С миру по нитке

— Шнобель! Эй, привет, Шнобель! Не отворачивайся и не делай вид, что не узнаешь старинного приятеля! Он первого выкрика Джон вздрогнул. От второго — подтянул воротник пальто к ушам и постарался как можно быстрее уйти, но человек не отставал, выкрикивая «Шнобель!» на разные лады. И Джон Ватсон как рухнул в воспоминания... Он думал, что это давно в прошлом. И это детское прозвище, и часы разглядывания действительно огромного для его лица носа в зеркале, после того, как очередной из дворовых приятелей нарочно запускал в этот самый нос футбольным мячом, или заезжал локтем, или бил кулаком… После подобных развлечений нос опухал, страшно болел, а зажив — становился ещё больше и ещё уродливее… И злые слезы, что он размазывал по щекам прячась в щели между шкафом и стеной, когда мама в очередной раз ругалась из-за него с отцом. Ну это он тогда полагал, что только из-за него. — Это плохие мальчики, не водись с ними! — говорила мама, когда он в очередной раз сидел на кухне, разглядывая потолок и приложив к носу завёрнутый в полотенце лёд. А как прикажешь «не водиться» если они живут в твоём дворе, учатся в твоём классе? Они повсюду… не дома же всю жизнь сидеть? — Давай сдачи, ты сын военного и вроде не хлюпик, — припечатывал отец, прячась за газетой. — Или прикажешь мне выйти, с этой шпаной поболтать? Так они тебе потом прохода не дадут, ябеде! Хоть такие вещи отец понимал. Но а Джон понимал, что у него одного нет ни малейшего шанса против толпы. Сейчас это почти игра, почти традиция — постебать Шнобеля, дать пару раз, для смеха. А вот если он взбунтуется, они всей толпой на землю швырнут и ногами мутузить примутся… тут уже переломом одного только носа не отделаешься. — Вырастешь, сделаем тебе операцию, — утешала мама. — Чё он — девка? — с рыком высовывался из-за газеты отец. — Если его пиздят, и он должен пиздить в ответ! Да так, чтобы подойти боялись! Вот я в своё время… Рассказов про время отца Джон наслушался вдоволь. Всё детство вместо сказок. Вот только став постарше, стал сильно сомневаться, что всё это было взаправду, а не в воображении. Мысль, что отец трус, хоть и пытается доказать обратное, закралась в голову Джону после того, как мама попросила пойти и поговорить с отцами этих самых пацанов. По мужски. Тогда в доме такой скандал разразился… Прежде отец только ругался, а тут принялся посуду колотить и сбрасывать с полок всё, что попадалось. На полу оказался даже только что приготовленный мамой ужин. Наверное, после этого случая она окончательно решила от него уйти. Что и сделала, когда он через пару месяцев уехал на службу. Вот только Джона с собой не забрала. Он сразу понял, что мама ушла окончательно, когда вернулся из школы и не потому, что не нашёл её вещей, а по той, окончательной пустоте, когда человек убегает не обернувшись. И представив, что с ним сделает разъярённый отец когда приедет… просто сбежал. Тусовался даже не у друга — у приятеля, Майка Стемфорда, жившего на другом конце города. Они даже не учились вместе. Пересеклись однажды на олимпиаде по химии, куда Джона отправили от безнадёги, потому как он хотя бы названия элементов знал и кое-как задачи решал. Пухлый очкастый Майк эту олимпиаду выиграл и, сидя рядом с Джоном, умудрился от скуки и его вариант решить. Джон получил второе место и в благодарность позвал Майка погулять в ближайший парк. У заучки-Стемфорда не было друзей, и он чуть не парил от счастья в тот день. Долго не хотел отпускать Джона и всучил ему свой номер телефона. Они иногда созванивались, Майк делился успехами, Джон изредка жаловался на семейные дрязги. А в тот день понял, что идти ему просто больше некуда. Позвонил, ни на что особо не надеясь, и тут же получил приглашение пожить. Родители Майка большей частью были в разъездах, но обнаружив дома угрюмого парня, что был выше их «сладкой булочки» на целую голову, не выгнали, а очень корректно обо всём расспросили. По сути, этим людям Джон был обязан больше, чем собственным родакам. Они помогли ему перевестись в другую школу, ближе к их дому. Они потом устроили его в Лондонский университет. Они дали ему денег и уложили в клинику подправить нос. Они ухаживали после выписки. Нос Джон решился пустить под нож уже не из-за комплексов, а потому что тот ломаный-переломанный почти постоянно болел и дышал с трудом. Уже заканчивая университет, Джон попытался как-то отблагодарить их за всё. А больше всего за то, что сумели защитить его от отца. Джон мотнул головой, вспоминая те дни, когда папаша караулил его то у новой школы, то у их дома, и чуть не забил до смерти, выпытывая «где эта потаскуха» и требуя вернуться домой. Суд, запретительный ордер, документы об опеке. Майк, что в обычной жизни ходил очень медленно, а тут за три секунды добежал обратно до школы и позвал охрану, чем второй раз спас Джона. Тонна воспоминаний вспучилась, как подводный вулкан в тихом озере, от одного только окрика. Ладони сами собой сжались в кулаки. Спина выпрямилась. Джон обернулся не просто повернув голову, а всем торсом, плечами. Он больше не был тем несчастным пацаном, с турундами окровавленной ваты в носу, и понимающим, что помощи ждать неоткуда, и завтра ему идти в тот же класс, тот же двор, к тем же людям… И послезавтра. И — тогда ему казалось, что это на всю жизнь. Никого из этих людей Джон снова видеть не хотел. Хотя долгое время мечтал отыскать каждого и лично вломить пару раз. В нос и в печень. Окликнувший его мужик застыл и стушевался. Ничто в его лице не напоминало Джону ни одного из прежних знакомых мальчишек. Но это скорее всего было потому, что Джон просто не мог вспомнить их лиц, память как сожгла этот ненужный мусор, а все фотографии школьных лет остались в квартире отца. — Простите, обознался… — пробормотал мужчина, пятясь и прикрываясь портфелем. — Хорошего вам дня… — И вам, — вкрадчиво ответил Джон, чувствуя, что его отпускает. Что ледяная рука, винтом скрутившая внутренности, потихоньку разжимается и они ложатся на природой определённые места. — Всего наилучшего. *** Домой Джон вошёл насвистывая. Улыбаясь. В наилучшем расположении духа. Шерлок, в кои то веки бывший дома раньше него, встретил, выйдя в коридор. Протирая белоснежным полотенцем и без того сияющий бокал. Расплачивался за очередной кухонный эксперимент. — Джон? — осторожно спросил Холмс. Но, увидев его лицо, больше ничего спрашивать не стал. — Я тебе ванну приготовлю. С пеной. Раздевайся пока, я быстро. — Мгм… Шерлок, а можно вопрос? — Да? — тот, уже развернувшийся в сторону кухни, замер и повернулся обратно. — Скажи… ты находишь меня красивым? Холмс забросил полотенце на плечо, а бокал осторожно поставил на тумбочку. Шагнул к Джону. — Конечно. Внешность не главное в человеке, но ты необыкновенно красив. — Мгм… — Джон нашёл и сжал обе ладони Шерлока. Погладил их большими пальцами. Заметил уже как тактилен этот «асексуальный социопат». И раз уж дальше рук они с прикосновениями пока не зашли, пользовался хотя бы этим. — Шерлок… а ты можешь меня поцеловать? В ту часть, что тебе больше всего во мне нравится? Джон посмотрел в его глаза и осознал, что до сих пор не знает, какого они цвета. Да и сейчас определить было невозможно. — Я давно хотел… Если ты разрешаешь… Джон закрыл глаза и снова улыбнулся. И ощутил как губы мягко коснулись его… носа. И ещё раз. И ещё. А потом губы обхватили кончик, а язык чуть пощекотал его. Джон расхохотался, но быстро снова стал серьёзным. — Я сегодня приятеля своего вспомнил, того, что познакомил нас. Стемфорда. Давно с ним толком не разговаривал. Нужно позвонить. Спасибо сказать. — Хм... — За мою жизнь. В том числе, и с тобой. Ты даже не представляешь, как много он и его семья сделали для этого. — Джон, я не буду говорить о чём буквально кричала моя дедукция, когда ты только пришёл, лучше попрошу. Расскажешь сам после ванны?