Неслучайные совпадения

“До сих пор о любви была сказана только одна неоспоримая правда, а именно, что “тайна сия велика есть”, все же остальное, что писали и говорили о любви, было не решением, а только постановкой вопросов, которые так и оставались неразрешенными.” А.П.Чехов “О любви” - Дай мне время. Вы прощаетесь на Миланелло. Свет в окнах уже не горит, только ты и он под проливным дождем. Будто сами себя наказываете. Он позволяет тебе уйти, потому что никогда тебе ничего не запрещает. Ты не знаешь, что происходит сейчас в его голове. Никогда не знаешь, о чем думают боги. Так было, есть и будет. Его глаза, такие далекие, сейчас так близко, они серые и грустные как это небо, как твое сердце. И хочется все ему рассказать, но он все знает. Он сам решает, как быть. Как ему жить, как ему любить, когда любить тебя, когда любить его. Это не исправить, мир не изменить. Единственный выход – улететь как можно дальше, насколько позволяют подрезанные крылья. Жить, не вспоминая, что есть такой человек. Принять реальность, которую для тебя выбрали. Уже не обидно. Почти не больно. Совсем не грустно. Просто уничтожающе тесно без его объятий. Все уже пережито. Не в первый раз. Случалось любить и раньше. Тогда было стыдно, страшно и хотелось спрятаться ото всех, исчезнуть, умереть. А сейчас все так ясно и нужно ехать. Он остается позади, на дороге, промокший насквозь, сам на себя не похожий, совсем родной и одинокий. Дождь бьет его. Хочется попросить небо ударить посильней, по щекам, по груди, стать дождем, быть рядом с ним, обнять, слиться. Никто бы не знал тогда, что вы вместе. Всего лишь капли. Но в Милане всегда бы лил дождь. Вот оно наказание за вседозволенность. Кто вам дал право любить? На чужом несчастье счастья не построишь. Он чужой, он не твой. У тебя на него никаких прав. А у него на тебя даже договор имеется. Печати, подписи, сумма, счет в банке, все как положено. Бред, детская обида. Когда больно, жалеешь только себя. А если подумать о нем? О нем думать нельзя, иначе развернуться и мчаться назад, и с уверенностью можно ждать, что он стоит на том же месте и не сводит глаз с дороги. Вас как магнитом тянет друг к другу. Не оборачиваться. Поиграли и хватит. Тебе и так слишком повезло. Летом 2001 года «Лацио» был на грани банкротства. Краньотти чуть было не покинул пост президента. Из команды ушли ведущие исполнители: Верон, Недвед, Салас. Дело дошло до того, что Краньотти собирался продать Несту ради Мендьетты, который так и не заиграл в Риме. Ситуация была критическая, но все улеглось. Неста остался. В августе 2002 года Неста был продан «Милану» за 30,2 миллиона евро, после чего болельщики «Лацио» устроили на улицах Рима демонстрации. - Сандро, ты весь промок. - Я устал. Приму душ. А где дети? - Наверху, играют. Бежишь по лестнице, приоткрыв дверь, смотришь на дочь, которая еще совсем мала, а уже возится с младшим братом. Слышишь шаги жены на лестнице, сбегаешь в свою комнату. Ты должен благодарить Бога за своих малышей. У таких как ты обычно не бывает родных детей. Мотаешь головой. Ты как все, абсолютно нормальный… Раньше сексуальное влечение к людям своего пола считалось душевным расстройством, требующим лечения. Издавались сотни статей, рекомендовавших в качестве такового электрошок, лоботомию, введение высоких доз гормонов, принудительное вызывание рвоты и применение лекарственных препаратов. Но в декабре 1973 года Американская психиатрическая ассоциация исключила гомосексуализм из списка психических заболеваний. Знаменитый итальянский психиатр Чезаре Ломброзо к проблеме психологической и психиатрической нормы относился с юмором: «Нормальный человек — это человек, обладающий хорошим аппетитом, порядочный работник, эгоист, рутинер, терпеливый и уважающий всяческую власть, домашнее животное». Другой психиатр, француз Кюльер, написал: «В тот самый день, когда больше не будет полунормальных людей, цивилизованный мир погибнет, погибнет не от избытка мудрости, а от избытка посредственности». Холодная вода сменяется горячей. Горячо. Как его поцелуи, как его язык, его жар на твоем теле. Жмуришься. Молча стонешь. Сползаешь вниз. Если много плакать, можно превратиться в воду… К этому невозможно привыкнуть. Ты будто делаешь что-то противоестественное, чуждое твоей природе, за это должны сажать в тюрьму, это преступление, это извращение. Чудовищно. Не уж то это и есть норма? Любовь с нелюбимой женщиной. Вы генетически не подходите друг другу. Видеть чужое тело в своих руках, представлять себя на ее месте. Секс с самим собой. Нет, с ним. Потому что сейчас ты – это он. - Паоло, как это? - Что, дорогой? - Заниматься любовью с женщиной. - Ты пугаешь меня, Сандро. У тебя двое детей… - Прости. Несу порой такие глупости… Сегодня хуже, чем обычно. Отчего? Это все дурные мысли. Пора уже и привыкать. Раз за разом. По-другому больше не будет. Никогда… - Сандро? – она кутается в простыню, смотрит на тебя разочарованно, испугано. - Прости, Габи, - поджимаешь ноги, вытираешь пот со лба, впиваешься зубами в колено. – Больно… - Спина, милый? Киваешь, жмуришься, всхлипываешь. Она бежит за лекарством. Принесите скальпель, доктор. Нужно вырезать то, что так сильно мешает жить. Если так часто плакать - высохнут глаза. Каждый человек за свою жизнь выделяет примерно 70 литров слез - независимо от того, плачет он или нет. Странно. Пословица не работает. В работе тоже не везет. Хотя физическая боль – единственное спасение. В постоянных поездках по докторам, больницам, оздоровительным центрам, массажистам, снова докторам забываешь о главном. Диагнозы, надежды, лекарства, процедуры, обещания. Реже смотришь на телефон, реже листаешь список контактов, останавливаясь на букве “М”. Мальдини. Достаточно для деловых отношений. Паоло – слишком лично даже для тебя. Его имя только для твоего сердца. Произнести его – значит сойти с ума. - Привет. - Здравствуй. - Я вот позвонил. - Что-то случилось? - Ничего серьезного. Просто захотел тебя услышать. - Прости, Сандро. Сейчас не самый лучший момент. - Хорошо, перезвоню в другой раз. В лучший момент. Скинешь мне сообщение, когда можно будет… - Сандро! Черт! Встретиться в коридоре среди всех этих знакомых чужих людей. Так некстати. Так не вовремя. Наверняка, он бы и рад не встречаться, так не прятаться же вам, в самом деле. От случайностей себя не уберечь. А глаза у него блестят, улыбку не скрыть, рука держится за твое плечо и не спешит расставаться. - Как ты? - Все обещают, лечат. Что-то колют. - Мне уж и не надеяться на твою помощь, - пытается отшутиться. - Мне бы кто помог, - шепчешь почти неслышно, а он хмурится. Небось, хотел обойтись простым “привет-пока” - Если нужна помощь… - То ты не к моим услугам, - бросаешь и усмехаешься. Бросаешь и растаптываешь сам себя. Холодный мрамор. Белый как его лицо. Рука соскальзывает с твоего плеча. Уходит не попрощавшись. Он бы тоже так поступил, будь он не так вежлив, не так жесток. Успокаивать себя – самое неблагодарное занятие. И совсем бесполезное.

После редкие встречи, и глаза не смотрят в глаза. После ты не замечен. Даже я не верю слезам. Понимаешь, мое сердце больше не при чем, Просто я давно уже не плачу…

И ведь в первый раз сильно обжегся. Обещал себе не повторять ошибки. Для тебя же все так прекрасно устроили, спасибо добрым людям. И тогда прощаться было больно. Нет, не больно. В голове не укладывалось. Продали. Отдали. Оторвали будто от родной матери. Разлучили. Джульетта. Хоть травись, хоть режься. Родной Рим, будто за миллионы километров, будто на другой Земле, в другой Италии. Твое гнездо разорено. Твои братья разлетелись. Твой враг один на поле. Твой брат тоскует. Твой Ромео воет на луну. Один в холодном городе. Только кирпичные стены, да трубы. От них темно в небе. Вывески, лампочки, ярмарка тщеславия. Как зверь в зоопарке, все смотрят, щелкают камерами. Ты до сих пор не привык. А он ходил рядом, такой же чужой и глянцевый как этот город, присматривался, не пугал, не торопил, не просил. Ждал, был рядом, возле. Молчал. Ласково облизывал взглядом. А ты прятался от него, от своего стыда. Будто он специально дразнит, зная все о тебе. И не в твоем он вкусе. Слишком взрослый, слишком властный, слишком сильный, семейный, красивый, слишком идеальный. Слишком неуязвимый. Идеал детства. Он во всем виноват. Ты и не заметил, как он оказался совсем близко, как позволил ему шептать все эти нежные слова, забираться под одежду, пробираться в сердце. Ты почти привык к своей судьбе. А он, не спросив, решил все за тебя, подарил надежду. Как все эти врачи. Только обещают, а лечение бесполезно. Боль остается. И с каждым днем все больнее и больнее. И тут операцией не поможешь. И эту боль нужно скрыть ото всех. «Она знала, что лишь один вечер осталось ей пробыть с тем, ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не догадывался. Лишь одну ночь оставалось ей дышать одним воздухом с ним, видеть синее море и звёздное небо, а там наступит для неё вечная ночь, без мыслей, без сновидений». Г.Х. Андерсен «Русалочка» - Ты неплохо поешь. - О чем ты? - Я подсматривал за тобой в душе. - Ну и… - усмехаешься, смущаешься, щеки предательски горят, отворачиваешься, пряча лицо в полотенце. - Не думал записать альбом? - Музыка – твое призвание. Как и футбол, как и бизнес. Отстань, - отмахиваешься полотенцем. Он держится за покрасневшую щеку. Интересно, у кого из вас сейчас больше глаза? – Паоло… Больно? - Это пощечина, - он смеется и трет щеку. - Заслужил. Нечего подслушивать. - Я хотел подсмотреть. Извини, что попал на представление. Анонсов не было. - Я выступаю для узкой публики, - хохочешь, падая на кровать и увлекая его за собой. - Может, споешь мне что-нибудь? - Нет. - Я заставлю. - Нет, Паоло. Нечестно… Ты стонешь громко и хрипло. Пением это не назвать. Но это так греет его слух. Ваша комната – маленькая Ла Скалла. Раскладываешь плюшевых зверей по местам, собираешь игрушки в коробку, складываешь книги в стопку, везде должен быть порядок. Пора приучать себя к этому. Учиться вместе с детьми, учиться ради них. Представлять на ее месте себя, а на своем его. Идеальная семья. У тебя командный тон, и ты решаешь все сам. Капитанишь…там, где можно. Привыкаешь быть отцом, мужем, решаешь за них, как будет лучше. Трудно. Ему тоже трудно, наверняка. Чувствуешь его как никогда. Берешь на плечи его груз. Тяжело. Непосильно. Нужна чья-то помощь. Но здесь только женщина и дети. Где он берет такую силу? Его совет не помешал бы. Столько раз были вместе, а ты так ничему у него и не научился. Только прятался как черепашка в панцырь. - Сегодня? – капитан разговаривает шепотом, пока вы проходите коридор подтрибунки. - Не могу. Ужин с женой. - Сандро. Сегодня. - Во сколько? - В восемь. - Не могу. Давай раньше. - Раньше не могу, ужин с женой… - Ты торопишься… - У нас пятнадцать минут. - Так это твои часы исцарапали мне всю спину. Почему пятнадцать? - Я перенес ужин с женой на девять. - Тогда я задержу тебя еще на час. - Паоло, мы не на поле, - ты иногда слишком резок. Он недовольно поднимается с кровати. Такой ленивый и вальяжный. - А если я ревную? - А если ревную я? - Если ее общество приятней… - Делаю выводы. Значит Адриана… - Молчи! - Пошел ты! В последнее время вы не общались. Пиппо теперь совсем занят. Невеста, голы, памятные даты, большие числа. Он много суетится, мало говорит, не собирается с остальными, не приходит в гости. Только сегодня он остановил тебя за руку, пригласил поужинать. Отказывать другу не принято. - Рассказывай. - Не хочу. Это все так сложно даже для меня. Просто надеюсь вернуться весной или в начале лета. - Я схожу к твоему врачу, чтобы узнать как твое здоровье. Мне нужен другой диагноз. - О чем ты? Увиливать от Пиппо то же, что и выпутываться из паутины, с каждым словом влипаешь все сильнее и сильнее. - Это конец? - Он сказал? - Я подозревал. - Теперь то точно конец… - А сможешь? - А ты смог? - Не знаю. Казалось, что да. А теперь. Теперь не знаю. С последними новостями…- он мнет салфетку и быстро моргает. Пиппо всегда носит с собой солнцезащитные очки. - Это слухи. Ты говорил с ним? - Нет. Мы не созваниваемся. - Это трудно? - Нет. Сложнее позвонить, уверяю. - Ты прав. Уже по третьей чашке кофе. Вы молчите подолгу. Эти долгие молчания, когда каждый думает о своем, о разном. А быть может об одном и том же. Вас сейчас многое роднит. Нет, каждый о своем. У каждого своё. И внутренности грызет какая-то необъяснимая обида на всех, за то, что не понимают, не помогут ничем. Потом снова разговор. Впервые такой серьезный. Не пустая болтовня. Решаете проблемы. Вместе. Наверное, так легче. У вас одна беда на двоих. Но больнее в два раза сильнее. - Он любит? - Он говорит об этом. Я не хочу думать о нем. - А ты? - Не знаю. Иногда мне кажется, что я принимаю его. Пытаюсь выиграть везде. Будто ставлю на черное и красное… Вы смеетесь. Забавный коламбур. - Мы хотим, как можно выгодней продать себя. Это наша работа. - Мне кажется, что платим мы сами. И проигрываем в любом случае. - А у нас есть выбор? - Если даже вы сдались, Пиппо. - Мы долго держались. Больше времени у нас нет. - А дополнительное? - Его мы потратили впустую, дорогой. Боевая ничья. - Паоло не проиграет в любом случае. - Это семейное. Прирожденные победители. Он казался мне таким счастливым. Оказывается даже ему не по силам выигрывать везде. - Только тебе я могу сказать, что он – мой идеальный мужчина. Сейчас я понимаю, как он стал мне дорог. Давно я не чувствовал так чужую потерю. Мне жаль и его и себя. Это было по-настоящему. Хочется все вернуть. - Не надо. Уйти все равно придется, - он гладит тебя по руке, просит счет. Это как наркотик. Зависимость. Болезнь. Пытаешься излечиться и не можешь. Давно пора строить реабилитационные центры для влюбленных. Эту болезнь нужно лечить. Этот яд выпускать в ограниченных количествах и только по рецепту врача. Не слышать его голос больнее, чем набирать его номер. Говорить с телефоном, шептать ему, умолять, спорить с собой, обещать что-то Богу. Смотреть на экран до упора, гладить его, отворачиваться, прятать его под подушку и ждать, медитировать на него. Закон подлости. Сам он не позвонит. Но ты хороший больной, и ты терпишь. Терпишь долго. Целую ночь. Она уже пятая или шестая. 518400 секунд без него. Откладываешь в сторону калькулятор и улыбаешься. Ты в Майами. Спустя два-три года. Вам не сбежать друг от друга. Ты бы и рад, но доброжелательное соседство со своим капитаном обязывает к частым встречам, ужинам вместе, шумным завтракам, минутам уединения где-нибудь в его кабинете, жарким поцелуям, твоим тихим стонам, к его требовательному “хочу”… Ласкать себя становится привычным. Ведь кроме него дозволить этого никому нельзя. Хорошо, что так болит спина, можно отказаться от близости с женой. Её и сегодня нет рядом. Ты один в своем большом доме. Теплый песок и огромные пальмы. Ты уже начинаешь любить берега чужой земли. Ты ждешь, когда постареешь еще на два три года. 518461…62…63… - Добрый вечер. Сандро, возьми трубку…Поговори со мной. Я был неправ. Мне…Я сдаюсь. Я такой никчемный друг, не смог удержаться. Возьми трубку. Я такой слабый, прости меня. Не могу так больше. Поговори со мной. Я весь твой, только твой, сколько захочешь, забери меня. Не возьмешь? Хватит злиться, не нужно. Не прячься хотя бы от меня. Ну, хорошо, ты победил. Как тогда. Помнишь кубок в 98м? Ты был такой молоденький, гордый, и потом дразнил меня этим. Я так не люблю проигрывать, ты же знаешь. Ответь, пожалуйста… я буду ждать. Я не усну. Ты так и не решаешься поднять трубку. Только слушаешь сообщение на автоответчике, вытирая рукой слезы и хныча. Большой ребенок. Не уж то ты сильнее? Ты сильнее его. Ты выше всего этого, как холодный метеорит, как космический корабль. Мчишься подальше от Солнца, чтобы не сгореть. Странная легкость в теле. Слишком сильная боль притупляется и превращается в безразличие. С этим можно жить. Пока снова не захочешь согреться. Лишь бы только ни разу ему не проиграть. Удачное совпадение, что он уходит раньше твоего возвращения. “Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье и несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе”. А.П.Чехов “О любви”