пытаясь прогрызть себе путь вглубь. Редкие пластины брони врезались в воспалённые кипы плоти, порождая тонкие струйки омывающей их багровой крови. Откуда-то слева торчал короткий обрубок конечности с виднеющимся на конце острым штырём обломанной кости. Где-то наверху всего этого нагромождения громоздился бесформенный вырост, укрытый грязным колпаком с парой прорезей для глаз — голова порождения кошмаров.        — Меня зовут Кассель, — необъятная туша монстра колыхнулась вперёд, теряя новые метры кишечника из раны на животе, с мягким хлюпаньем приземлившихся на мох под ногами. Из отверстий во внутренностях брызнули жуки и слизни, тут же скрывшиеся в естественном ковре.       Эвелин скрутило в мучительном рвотном позыве, но желудок был абсолютно пуст. Спазмы продолжались недолго, но Тревельян не спешила отрывать взгляд от зелёного мха под ногами, пытаясь привести сознание в порядок и избавиться от дрожи в теле.       Нагромождение плоти, зовущее себя Касселем, сделало шаг в сторону Эвелин.        — Мало кто способен оценить прелесть сада в наши дни. Но вы смогли. Это знак, вы ответили Дедушке. Мы покажем вам сад изнутри, и вы сможете сполна насладиться его видами, — радостно прохлюпал монстр, нисколько не смущённый состоянием Вестницы, и дружески потянулся к ней рукой.       Это было уже слишком. Эвелин неловко отшатнулась прочь, вскидывая объятые колдовским пламенем руки. Что бы это ни было, оно выходило за рамки всего известного и неизвестного ей, угрожало её рассудку одним лишь своим существованием. Тревельян очень ценила свой рассудок. Мир боялся магов, и Эвелин была готова напомнить ему, почему.       Кассель внимательно смотрел на неё, склонив покрытую колпаком голову набок. Из дыры для глаза выполз чёрный жук и, поблёскивая на солнце чёрным панцирем, побежал вниз, к сотням других. Чёрные отверстия в колпаке кололи Тревельян ледяными пиками безразличия. «Разве мудро сопротивлятся тому, что неизбежно?» — инородная мысль зацепилась за парализованный страхом разум, глубоко вогнав мясницкие крюки в самую его мякоть. Очередной выдох вырвался из груди жалким всхлипом.       Эвелин постаралась взять себя в руки. Отбросить эмоции и начать пользоваться мозгом по назначению. Любые попытки были тщетны — неподвижный Кассель одним лишь взглядом отравлял её рассудок. Желание сопротивляться растворялось, плавилось свечным воском от тёмного пламени. Она запрокинула голову к небесам в поисках спасения. Солнце нещадно жгло глаза, но мерзость, что подтачивала её разум подобно болезни, страдала от света вместе с Эвелин. Под безжалостными лучами светила зараза сначала замедлила рост, застыла, а потом начала медленно испаряться. По щекам Тревельян ручьями текли слёзы, но она упорно вглядывалась в пылающую звезду, дарующую ей чистоту и очищающую сознание.       Солнце скрылось облаком, и Эвелин глубоко вдохнула. Расшатанный разум был готов расколоться на кусочки, но Тревельян удалось поймать шаткое равновесие на краю бездны. Не время для истерики — надо искать выход. Мысль о побеге она сразу же отмела. Не стоило провоцировать монстра, обозревающего мир сквозь дыры в колпаке. Кассель был ужасающ и омерзителен донельзя, но пока выказывал лишь дружеские намерения. Или хотя бы не пытался прямо навредить. Как убить то, что жить не может в принципе, оставалось для Эвелин тайной за семью печатями. Да и куда бежать — неизвестно.       Тревельян вспомнила о Дориане, и в ней зажглась надежда. Две головы лучше чем одна. Может, альтус придумает как им отделаться от разлагающейся горы плоти и вернуться в нормальное время. Эвелин мельком взглянула на тевинтерца. Дориан вцепился в посох, сжав его в трясущихся руках до белых костяшек, и с искажённым в немом крике лицом зачарованно смотрел на Касселя. Эвелин снова кольнул страх. Она уже зареклась смотреть этому порождению ада в глаза и отлично знала, что испытывает Дориан. Тевинтерец ей не помощник.        — Мы будем рады, если вы покажете сад! — воспалённый разум Тревельян не смог выдать ничего лучше.       Кассель мгновенно оживился, отрывая взгляд от альтуса.        — Отлично, отлично! Вам понравится, мы обещаем! — массивная туша содрогнулась при первом шаге существа, направившегося в заросли. — Мы ухаживаем за садом всё свободное время, и он радует глаз больше и больше с каждым днём. Идёмте за мной.       Эвелин закусила губу. Ничего хорошего от нагромождений непонятной растительности она не ждала. Тревельян встряхнула замершего Дориана за плечи и отвесила хлёсткую пощёчину. Голова тевинтерца лениво мотнулась в бок, затуманенный взгляд сфокусировался на Эвелин. Она вгляделась в его глаза, пытаясь уловить проблески безумия. К её счастью, ничего подобного там не было.        — Сейчас мы идём смотреть сад, — тихо зашептала Тревельян. — И молимся всем богам и демонам, чтобы эта мерзость не сменила дружелюбного настроя. Не давай ему прикасаться к себе, не смотри на него. Ни слова про то, что мы здесь чужие. Может он ненароком расскажет что-нибудь полезное, — Дориан слабо кивнул. Эвелин нахмурилась. — Опять почувствуешь, что «плывёшь», сразу приводи себя в чувства. Хоть язык себе откуси, мне плевать, ты должен сохранять рассудок.        — Вы идёте? — обеспокоенно хлюпнул Кассель, абсолютно бесшумно возникший из зелёной стены.       Поёжившись, Тревельян потянула альтуса за собой в недра причудливых зарослей, стараясь успевать за широкими шагами чрезмерно гостеприимного хозяина. Благо, в мягком мхе оставались отчётливые следы ног, ничем не напоминающих человеческие.       В самом саду дышать стало значительно сложнее. Тяжёлый спёртый воздух сильно отдавал тухлой водой и тиной, не считая той убойной смеси, которой был окружён их новый знакомый. Кассель вёл их по саду уже четверть часа, ни разу не остановившись и никуда не повернув. Эвелин казалось, что снаружи сад выглядел меньше. Гораздо меньше. Первую остановку они совершили около низкого кривого дерева с абсолютно голыми ветвями, походившими на огромные иглы. С пары самых больших ветвей свисала буроватая ветошь, изобиловавшая дырами всех размеров. Кассель посторонился и отодвинул естественные шторы, открывая им вид на корни дерева. В глаза Эвелин сразу бросился невероятно огромный цветок, растущий прямо на самом толстом корне. Она запросто могла бы лечь на него, подтянув колени к телу, и поместиться там полностью.        — Один из моих самых любимых, — монстр попытался нежно дотронуться до лепестков рукой, но ничем не удерживаемая ветошь начала падение обратно на корни дерева, закрывая цветок от Касселя. Он разочарованно булькнул и поймал единственной рукой навязчивые занавески, теряя от столь интенсивный действий ещё метр кишечника. — Он очень хорошо прижился, несмотря на нелучшие условия.       Тревельян с сомнением посмотрела на цветок. Она даже не представляла, что цветы бывают таких размеров. С другой стороны, Эвелин не видела в своей жизни так уж много цветов. Растения, которые выращивались в Круге, носили лишь утилитарную функцию. Иными словами, цветы попадали туда лишь потому, что были компонентами зелий, ядов или прочих алхимических субстанций. Сами маги не выращивали цветы — земли для клумб в пределах Круга не так много, а горшок в комнате вызывает самое неподдельное любопытство храмовников, даже если в нём растёт безобиднейшая милость Андрасте. Если же они увидели бы у неё такое украшение в комнате, то голову снесли бы вообще без разговоров.       Огромные и почему-то очень толстые лепестки напоминали шматы свежего мяса прямиком из скотобойни. Аккуратная борозда, делившая лепесток на две одинаковых части, придавала ему сходство с языком великана. Шесть ярко-красных с белыми прожилками языков обрамляли выпуклый желтоватый центр цветка, перепаханный глубокими извилистыми канавками. Пах цветок свежей кровью, привлекая десятки зеленоватых блестящих мух, вонзавших свои хоботки в лепестки и центр. Цветок не имел стебля и рос прямо на толстом и коротком корне дерева. Сам корень отличался от остальных — ребристый и без единого признака коры, покрывающей остальное дерево, он имел причудливый гребень из небольших выступов, расположенных точно посредине. Где-то под огромным цветком корень разделялся на два тонких корешка, уходящих под прикрытие коры ствола дерева.        — И как называется этот вид? — Тревельян изобразила заинтересованность, не переводя глаз на Касселя. Дориан, всё ещё вцепившийся ей в руку, как клещ, что-то громко зашептал, от нервов используя родной ему Тевин.       Кассель покачал головой:        — Не знаем. Да и важно ли это? Он радует нас, и это главное. Что ваш друг хочет сказать? — не дождавшись от Дориана ответа, монстр аккуратно накрыл цветок ветошью. — Пойдём дальше или вы хотите посмотреть цветок?        — Дальше, пожалуйста, — успокоившийся Дориан даже сумел кисло улыбнуться. Кивнув, Кассель потопал дальше в сад, а альтус придержал Эвелин за руку и перешёл на шёпот: — И в чём наш план? Он же больной на голову.       Тревельян пожала плечами. На неё накатила усталость.        — Поздно разворачиваться. Будем, я не знаю, плыть по течению. Импровизировать. В крайнем случае мы просто сожжём эту странную грядку вместе с ним.       Дориан выругался.        — Мне бы твою уверенность.

***

      В самом центре сада обнаружилась полянка с небольшим болотцем, тронутая обжитостью — парой массивный скамей и небольшим столиком. Скамьи были грубо сколочены из толстых чёрных деревянных досок, покрытых восковым налётом, и явно были рассчитаны на кого-то вроде хозяина сада, а не нормальных людей. На столе стояли поразительно чистый каменный кувшин и единственная кружка.       Тревельян немного воспряла духом — прогулка по саду необычайно выматывала, и отдых пришёлся бы очень кстати. Уже после четверти часа у Эвелин не хватало сил даже на изображение интереса к тому, что демонстрировал им хозяин сада, а ещё через столько же она могла лишь переставлять ноги, абсолютно безразличная к окружающему миру. Сейчас бы она согласилась прикорнуть даже на эшафоте, а тут даже скамейки есть.        — Присаживайтесь, — Кассель указал им на скамьи, а сам потопал к болотцу.       Эвелин нерешительно посмотрела на тёмные деревяшки. Всё увиденное в этом «саду» было болезненным и угасающим. Вместо озёр и рек — болота, странные деревья без единого листочка стремились ветвями к земле, а не к небу, их кривые стволы источали сотни насекомых, низкие кустарники покрылись мхом и затянулись паутиной. Всё неумолимо разлагалось в ничто. Не делал сад исключения и для неживого дерева. Впрочем, ей было всё равно. Вернулся Кассель, принеся в руке два черепа, полностью залитых воском.        — Садитесь, садитесь, — монстр положил свою находку на стол, пододвинул к себе кружку и подхватил кувшин. Дориан опасливо присел на скамью, опасаясь немедленного её разрушения. Деревяшка оказалась значительно прочнее на вид, чем того можно было ожидать. Эвелин с наслаждением опустилась на предложенное место. — Простите нас, кружка всего одна. У нас редко бывают гости,       Вручив чашу Тревельян, Кассель тяжело опустился на другую скамью, растекаясь на ней подобно огромному шару с водой. Эвелин поскорее перевела взгляд в кружку. Похоже, что кувшин и кружка были единственными вещами, которые сохранили в этом месте хотя бы относительную чистоту. Если бы ещё хозяин сада не оставлял следы из гноя и слизи на всём, к чему прикасался, то Вестница вполне могла бы признать в них посуду, годную к питью из неё. Наполнение кружки тоже было словно из другого мира — кристально чистая вода в этой обители гнили и застоя была сравнима с бриллиантом в куче угля. Впрочем, Эвелин не стала бы есть или пить ничего, что находилось к Касселю ближе, чем в полусотне метров, даже под угрозой немедленного усмирения.       Хозяин сада доверительно наклонился поближе к леди Тревельян, собираясь начать тёплый разговор, но их прервал противно заревевший горн, нагло ввинтившись в барабанные перепонки. Кассель встрепенулся, заколыхавшись всем раздутым телом.        — О, скоро приступ, — монстр неуклюже взгромоздился на ноги, опираясь рукой на лавку, и выпрямился. — Как бы ни печально это было, но нам придётся продолжить позже. Давайте-ка на стены.       Эвелин прерывисто вздохнула. Они неизвестно «когда», как выразился альтус, полностью отрезаны от Инквизици или других дружественных сил и даже не знают, смогут ли вернуться. Чего им не хватало, так это угодить в горнило войны. Всё играло против них. Она ощущала себя слепым щенком в мешке, которого несут топить в ближайшей речке.       То ли Кассель торопился и не петлял по сложной сети тропок, то ли само место не решилось задерживать их надолго, но вне царства растений они оказались гораздо быстрее, чем добрались до его сердца. Воздух вне покрова растений казался невероятно свежим и холодным, словно они только что вышли из натопленной комнаты на зимний мороз. Туман в голове рассеялся, и мысли Эвелин наконец перестали плавать в тягучем киселе. Просветление было недолгим — через мгновение на неё обрушилась целая стена звуков. Защитники замка готовились отражать атаку: сотни солдат бежали на стены, надрывно орали командиры, откуда-то доносилось давящее хоровое пение под аккомпанемент барабанов, и поверх всей это дикой какофонии раненым медведем надрывно ревел горн.       Из Тревельян давно вытравили леди голубых кровей, а с тех пор, как она получила титул Вестницы, ей часто приходилось защищать свою жизнь и жизни команды в бою. Несмотря на некоторую эпатажность и брезгливость, Дориан тоже не казался неженкой, не державшим в руках ничего тяжелее ложки.       Однако, одно дело — мелкие стычки с отрядами храмовников или несколькими демонами у очередной прорехи в Завесе, и совсем другое — осада замка, где две жизни не значат ничего. Эвелин не имела опыта в масштабных сражениях и не горела желанием его приобретать, особенно сражаясь непонятно где и когда. Откуда вообще могло взяться нечто, что зовёт себя Касселем и говорит о себе во множественном числе, и самое главное: кто согласился его терпеть? Не один же он теперь живёт в целом Редклифе.       Внутренний двор кишел воинами, бегающими в абсолютном беспорядке, кричащими команды, перетаскиващими огромные брусья-упоры к воротам. Приглядевшись, Тревельян засомневалась, что видит перед собой армию. Многие из них не имели ни шлема, ни брони, а одеждой им служили рваные обноски напополам со шкурами животных, зато щедро увешанные амулетами из костей, зубов или цветных камешков. Жестокие лица щеголяли боевой раскраской, подражающей эльфийскиму валласлину. Хотя сравнение с эльфийскими татуровками было слишком оскорбительным для последних — эта грубая мазня не дотягивала даже до каддиса, которым покрывают мабари перед сражением.       Кассель продвигался сквозь людское море неспешно, но неудержимо, образуя вокруг себя пустое пространство, в котором старались ютиться Эвелин с Дорианом. Основная сложность состояла в том, чтобы балансировать на самой границе, где вонь гнилого мяса была минимальна, и при этом не потеряться в разношёрстной толпе.       К тому времени, как их проводник доковылял к каменным ступеням на стены, оборванцы с минимумом снаряжения успели занять свои места на стенах, но внутренний двор не опустел. Появившиеся из недр казарм и замка существа не ассоциировались у Тревельян с людьми. Выше любого известного ей человека минимум на голову, закованные в сталь, эти воины несли на доспехах и щитах гораздо более зловещие трофеи и символы. Ожерелья из ушей, гирлянды из отрубленных пальцев, срезанные лица — самые безобидные и многочисленные. Один из великанов имел декоративный пояс из отрубленных чуть выше предплечья детских рук, держащих одна другую около локтя. Другой носил тяжёлый плащ в пол, сшитый из десятков скальпов. Вырезанные на доспехах символы заставляли глаза слезиться и свербеть, принося с собой неуловимое обещание чего-то зловещего.       Вестница сначала приняла воинов за кунари, но потом заметила одного из них без шлема. Его лицо было абсолютно человеческим, если бы не третий глаз, расположенный на лбу чуть выше правой брови. Воин повернул голову в её сторону, словно почувствовав на себе чужой взгляд, и Тревельян спешно отвела глаза. В ней боролись ужас и омерзение.       Эвелин заставила себя расправить плечи. В её жилах течёт кровь Тревельянов. Она соосновательница Инквизиции и Вестница Андрасте. И ей не пристало бояться кучки психов.        — Давайте на стену, — Кассель сделал приглашающий жест рукой и заправил вываливающиеся внутренности обратно. — А у меня дело здесь. Старайтесь не умереть, нам предстоит разговор.       Вид со стен открывался удручающий. Вне досягаемости защитников Редклифа медленно строила порядки атакующая армия. Осадные башни и аккуратные и плотные квадраты тяжёлой пехоты с торчащими посредине штандартами и знамёнами, длинные шеренги стрелков и крохотные кучки суетящихся слуг возле огромных фигур за основной линией войска, треугольные домики таранов и прямоугольники конницы выстраивались в сложный рисунок строя.       Тревельян пришло в голову, что именно так видят командиры и полководцы свои войска — как квадратики и прямоугольнички на плане сражения. Расставляют маленькие знамёна по пергаменту, решая, какими из них расплатиться за победу, забывая все те жизни, стоящие за квадратиком или крошечным штандартом. Из высокомерия? Или ради сохранения рассудка?       Защитники заняли свои места на стенах. Слева и справа от Эвелин и Дориана парапет занимали разномастные стрелки, горящие жаровни, бочки со стрелами и кучи камней. В почти опустевшем внутреннем дворе с десяток воинов под руководством Касселя вкапывали в землю титанических размеров котёл, закрытый расписной крышкой. Ещё пара старательно расчерчивали землю вокруг котла дорожками какого-то серого порошка, похожего на пепел. Рядом с котлом стояло нечто, походящее на эшафот, только вместо петли под перекладиной на цепи висел бронзовый колокол, покрытый бирюзовой патиной, словно грибком.        — С дороги, — презрительно выплюнула фигура в грязных доспехах орлейского шевалье, отталкивая Эвелин.        — Touche-moi encore et je te souderai dans ton armure, — огрызнулась леди Тревельян. Рыцарь оглянулся на Эвелин, но промолчал и встал справа, оперевшись на полэкс.        — Что будем делать? — голос Дориана еле пробивался к ней сквозь команды и бряцание оружия. — Нам нужно найти амулет, и я смогу вернуть нас назад.        — Попробуем пережить следующие несколько часов, — Эвелин оглянулась вокруг, прикидывая пути отступления. — Если возьмут стены, отойдём во внутренний и дальше в замок. А там уже будем искать то, что нам нужно…       Леди Тревельян оставила фразу недосказанной. Надежда и так была слишком хрупкой, чтобы бить по ней словами. Какие шансы того, что через все годы крошечный амулет всё ещё в Редклифе? Не забрали ли его с собой агенты Инквизиции? Или новые хозяева перенесли трофеи в другое место?        — Справимся, — отрезал Дориан. Эвелин почувствовала заклинания защиты, возводимые тевинтерцем. — Прикрывать придётся не только друг друга, но и солдатню. Они — наш щит от всего, что за стенами.       Вестница занялась своей защитой, а обладатель грязных орлейских лат повернул к ним свой шлем:        — Неплохая мысль. Если сверху не падают стрелы, грязи без щитов и доспехов становится значительно легче. А если хотите быть действительно полезными — займитесь осадными машинами, — орлесианец негромко рассмеялся, жёлтое перо на шлеме закачалось. — А я, так и быть, не дам насадить вас на клинки.       Эвелин приподняла одну бровь. Чтобы один из шевалье стоял не в строю себе подобных, а в окружении, как он сам выразился, «грязи»? Да ни в жизнь. Или здесь статус шевалье был таким же, как и у дикарей с размалёванными лицами? Она отложила размышления до лучших времён.       Теперь горн надрывно взвыл уже из-за стен, и армия противника зашевелилась. Поползли к стенам осадные башни с тараном.       Эвелин приложила ладонь козырьком ко лбу, стараясь разглядеть стрелы в небе. Солнце слепило глаза, и она быстро отказалась от своей затеи, попросту растянув барьеры, насколько могла. Долго ждать не пришлось.        — Стрелы! Поднять щиты, ублюдки! — рявкнул шевалье, пригибаясь возле зубца стены.       Эвелин услышала свист — предвестник тысячи маленьких смертей, рассекающих металлическим наконечником воздух. Защитники стен закрывались щитами, прятались за зубами стен и всячески старались укрыться от дождя, свойственного каждому полю боя в истории.       Однако время шло, а свист так и не переходил в стук о дерево щитов, камень стен или вопли раненых. По рядам защитников прошёл ропот. Рыцарь аккуратно выглянул из-за своего укрытия. Сотни стрел останавливались в воздухе у стены и падали вниз, не долетая до воинов.       Постепенно до остальных дошло, что враг бессилен нанести им вред, и солдатня буквально взорвалась воплями ликования и оскорблениями в сторону врага. Шевалье вскочил в бойницу между зубцами и победно вскинул оружие к небу. Леди Тревельян подавила желание позволить паре стрел проскользнуть сквозь барьер, чтобы сбить с наглеца спесь.       Пехота противника топталась на месте, не желая соваться к магам, но ещё не утратив боевой дух настолько, чтобы отступить, и терпела небольшие, но стабильные потери от стрелков защитников. Поток стрел осаждающих не прекратился, хотя и сильно ослаб. Больше не было туч стрел и болтов, лишь пара десятков снарядов то и дело билась о щит, не позволяя Вестнице передохнуть.        — А ну, заткнулись! — слезший с бойницы рыцарь орал на беснующихся подчинённых, тыкая в особо активных древком топора. — Сейчас эти ублюдки полезут на стены! Лучники! В башни! Прочь с моих стен, скоты!       Наконец командирам удалось заставить солдат противника идти на штурм. Истаявшие примерно на четверть квадраты пехоты возобновили движение к стенам, оставив на земле внушительное количество тел.        — Смени меня.       Дождавшись кивка от Дориана, Эвелин выглянула за зубцы. Стало возможным рассмотреть знамена атакующих. На грязно-жёлтом фоне белела восьмиконечная звезда с трёхглазым черепом внутри. Вестница с облегчением выдохнула. А ведь осаждать Рэдклиф вполне могли войска Инквизиции. Леди Тревельян задали бы очень много вопросов, узнав её в рядах врага. Если бы не зарубили сразу в горячке боя.       Внизу толпились солдаты, прикрываясь щитами от камней и стрел. Меж зубцов показались последние перекладины штурмовых лестниц.        — Налегли! Все вместе! — шевалье упёрся полэксом в лестницу. Грубая деревяшка не пошевелилась. Рыцарь всхрапнул и налёг на топор с утроенным усилием. Лестница нехотя отлепилась, когда из-за стены возникла голова в кольчужном капюшоне.       Эвелин легко стукнула воина по голове посохом. Нападавший завертел головой в поисках защитника, нанёсшего удар, но нашёл лишь наконечник оружия Вестницы. Мгновенно позабыв о стенах и лестнице, солдат взвыл, схватился за обожённое лицо и сорвался с лестницы на своих товарищей внизу.       Воспользовавшись заминкой, шевалье последним рывком оттолкнул лестницу от стены. Длинные брусья на мгновение застыли в ложном равновесии и рухнули на штурмующих.        — Какие резвые скоты, — приглушённый шлемом крик орлесианца донёсся до Эвелин сквозь шум битвы. — Не отдавать им ни пяди! Если вы пустите их на мои стены, я вас вместе вниз отправлю!       Лестницы падали и поднимались к стенам вновь, всё больше атакующих гибло, так и не ступив на стены Редклифа. Шевалье бегал вдоль своего участка, криками и угрозами подбадривая своих воинов. Вестница с Дорианом просто пользовались возможностью отдохнуть. Всё складывалось в пользу защитников.       Посох, на который опиралась Эвелен, дрогнул в унисон с раскатом грома со стороны ворот. Происходило что-то крайне плохое, но разум отказывался сообщать где и как это прекратить. Вцепившись в посох, Эвелин судорожно заозиралась в поисках кого-нибудь, кто объяснит, какого демона дрожат стены.       Дориан что-то прокричал ей, но большую часть фразы перекрыл очередной громовой раскат, ритмичный, как стук исполинских часов. Альтус ожидал от неё реакции, но леди Тревельян лишь беспомощно пожала плечами.        — Таран! Сожги таран! — Дориан подтолкнул Вестницу в сторону ворот. — Я займусь башнями!       Далеко не везде защитникам удалось столкнуть все лестницы, и Эвелин иногда приходилось пробираться среди сражающихся, сжигая особо настырных.       Добравшись до надвратных башен, она наконец увидела таран. Вблизи осадная машина выглядела гораздо внушительнее, а удары по воротам чувствовались даже сквозь сапоги.       Окованный железом наконечник в очередной раз врезался в ворота. В этот раз громовой удар сопровождался ещё и хрустом сломанной древесины.        — Ворота не выдержат! — глубокий и резонирующий в самой грудной клетке Вестницы голос перекрыл остальные звуки. — Ты, ведьма!       Эвелин оглянулась на говорившего. Огромный воин с хирургической точностью вогнал серпообразный клинок в щель забрала своего противника, успел прикрыть её щитом от удара другого и в тот же момент аккуратно развалить его от плеча до бедёр. Золотой шлем, выполненный в виде птичьей головы, повернулся к Тревельян:        — Почему таран ещё не стал кучей углей?!       Схватив Эвелин за шкирку, воин пододвинул её к самым зубцам и, проревев яростное «Жги!», бросился расчищать стену вокруг Вестницы. Вокруг кричали умирающие, звенело оружие, сталкиваясь со щитами и доспехами. Лужа крови, пульсирующим потоком вырывающаяся из неровно срубленной ноги ещё живого солдата, робко лизнула носки сапог. Таран медленно вползал глубже в арку ворот.       Леди Тревельян усилием воли отстранилась от звуков боя, ломоты в теле и страха за свою жизнь. Сжечь, так сжечь. Эвелин перекрыла плетением весь узкий проход к воротам, разделяя таран на две неравные части. Те, кому не повезло оказаться между стеной пламени и воротами, либо сгорят заживо, либо задохнутся от дыма. Другая часть может спастись. Пусть бегут.       Подождав, пока таран почти полностью протиснется в арку, Вестница напитала плетение силой. Всё, что только было в её распоряжении, вся мощь дара обратилась ревущей стеной огня, закрывшей проём непроницаемой завесой. Вырывающиеся из проёма языки пламени лизали крепостные зубцы, оставляя на камне слой чёрной копоти.       Слабость накатила почти мгновенно. Мгновение назад она гордо обозревала освобождённую мощь своего дара, а сейчас обнимает тёплый зубец стены, стараясь избавиться от дрожи в коленях. Эвелин осмотрела стены. Где-то защитники ещё добивали последних атакующих, а где-то живых противников не осталось, и воины сбрасывали трупы со стен.       Леди Тревельян развернулась к ступеням, ведущим со стены, намереваясь найти Дориана и провалиться в сон на пару дней.        — Это ещё не всё, — багровое серпообразное лезвие перекрыло ей дорогу. С серпа соскользнула пара ленивых капель.       Эвелин подавила стон и перевела взгляд на птичью голову. Золото шлема забрызгала кровь, перемежая благородный цвет драгоценного металла неровными тёмно-красными пятнами.        — Мне надо отдохнуть. Да и не делать же всю работу за вас.        — Не мни о себе слишком много, маг, — хопеш не пошевелился. — Спустишься вниз — умрёшь. Тебе не понравится, гарантирую.       Она гордо вскинула подбородок.        — Я могу превратить твой мозг в кашу быстрее, чем ты моргнёшь. Убери свою железяку и дай мне пройти.       Из-под шлема послышался негромкий смешок, и воин склонил голову, театральным жестом отводя клинок.       Спасибо дворянскому воспитанию, Эвелин могла изрекать угрозы, не стоящие и медяка, с таким видом, словно в её силах обрушить на оппонента само небо.       Преодолев половину пути вниз, Тревельян заметила, что весь внутренний двор покрыл тонкий слой сизой дымки. Самая большая странность заключалась даже не в том, что миновал полдень, а по земле стелится туман. Больше всего ей не понравилось неспешное восхождение дымки вверх по ступеням. Она шла к туману, а туман едва заметно смещался к ней.       Источник необычного явления нашёлся сразу — сизые струи вырывались из-под расписной крышки котла, прижатой массивными скобами. Вокруг котла рваными рывками перемещался Кассель, взмахивая единственной рукой. В такт взмахам аритмично качался бронзовый колокол. Под завесой из криков и лязга металла о металл прятался тяжёлый, засасывающий в себя, как трясина, тягучий напев, прерываемый лишь булькающими вдохами.       Что бы ни делала эта невообразимая смесь мёртвой плоти и железа, у Эвелин не было ни малейшего желания даже находиться рядом. Выругавшись, она вернулась на стену.        — Как там внизу? — ехидно осведомился новый знакомый, протирая хопеш тряпочкой.       Тревельян метнула на него уничтожающий взгляд. Воин хохотнул и поднял щит, закрываясь от нового залпа атакующих. Эвелин хотела закрыться барьером, но, подумав, просто встала за спиной шутника. Она очень неосмотрительно потратила почти все силы, а бой, как оказалось, был далёк от завершения.       В этот раз лишившийся большей части лестниц и осадных башен противник сосредоточил свои усилия на воротах. Теперь, когда магия не защищала стены от стрелков, Тревельян не могла высунуться из-за своего живого щита и понятия не имела, что происходит внизу.       Через полчаса мучительного ожидания под ливнем из стрел атакующие смогли прорубиться сквозь ворота. Вновь взревел горн, оповещая защитников о том, что противник внутри стен. Атакующие ворвались в пустой внутренний двор и дружно бросились на одинокого Касселя. Тот их словно бы и не заметил. Не обращая внимания на десятки клинков, вонзающихся в его тело, хозяин сада взялся за одну из скоб, прижимающих крышку к котлу.       Внутренний двор был буквально заполнен солдатами, которые уже начали ломиться в замок и активно поднимались по ступеням на стены, сражаясь с защитниками. Эвелин подумала о поражении.       Кассель сорвал скобу. По ушам ударил громкий хлопок, из котла вырвался целый гейзер плотного сизого дыма, накрывшего атакующих с головой.       Весь мир вокруг Вестницы разом закричал. Никогда до этого она не слышала столько людей, одновременно вопящих от боли. Эвелин закрыла руками уши, чтобы приглушить нечеловеческие крики, доносящиеся из дымки. Солдаты на стенах последовали её примеру. Она бросила взгляд на внутренний двор. Сизый туман укрыл его густой пеленой, скрывая от мира несчастных, которым не повезло угодить в него.       Крики медленно затихали. Как затихает хоровое пение, из которого по одному исчезают голоса. Один здесь, другой там. Последний терзающий слух фальцет держался дольше минуты. Когда Вестница сделала над собой усилие и отвела ладони от ушей, голоса продолжали эхом звенеть в голове.       Туман вытекал из ворот Редклифа, обнажая ужасающий ковёр из кровавой жижи и побелевших костей, изредка перемежающийся металлом доспехов и оружия. Заклинание растворяло плоть и кожу на зависть любой кислоте, но согласно чьему-то изощрённому замыслу приступало к внутренним органам не раньше, чем исчезнет последний клочок кожного покрова.       Леди Тревельян отвернулась. Впервые в жизни она усомнилась в том, что магия — благо и дар. Проходя мимо неё, воин в золотом шлеме пренебрежительно проронил:        — Ты слаба.       Эвелин проигнорировала его. Ей надо отдохнуть. И физически, и психологически, или она сломается.       Дориан встретил её у подножия лестницы в компании двух рыцарей. Сапоги альтуса по щиколотку утопали в смеси крови и разжиженной плоти, но его взгляд говорил, что заботит его сейчас совсем другое.        — Нас хочет видеть кастелян замка.       Сопровождающие не проронили ни единого слова и не обменялись друг с другом никаким знаком. Просто проследовали из одного пункта назначения в другой. Почему-то Тревельян казалось, что они в принципе не способны говорить, а не молчат по доброй воле.       За пятнадцать минут петляния по коридорам замка тошнота поутихла. Усталость, к сожалению, никуда не делась. Вестница устало протёрла глаза. Надо заканчивать все эти разговоры побыстрее.       Провожатые синхронно остановились и заняли места караульных возле тяжёлой двери, украшенной резьбой по дереву. Саму дверь никто открывать не собирался. Дориан нерешительно оглянулся на рыцарей. Эвелин было всё равно. Пожав плечами, альтус толкнул дверь.       Когда-то эта комната могла быть спальней эрла. Роскошная мебель, картины на стенах, витражные окна. Кастелян был здесь на своём месте. Высокая точёная фигура была от головы до пят закрыта в самый искусно созданный доспех, который приходилось видеть Эвелин. Гравировки, покрывавшей все пластины больше кольчужного кольца, хватило бы на украшение небольшого зала. Маска из металлических перьев закрывала верхнюю часть лица, оставляя открытым тонкие губы и острый подбородок. Чешуйчатая юбка в пол слегка звенела при движении хозяина.       Благородную картину нарушал лишь безобразный таз на столе. Таз и четыре человеческие головы, приросшие к коротким деревянным пенькам. Грубая кора дерева сглаживалась, светлела, обретала мягкость и переходила в кожу шеи. Головы были бережно срощены со срубом дерева, точно подобранным по толщине.       Кастелян аккуратно поднял одну из омерзительных поделок и опустил в тазик. Обошёл стол, извлёк из-под него лейку и начал наполнять тазик водой.       Эвелин с наблюдала за этим с тщательно скрываемым отвращением. Фантасмагорический спектакль должен иметь какую-то цель. Это прелюдия к разговору, призванная показать, чего стоит исполнитель, и впечатлить гостей. Долго ждать не пришлось.       Голова открыла глаза.

***

      Фигура в серебре некоторое время смотрела на закрывшуюся дверь. Пальцы выбивали затейливый ритм из деревянной поверхности стола. Дела обстояли крайне плохо. Сегодня штурм отбили, но помощи ждать неоткуда — ими просто пожертвовали, чтобы выиграть время. Это, безусловно, верный ход, и так поступил бы любой стратег. Не будь Скульптор сам в числе оставленных, он бы одобрил такое решение.       И вот в Редклифе нет ни нормального гарнизона, ни припасов, ни надежды на счастливый исход. Кастелян усмехнулся. Стабильность. Надежда — верный признак беды. Надеяться — значит не держать ситуацию под контролем.       Скульптор взял первую голову за волосы из тазика с водой, встряхнул, избавляя корни пенька от капель влаги, и вернул обратно на полку. Никогда нельзя предусмотреть всего, но возможно подготовиться к наиболее вероятным исходам, собрав о ситуации все возможные сведения и приняв соответствующие меры. Тогда успех или провал твоих планов зависит от цепочек событий, которые тебе неподвластны. Глупцы называют это случайностью. Некоторые философы говорят о Великом Плане Вселенной, в котором всё имеет свою роль.       Важна лишь суть, а суть в том, что всегда будут события, которые вне твоей власти. Задача состоит в том, чтобы свести их число или влияние на твои планы к минимуму.       Следующая голова отправилась на своё привычное место.       Оставшиеся события сложатся определённым образом и приведут к различным исходам независимо от надежд. Что приводит к логическому заключению: надежда абсолютно бесполезна и даже вредна, а позволять себе это чувство — серьёзная ошибка.       И тут, когда вклад случайностей сведён к возможному минимуму, объявляются эти двое, привнося новые сумятицу и неразбериху в и без того мрачную ситуацию.       Два местных мага. Мужчина и женщина. У женщины магическая метка на руке, которой она может соединять две части этого мирка на краткий промежуток времени. Она не говорила этого, но строение местного мира не было загадкой, а магия была гораздо более приспособленной к изучению. Имея достаточные познания и в одной области, и в другой, понять назначение подобной магической конструкции не составляло большого труда. Сама собой напрашивалась аналогия с вратами в Эмпиреи. Этакая более стабильная и безопасная версия двери в местный предбанник настоящего ада.       Шёл второй месяц осады, и ровно столько же в Редклиф не попадало ни одного нового живого существа крупнее крысы. Кастелян отлично знал численность и состав гарнизона, и за последние десять лет в нём не числилось ни одного мага, кроме самого Скульптора. Он позаботился о том, чтобы никто с даром повелевать Ветрами Магии или местными силами не прошёл в замок дальше главных ворот. Наследие предыдущих владельцев обладало слишком большой ценностью.       Впрочем, план был довольно простой — держать замок, сколько возможно, чтобы восстановить наработки последних хозяев замка по магии времени, почти уничтоженные во время штурма. Когда Редклиф палёт, бежать, предварительно позаботившись о том, чтобы остался только один обладатель столь ценных знаний. Найти место, где можно будет безопасно продолжить работу.       Когда рука легла на макушку очередной головы, в привычной мешанине из боли, отчаяния и безысходности блеснуло что-то иное. Всего на мгновение, настолько слабо, что можно было бы принять за отголосок эмоций кого-то, прошедшего этажом ниже, или морок собственного перенапряжённого разума. Оставляй такие мелочи Скульптор без внимания, и смерть взяла бы своё гораздо раньше.       Кастелян «потянулся» разумом к мыслям головы. Прорваться сквозь завесу поверхностных эмоций к остаткам осмысленности оказалось непросто — эта поделка была одной из первых, и техника не была отлажена до конца, а потому деградировала личность быстро.       Поиски же наоборот не составили никакого труда. Это вообще было единственным истинным кусочком положительных эмоций, вызванных воспоминаниями, среди развалин личности.       «Раскажи мне ещё раз о Вестнице, командор.» Кастелян вгрызся в память того, что когда-то считало себя Калленом Стентоном Резерфордом.