Before the Storm

      Джин Хо родилась в Сеуле, в центре Республики Кореи, вместе со своими четырьмя братьями и сестрами, и с самого детства росла в ганпхэ, воспитываемая вопреки всем правилам воспитания девочек, рожденных внутри криминальной группировки.       По их родным обычаям, которые образовались не только в Корее, но и в других иностранных семьях, девушка могла стать главой, только если она являлась прямой и единственной наследницей на место босса. Однако, если девушка была не единственным ребенком в семье (это считая всех бастардов, которые тоже могли претендовать на место наследников), то она не имела и малейшего права даже кидать косые взгляды на престол, который предназначен предпочтительно для мужского пола.       Но… Джин Хо была особенной. Нет, она не имела как таковых отличительных особенностей, она не обладала выдающейся силой и сноровкой, да что там говорить, ей даже лягушку, которую она хотела погладить, было жалко пришибить камнем, даже когда земноводное нагло ускользнуло из её маленьких ладоней и шлепнуло своими мощными лапками её по носу. Джин Хо не годилась на место главы, который в будущем возьмет на себя правление компанией отца, от слова «совсем», она, честно сказать, даже не думала заявлять о себе и участвовать в гонке за власть. Джин Хо была бы неподходящей главой, очень неряшливой, несобранной и глупой, что даже собственные братья не побоялись бы столкнуть её с трона, поэтому она даже не допускала мысли об этом. Братья были довольны тем, что их сестра сразу определила своё место — оно, наверное, было там, около играющих в куклы и периодически помышляющие о своем будущем женихе, свадьбе и всяком таком, от чего у Джин Хо почему-то мурашки ползли по коже, сестер, а не рядом с беснующимися мальчишками, планирующими увидеть себя в первых рядах на масштабных войнах и кресле главы компании, однако… Наверное, в силу возраста, но Джин Хо не понимала причину своих страхов, которые возникали у неё при взгляде на братьев, которые уже вовсю строили планы, главную роль в которых играли ресурсы отца.       Отца своего Джин Хо видела очень часто, скорее всего, даже чересчур часто, чем нужно было это делать и даже чаще, чем его видели братья и сестры. Юшенг был… решительным, под стать своему имени. Джин Хо любила отца так, как не любила никого из своих братьев или сестер, она восхищалась им и, можно даже сказать, почти что боготворила, на что добрый и мудрый отец отвечал, что Джин Хо тоже сможет вырасти такой же.       Юшенг не был молод, отнюдь нет, он был стар по мерками человека, живущего прямо в сердце криминальной группировки, но, думалось, Джин Хо, его старость не была страшна, ведь Юшенг, как самый лучший отец, мог жить вечно. К сорока девяти годам Юшенг успел обзавестись четырьмя детьми, двое из которых официально числились наследниками, множеством бастардов и толпами дам, которые видели в мужчине не лидера местной преступности, а богатого мужчину и владельца знаменитой компании (какой именно компании сказать никто не мог, но все они могли поспорить, что имя Юшенга мелькало везде и всегда).       Юшенг был мудр, дальновиден, что не постыдно, хитрым человеком и прекрасным стратегом. Джин Хо была уверена, что не она одна периодически замечала внимательные и изучающие взгляды отца на себе, своих братьях и сестрах, когда они все вместе выбирались на прогулку (она, конечно, не думала, что вынужденная игра с братьями и сестрами под постоянным пристальным наблюдением было обычной прогулкой, но все вещи должны были иметь свои названия). Кто знал, что Юшенг на самом деле выбрал себе не два претендента в наследники, а одного, который, в прочем, не относился ни к одному из выше перечисленных детей?       Джин Хо рано сняли розовые очки с глаз. Их даже не снимали толком, а просто смахнули неаккуратным движением руки и разбили вдребезги, без возможности восстановления. Если её братья думали лишь о власти, открывающихся возможностях и почете, без должного прикладывания определенных усилий, то сама она точно узнала, что кроется за таким манящим титулом, что многообещающие перспективы — просто отговорка, самое главное, что должен был принять на себя глава семьи ганпхэ — море крови, тонны лжи и предательства (даже самых родных и любимых людей). Пока её братья, официальные наследники, весело резвились в саду и играли в стрельбу игрушечными ружьями, которые сами и соорудили из деревяшек и плашек, Джин Хо, официальная пешка и разменная монета, училась искусству боя и мастерству убивать (которое ей совершенно не поддавалось).       Из Джин Хо получится негодная глава семьи, качали головой знающие люди, а Юшенг, задумчиво щурив темные глаза, в очередной раз прерывал учебу дочери и уходил прочь. У Джин Хо, кажется, была непереносимость боли. Кажется, Джин Хо боится убивать. Просто кажется, что Джин Хо просто была непригодна (недостойна, презрительно выплюнули бы главы других семей) для этого титула.       Джин Хо никогда не хотела становиться боссом, но она так не хотела разочаровывать отца!       Ей было всего пятнадцать, когда отец рассказал ей про то, что в нем ещё теплится надежда на то, что Джин Хо сможет стать достойной ему заменой, что она сможет оправдать его надежды. Она не спала ночами, трудилась до потери сознания, порой, можно было даже услышать продолжительные крики, похожие на вой раненого и загнанного в клетку животного, доносящиеся из тренировочного зала (на недоуменные взгляды незнающих и подозрительных братьев Джин Хо легко отвечала тем, что потянула ногу, когда мыла там полы, а те, даже не думая о лжи, продолжали заниматься обычными подростковыми делами, «клеили» девчонок её возраста, вовсю хвалясь о своих будущих нескончаемых денежных ресурсах и просто заоблачных перспективах).       И однажды, в одну роковую ночь Юшенг погиб.       Джин Хо показалось, что в тот момент все её надежды покрылись маленькими трещинками и прощально хрустнули, рассыпаясь маленькими осколками, которые было уже не восстановить (как и розовые очки). Началась абсолютная неразбериха, какие-то контракты, документы и завещания, в котором Юшенг не указал на свой точный выбор, а просто написал, что его дети должны сами выбрать нового главу семьи, скорые и пышные похороны, которые выдали за похороны одного влиятельного человека с большими деньгами и, несомненно, таким же сердцем, на которые сошлась почти вся половина их огромного города. Как правильно говорят — об этом не писалось в газетах, это не крутили по телевизору, даже более-менее знающие люди не смели переговариваться об этом, но каждая собака в Корее (да и не только там) знала, что лидер самой крупной семьи целой страны погиб и оставил своих детей перегрызать друг другу глотки за право взойти на престол.       Кажется, Джин Хо кто-то пытался пару раз убить, однако, узнав, что помимо любимой дочери у Юшенга было ещё и двое сыновей, и две дочери (которые совершенно не интересовали тех, кому нужна была вся информация, в отличии от первых двух наследников), нападения временно прекратились (правильно будет сказать — нападающие просто ослабили напор, ибо едва ли не каждый день Джин Хо могла словить пулю в лоб, но, так как в Корее это удовольствие было очень дорогим, то люди придумали более действенный способ — нож. Не всегда в спину, но чаще всего в сердце).       Её сестры быстро нашли себе женихов. Первая вышла за итальянца, вторая — за японца и были дико этим горды, ну, а Джин Хо осталась одна, испуганная и одинокая, постоянно озирающаяся по сторонам и обходящая стороной темные переулки и большие скопления людей. С ней особо не церемонились, когда заявили, что Джин Хо — разменная монета, что она и так уже знала с давнего времени, что папочка мог, конечно, выдвинуть её на престол, однако не успел.        — Тебе повезло, — заявила скучающая молодая японка лет тридцати, критическим взглядом окидывая её с пят до кончиков волос, которая готовила её к вылету в Россию (подумать только, в страну психов!), где её уже ожидает незадачливый женишок, как и двух сестер, которые хорошо сыграли свою маловажную роль в судьбе семьи. — Ты ведь ещё и с пламенем, хороша невеста! Повезло русским с союзом, нашей бы семье такую невесту в своё время… Чего вылупилась? Вон уже отсюда! Твой вылет через несколько минут, только попробуй испортить все своими выходками.       Кажется, Джин Хо разбила ей нос, а потом несколько часов просидела в туалете в самолете, рыдая и лелея сбитые и дико ноющие костяшки.       В аэропорте её встретили несколько черных машин и ряды крепких мужчин (все, как на подбор: высокие и мускулистые!) в черных костюмах и такого же цвета очках, с черной гарнитурой, торчащей из уха, и лицом-кирпичом, которые, проследив за её безопасностью, сели в отдельные автомобили, некоторые пересели на мотоциклы и, кажется, где-то вверху прогудел вертолет. По недоуменным и шокированным лицам русских Джин Хо могла бы определить, что они… удивлены? Она не сможет придумать более подходящего слова, чтобы описать их эмоции, но по выкрикам «president?!» и «ohrenet!» Джин Хо, думается ей, может назвать это удивлением самой высокой степени.        — Что они кричат? — спросила она тогда, а один из её сопровождающих, темнокожий американец, пожал плечами и с диким акцентом выдал на её родном:        — Не знаю. Лет пять уже тут живу и всё никак понять не могу, — признался охранник, а потом очень так точно добавил. — Чокнутые русские.       Русские любят, «чтобы было с размахом и пафосно», узнала потом Джин Хо от этого же мужчины, поэтому её встречать отправились люди почти тем же составом, что и президента, чему наблюдатели и были непомерно удивлены. Про своего жениха она не знала ровным счетом ничего (кроме странной и нехарактерной для русских фамилии — Джиг), так что судить о его любви к пафосу и размаху, что у них, русских, наверное, с рождения, не могла.       (А ещё Джин Хо дико боялась медведей и совсем не умела пить. Что тогда она делает в этой сумасшедшей стране?!)       Её жених, да… Джин Хо на секунду стало интересно: её сестры, те две девчонки со смешными черными косичками, они тоже терпели всё это? То, что другим было плевать на них и их мнение? Как они могли? Джин Хо сглотнула.        — Простите, — шикнула она тому самому чернокожему мужчине, с которым говорила относительно недавно и, что самое главное, на своем родном языке. — Можете сказать им, чтобы они остановили машину где-нибудь около любого торгового центра? Я очень хочу в туалет!       Она пыталась выглядеть смущенной (да ведь даже тот мужчина залился краской!), однако единственное, что могла почувствовать в тот момент Джин Хо — дикий страх, будто она — мальчик, которого первый раз заметили за очень неприятным делом. Джин Хо сжала вспотевшие ладони в кулаки и скрестила руки на коленях, пытаясь унять бешеную дрожь и такого же темпа сердцебиение.       Американец смущенно кашлянул, а водитель и сидящий на переднем сиденье мужчина почти одновременно закатили глаза, что едва ли было заметно за черными очками.        — Около чего? — недоуменно переспросил он, а потом махнул на это рукой и похлопал по плечу смеющегося водителя. — Стоп, брат! Она в туалет захотела.       Джин Хо сделала вид, что поняла всё сказанное им сейчас.       Русский, крепко сжимающий смуглой (скорее всего, правильней будет сказать — загорелой) рукой черный кожаный руль, а второй, свисающей из приоткрытого окна, держа дымящуюся горьким табачным облаком сигарету, понимающе усмехнулся и дернул ногой вниз, вжимая педаль тормоза в пол.       Джин Хо испуганно взвизгнула, услышав характерный визг шин об асфальт (кажется, кто-то сравнил её голос именно с этим действием, она очень плохо знала русский). Машина резко затормозила, заставив её с грациозностью слона ну уж очень красиво вписаться носом и лбом в пушистую обивку переднего сиденья, благо, что было совсем не больно (пусть и не немного обидно), но она пыталась успокоить себя тем, что это — расплата за её будущие действия, цепочкой плетущийся впереди и сзади транспорт тоже резко затормозил, чудом не врезавшись в них самих. Автомагистраль встала колом.       Послышались звонкие крики и возмущения, которые едва не заглушали визгливые звуки автомобильных сигналов, красочно описывающие то, на чем они вертели всю эту интеллигенцию, как именно и в каких позах (Джин Хо в один миг дико пожалела, что решилась спросить перевод всех этих слов), а потом и громкий бас их водителя, сообщающего подробности верчения недовольных на том же предмете.       «Чертовы чокнутые русские!».       Джин Хо хотела было закрыть уши ладонями, чтобы не слушать всё то, чем водители недовольно перекидывались и тему того, насколько сильно им не нравится самодеятельность действующих властей, однако просто не могла пропустить предложение выйти уже, наконец, наружу и сделать всё, ради чего требовалось создавать эту ситуацию.       Её два раза повторять не надо было: Джин Хо, дико смущаясь и пытаясь скрыть своё лицо в пушистом меху на капюшоне, благо, была зима (хотя благом это навряд ли назовешь, потому что морозы тут были зверские!), выскользнула из автомобиля и бросилась в сторону огромного здания, похожего на какой-то старинный музей, с неброской и непримечательной вывеской «Пассаж»*, с неудовлетворением замечая, что за ней последовали сразу восемь мужчин в черных костюмах (это ещё никто не знает, сколько их в слепых зонах!). Стоило ей птицей влететь в здание, как она тут же оказалась зажатой толпами людей со всех сторон. А ведь им с детства твердили, что самая большая по численности людей страна — Китай! Но сколько раз Джин Хо была в Гонконге, так столько людей в одном магазине она никогда не видела. И у всех была очень дурная привычка: они толкались, пихались, наступали на ноги и сами пытались пропихнуться сквозь толпу, которую сами и дополняли. Что, между прочем, было оч-чень на руку Джин Хо, которая планировала осуществить свой план прямо здесь и сейчас.       Она напряглась, готовая сбежать, но тут же испуганно вздрогнула, ощутив крепкую хватку чьей-то руки на своем плече, и вжала голову в плечи.        — Все хорошо? — спросил тот самый темнокожий американец, а Джин Хо выдохнула сквозь зубы и изобразила облегченную улыбку:        — Как хорошо, что я вас встретила! Я тут почти что потерялась, я дико испугалась, я была тут однасовсемотвяжисьтыужеотменяидиоттыменябесишьпридурок! — мужчина почти что испуганно расширил глаза, а потом попросил повторить, но помедленнее, ибо он «ни черта не понял». — Я говорю, очень рада, что вы нашли меня, потому что я заблудилась!        — А-а-а, — многозначительно протянул он, а Джин Хо растянула рот в улыбке и закивала болванчиком. — Так вот она табличка, пошлите, я вас провожу.       Джин Хо расплылась в робких благодарностях (хотя у самой рот уже сводило от этой приторной улыбки) и засеменила за мужчиной, имя которого либо забыла, либо даже не спрашивала.       Он довел её до небольшой двери, на которой действительно висела таблица санузла и простенькое «WC», значение которого не понял бы только слепой (ну, или Джин Хо), и встал около входа, не заходя вовнутрь.       Джин Хо скользнула за дверь и оказалась в небольшом помещении с пятью-шестью кабинками, небольшим окном, которое находилось едва ли не под потолком, умывальником и висящем на гвоздике рулоном бумажных полотенец. Она быстро кинулась к стене, на которой было расположено окно. Нет, не сможет! Она же даже до туда не достанет, не то, что вылезти оттуда наружу! Черт, черт, черт…        — Думай! — шептала она себе под нос, судорожно пытаясь придумать выход. — Ну что-то же нужно делать! Что-то… Что делать?!       Она едва ли не скатывалась до истерики. Была занята всего лишь одна кабинка, поэтому объяснить её долгое времяпровождение в туалете будет сложно, однако оно того, наверное, стоило…       Джин Хо наткнулась глазами на чью-то темную мужскую куртку и теплую меховую шапку «с ушами», и мгновенно устыдилась своей ужасной идее.       «Нет», — испугалась она, сглатывая вязкую слюну и отчаянно борясь со своими желаниями. — «Разве отец тебя так воспитывал?!»       Но, в противовес мыслям и страхам, она осторожно приблизилась к небольшой металлической вешалке и протянула руки к куртке, снимая её с крючка.       …И тут, как назло, дверь единственной занятой со скрипом отворилась.        — Та-а-ак-с, — задумчиво протянул он, рассматривая её, почти одетую в его куртку и напялившую на голову меховую шапку. Джин Хо икнула от стыда и страха, замирая на месте. — И что же я вижу? Кто же ты, прекрасная красавица, и зачем тебе моя одежда, если у тебя есть своя? Больно понравилась, что ли?        — Простите, пожалуйста! — со слезами на глазах забормотала она, судорожно снимая с себя чужую одежду. — Простите, простите! Я сейчас же все вам верну! Пожалуйста, не вызывайте охрану! Я ничего не взяла из карманов, честно!        — Так, красавица, кажется, мы друг друга не понимаем. Инглиш спик? Английский, говорю, понимаешь? — перешел он на чистый английский, а Джин Хо, уже чувствующая, что по её щекам катятся холодные слезы, впихнула одежду в руки незнакомцу.        — Понимаю, — сжалась она, сглатывая слезы. — Ещё раз… простите, пожалуйста! Я… я не хотела… красть!       «Да ясно, что не хотела», — мысленно восхитился молодой мужчина либо её актерской игре, либо наивности и глупости.        — Зачем тебе куртка была? — спокойно спросил он, на всякий случай незаметно обшаривая карманы и делая небольшую галочку в её репутации. Не взяла. Или не успела? — Чем тебе твоя не угодила? Или холодная слишком, что ты решила вместе с шапкой забрать?       Джин Хо вспыхнула от стыда и горечи.        — Простите! Мне… — она вытерла слезы тыльной стороной ладони и всхлипнула, решаясь рассказать всё этому странному незнакомцу. Как там говорят русские? Если терять, то терять сразу всё? — Мне очень нужно выйти отсюда не в своей одежде, чтобы там меня никто не узнал. Простите…        — Проблемы? — понимающе усмехнулся он, а Джин Хо, всхлипнув, подняла на него темные глаза, полные слез. — Бери. Только потом уж будь добра отдать, у меня с этой курткой связано много воспоминаний. Не хотелось бы потерять такую важную для меня вещь.       Джин Хо удивленно выдохнула, но повторять не просила: схватила куртку, натянула капюшон чуть ли не до носа, прошептала одними губами «спасибо» и рванула на выход.        — Увидимся около кинотеатра на соседней улице, — усмехнулся он ей вслед.       Джин Хо могла поспорить, что со стороны был виден её страх и трясущиеся коленки, когда она выходила из туалета, низко опустив голову, пытаясь максимально сжаться и слиться с курткой.       Тот самый кинотеатр было найти достаточно сложно, считая то, что за каждым углом обязательно находились суетящиеся люди в черных костюмах, которые, определенно, кого-то искали.       Как незнакомец успел добраться до назначенного места быстрее её, считая то, что Джин Хо неслась быстрее скорости света, она не знала точно, но была несомненно рада тому, что уже знакомая блондинистая макушка оказалась там.       Джин Хо узнала, что молодого мужчину зовут Кириллом, что, да, он русский, но медведей тоже не любит, как и пить. Она не думала, что незнакомец мог когда-то увлекаться Кореей и её историей, однако это оказалось правдой — он смог выдавить парочку стандартных фраз для туристов на ломанном корейском, а Джин Хо в ответ попыталась проделать то же самое, только с русским языком, однако получилось гораздо хуже, чем у этого загадочного Кирилла.       Слово за слово, смешок за смешком, и вот Джин Хо уже даже не помнит, когда именно он предложил заглянуть в милый кафетерий напротив, однако через несколько минут она ощутила себя именно там, выпивая очередную кружку горячего шоколада и с упоением жующую небольшие конфеты, которые назывались «Птичье молоко» (Джин Хо даже думать не хотела, как именно эти русские готовили эти конфеты и какие ингредиенты использовали). Оказалось, что Кирилл был сыном едва ли не самого богатого мужчины всей России, а поэтому от него постоянно требовали слишком многого, чем он мог бы сделать: никаких друзей, девушек, учеба и только учеба. Кирилл выучился, сейчас ему двадцать один год, возможно, что даже меньше, Джин Хо не успела уточнить, и сейчас отец решил подкинуть ему ещё одну подлянку — он заставляет его задуматься над будущим (какой ужас) и выбрать себе невесту из их круга. Сейчас ему везут какую-то там вот прям прекрасную иностранку, с помощью союза с которой отец сможет сделать их компанию самой богатой и популярной во всей России (вообще, как узнала Джин Хо, он метит на СССР), что ему, Кириллу, вообще не нужно.       Ах, знал бы он, насколько они похожи!       И Джин Хо, раскусывая хрустящий слой шоколада, рассказала все. Нет, в смысле, не настолько все, что все, но достаточно многое, лишь слегка исказив некоторые факты. Например, теперь она — дочь бывшего крупного бизнесмена из Кореи, которую тоже пытаются несчастливо выдать замуж.        — Так вот, от кого ты бежала, — понял Кирилл и одобрительно подмигнул ей, подзывая девушку-официантку и прося повторить заказ. — Я бы тоже сбежал. Хотя, я, вообще-то и так сбежал от отца. Вот теперь живу не понять где и питаюсь тем же, а всё из-за моей упрямости! Дождался бы этой невесты, мы бы познакомились, может, даже нашли бы общий язык. Ладно уж там, что сделал — того не воротишь.        — Да я так-то тоже хороша, — с жаром возмутилась Джин Хо, активно жестикулируя руками и закидывая в рот очередную шоколадную конфету. — Сбежала, сбежала! Вот теперь и бегу, не зная куда. Спасибо тебе ещё раз, что помог тогда. Если бы не ты, я бы пропала, честное слово…       Кирилл небрежно махнул рукой, мол, ничего сложного, и залпом допил свой горячий (или, точнее теперь сказать, холодный) шоколад, который горьким осадком плескался на дне пластикового стаканчика.       Наступали девяностые года, поэтому цены в вот таких вот кафетериях вот за такие вот кружечки должны скоро взлететь, как в небо журавли, вместе со старыми воспоминаниями, так что Джин Хо была рада, что застала ещё такие золотые времена и понесла (вообще-то, понесла их не она, а Кирилл, поэтому было бы очень стыдно, если бы она наела на такое количество денег, что у него даже на проезд не хватило бы) минимальные затраты.       Джин Хо оперлась щекою на кулак и поставила локоть на стол, любуясь сияющим лицом нового знакомого, который за обе щеки уплетал ванильное мороженое и иногда коротко хохотал, отрываясь от еды и рассказывая очередную историю.        — Я сам по себе москвич, — жуя хрустящий вафельный рожок, сообщил Кирилл и тут же не совсем культурно облизал пальцы. — В Санкт-Петербурге только по делам семейным, так сказать. А ты?..        — Я из Сеула, — с готовностью сообщила Джин Хо, расписывая все достопримечательности и прелести жизни в столице Кореи, польщенная тем, что собеседник заинтересовался её рассказом. — Тут оказалась по тем же делам. Вот теперь даже не знаю, как из этих дел вылезать…       «Дерьмо в моей жизни не прекращается», — сказали они в один голос и заразно расхохотались. Кирилл вдруг спросил про её возраст, а услышав, что уже почти два года как не восемнадцать, загорелся одной неплохой идеей, звучащей как вино «Вермут» за полтора рубля и настойчивое предупреждение от хозяина заведения, что за это их могут «натянуть легавые».       Она не помнит точно, сколько часов они просидели там, пока хозяин их не выгнал оттуда взашей и не пригрозили позвонить в милицию, но Джин Хо точно уверена, что… правильней будет сказать, наверное, долго? А потом все, как в тумане…       Вот Кирилл, оглушительно смеясь, завел её к себе в квартиру, вот уже его красное лицо нависает сверху над ней, а горячее дыхание опаляет щеки, уши, шею…       А потом, думает Джин Хо, нависая над унитазом так же, длинное и паршивое утро.        — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Кирилл, видком своим напоминая олицетворение, как он выразился, «похмелья», рано проснувшийся и поэтому прочувствовавший всю ту гамму чувств, которую она испытывает сейчас, и придерживая её волосы сзади. — Ну ты даешь…        — Кирилл, послушай, — смущенно перебила она его. — У нас… было, ну… что-нибудь?..       Кирилл промолчал и только моргнул своими умными глазами.       Джин Хо схватилась за волосы, хлопая по ладоням блондина, которыми он гладил её по спине, и глубоко вздохнула, пытаясь унять тошноту.        — Ты, как порядочный человек, должен жениться на мне, ясно?!        — У меня невеста есть! — возмутился Кирилл, а Джин Хо, прокашлявшись, фыркнула:        — У меня тоже, я же не жалуюсь.       Кирилл вдруг усмехнулся.        — Ты связана с проблемами.        — Ты тоже.       Кажется, именно так они и решили пожениться, разве нет?..       Только потом она узнала, что ничего у них на самом деле не было.       И что настоящая фамилия Кирилла — Джиг.