Эльфу больше (не) наливать

Вопрос: Ваш персонаж пьет отвар сивушки обыкновенной в ночь Саовины(сильный галлюциноген). ___________________________________________________ - Ну и что, решил попробовать? В голосе Анешки смешок — она верит, что эльф на старости лет пойдет на многое, в том числе на глупости, но ради цели. - Ты ведь говорила, что есть шанс, - Седрик пожимает плечами, смотря на свою знакомую и соседку. Биндюга глушь мелкая, от знакомств не убежишь, а некоторые из них даже полезны. Вот и травница помогает — почти за так, только порой проводить в лес просит. Сейчас она мешает потертой ложкой в миске, что на огне; запах стоит дурманящий. И то ли травница привыкла, то ли седриков нюх был сегодня особенно восприимчив — а бьет в ноздри от пара над миской такой тяжелой и яркой сыростью, что Седрик аж вспоминает скоя`таэльские грибные похлебки. Живот в ответ на воспоминания урчит. - Выпьешь, как остынет, - в бутылку не переливает, ставит на стол так. Анешка не любит растрачиваться, и оно понятно, хоть Седрик и мог бы снабжать ее тарой бесперебойно. - Перекроет? Травница неопределенно пожимает плечами. Делать варево они сговорились уже неделю как — стоило Анешке сболтнуть эльфу, как можно было бы «поправить» его видения. Не прогнать — так обратить в неправдивые, ложные, путаные, бессмысленные. А с приближением Саовины Седрику и так становилось особенно дурно, потому принялись вдвоем искать редкий ингредиент для варева еще за дни. - Спасибо, Анешка, - миска остывает, эльф ждет, не поднимаясь с места. - Хуже мне уже не станет. Относит отвар домой — бережно, аккуратнее, чем последнюю водку. На окне жижа остывает быстрее, пока Седрик одевается потеплее. Анешка предупреждала, что захотеться на воздух может сильно, а воздух вечером холодный. Тянет покурить — да нечего; Седрик покорно ждет остывания, сортируя бутылки в сумерках. Выпив наконец варево, он не ложится спать. Поздний вечер манит на прогулку, а может все дело лишь в том, что эльфу такое желание предсказали. Ноги ведут сами привычной тропой меж корней и луж. Седрик оглядывается, слушая лес. Лес говорит. Говорит четче обычного, понятно, громко, каждым листком, даже теми, что хрустят под ногами, говорит скрипом веток под ветром и шумом полуголых кустов. О том, что эльфу здесь рады, о том, что без него пусто, что мало осталось птиц в эти холода, что речка по утрам уже начнет застывать; говорит о прошлом, об эльфах, что прячутся за кустами — только руку протяни. Седрик руку тянет, отодвигая танцующие перед глазами черные ветви — ловит только воздух, но смотрят на него по-прежнему горящие глаза, не моргающие, внимательные. Смотрят и сбоку, и сзади — то ли Седрик это замечает, то ли знает. Бежать прочь? О нет, на него не охотятся. Сотни взглядов провожают эльфа, пока он идет дальше прежней дорогой. Сотни голосов шепчут воспоминания. Ни боли, ни страха Седрик больше не испытывает — вокруг вовсе не те призраки, что мучают его ночами. Дорога оканчивается на поляне с холмом — той самой, куда Седрик водил травницу по её просьбам. Там его ждут те, кого совсем не ждал он: другие Seidhe, одетые в белое и развешивающие факела на ритуальном дереве. Пламя у факелов синее, холодное, не бросается на ветви; кажется, что легко можно потрогать и не ожечься. - Что ты принес нам? - одна из Seidhe выходит из толпы; ростом не уступает Седрику, но свет, что идет от ее одежд и мраморной кожи, делает ее больше. - Мы ничего не нашли возле твоего дома. - Нет у меня ничего, - отвечает Седрик, уходя в сторону; его преследуют, идя по кругу. Взгляда от эльфки он оторвать не может — та едва усмехается, не выпуская его из круга, по которому они вдвоем теперь ходят. - Я такой же, как вы. Свист ветра? Или крики раздаются среди толпы? Seidhe скалятся, словно голодные звери, образы их мечутся перед глазами, сносимые пеленой их собственной белизны. - Ты еще не такой, как мы, - смеется эльфка недобро, разводя руки в стороны и взмахивая оборванными рукавами своих одежд. - Потому ты должен платить сегодня. - Мне нечем, - Седрик замирает, эльфка тоже. Кажется, круг других Seidhe cужается, и она отступает назад, позволяя толпе пожирать расстояние до эльфа, и только голос ее все еще по-прежнему громкий: - Тогда танцуй с нами! Танцевать Седрик умел разве что на столе, пьяным и добрых двадцать лет назад. Но и сейчас он не робеет, лишь оглядываясь и понимая, что его ждут. Все ждут, словно зрелища. Тем не менее, он делает шаг вбок, глядя, как волной остальные в ту же сторону наклоняются; шаг в другую сторону — и толпа снова следует за ним. Поворот — и его хватают за руки, совсем невесомо и в то же время до ужаса крепко; его тянут по очереди в разные стороны, пока остальные не образуют круги , в один из которых включен и сам Седрик. Ритм бьется в голове — и под него каждый в круге бьет землю ногами, то ступая все быстрее и быстрее, то вовсе останавливаясь и склоняясь назад, словно листья под ветром. С бьющим ритмом появляются крики, стоны и вой, складывающиеся в одну большую мелодию, что скользит перед глазами вперемешку с бледными цепями рук. Кажется, Седрик и сам кричит в этой песне боли и дикости, и его перекидывают в соседний круг, сдирая по пути верхнюю одежду. Ему не холодно, когда вскоре с него слетает все, включая исподнее. Несут факелы. Пляска не останавливается, а синее пламя все ближе. Слишком близко. Эльф пытается увернуться от огня, но нещадное жжение холода настигает его. Крики перенимают и другие, двигаясь в такт его рваным движениям, но не отпуская. Седрик не борется, лишь пытается не позволить жечь снова, но тщетно рвется он прочь от пронзающих его со всех сторон факелов; словно игрушка на нитках он трясется в стороны, и сотни его мучителей рвутся вместе с ним в судорогах, пока кожа не начинает поглощать мучающий огонь. Седрик слышит его биение внутри се6я и пускается в диикий пляс, словно не принадлежащий себе; с ним возобновляют безумный танец и остальные, и каждый считает своим долгом раствориться в ударе о горящего синим пламенем эльфа. Седрик только и успевает ощутить тысячи чужих мыслей и знаний, после чего они навсегда покидают его, не оставляя в памяти и следа. Руки и ноги его холодеют, но не грудь — в сердце горит вселившийся огонь. Общий крик и вой нарастает. Еще едва живой Седрик воет в унисон, падая наземь и выпуская со вздохом горячий дым, краем глаза замечает краснеющие от восхода верхушки деревьев и погружается во тьму. * * * - …и даже не помнишь, как я тебя привела домой, - едва слушает он Анешку, что обтирает ледяные его конечности. - … безумец… ...всю ночь… - Это твои грибы, - наконец отвечает Седрик, только сделав несколько глотков теплой воды. - Но я сам вино… - Стала бы я редкие грибы на такое тратить, - ворчит травница, и, встречая более чем удивленный взгляд, поясняет. - Оно бы тебе навредило. Я решила, что отвар из простых грибов тебя хотя бы накормит, - виновато она отводит взгляд. - Ты… обманула? - Не обманула, а хотела заставить поверить и успокоиться. Чародейки называют это цалепо… плетебо… или как там… Седрик не отвечал. Слишком его, живого, потрепало этой ночью мертвых.