Для выхода в локацию индивидуальных ивентов, зажмите X и W в открывшемся окне виртуальной клавиатуры
— Папаша, как вам не стыдно! — яростно возмущалась толстая женщина на ломаном английском, с явным акцентом выговаривая самые простейшие слова. — Во-первых, курите при всех! Во-вторых, в общественном месте! В-третьих, Вы курите с дочерью вместе! А ведь она несовершеннолетняя, ещё и девочка! Как вам не стыдно! Шамал от такого заявления знатненько прихуел, подавился дымом и, кажется, даже немного протрезвел. — Заделали детей, ещё и алименты бедных обманутых матерей наверняка заставляете платить! А теперь учите деток дурным привычкам! Может, вы ещё и пьёте вместе?! — продолжила орать тётка, сокрушенно махая руками и едва ли не брызжа слюной от ярости. Я молча выдыхала сигаретный дым рядом, даже не прекратила подкуривать Хаято, который тоже особо удивлённым не выглядел. В голове вспыхнул момент, когда мы с Шамалом распили бутылочку вискаря на двоих, и я хихикнула, едва не подпалив своему Ураганчику чёлку зажигалкой. Тот что-то мыркнул возмущённо, но только бросил на меня сердитый взгляд из-под ресниц и продолжил пытаться поджечь сигарету, прикрывая её ладонями от ветра, который так и норовил сдуть пламя. Шамал раздражённо что-то брякнул на японском с такой скоростью, что я даже слов не разобрала, потом, специально коверкая слова, выдал «донт спик инглиш, ай’м вери ступид!». Мы, конечно, поржали с Хаято напару над этим, однако дамочка не угомонилась: только сильнее запыхтела и начала глагольствовать про то, какой наш «папочка» безответственный, что «ой, девочка моя, мужчинки, они все такие!», а я тупым взглядом уставилась в потолок аэропорта, даже не пытаясь притвориться, что не понимаю, ибо, судя по примеру Шамала, — бесполезно. — Дамочка, а Вам, простите, не поебать? — всё-таки остановила я её словесный понос и подняла на неё взгляд, туша сигарету об стену и помогая задолбавшемуся вконец Хаято подкурить, делая ладонями своеобразный домик и защищая огонёк, пляшущий на зажигалке, от ветра. — Как ты так можешь! — удивлённо восклицает она и быстро прикладывает ладони к***
На часах весело мелькало «12:34», близился момент отправки, шла третья сигарета за час и пятый нервный тик за пятнадцать минут, но наших где-то не было. Я отстукивала ноготками по стене, уже почти засыпая в этой «курилке», пока дверь громко не хлопнула, и пепел с сигареты не шлёпнулся мне на руку. «Блядь», — зашипела я себе под нос, а тем временем в помещение кто-то зашёл: явно выражаясь нецензурно, подталкиваемый кем-то сзади, он буквально влетел внутрь и стукнулся лбом об стену. — Сюда иди, — грубо приказал женский, нет, даже девчачий голос, после чего моего будущего сокурильщика с силой втолкнули глубже в комнатку. — Кури быстрей и молись, чтобы здешние охранники и блюстители закона не курили или хотя бы не имели привычки ходить в курительные комнаты. «А вы не ждали нас, а мы припёрлися!» — заиграла в голове песенка голосом мужичка из «Сватов», когда в говорившей я узнала Машу, а в побитом пацане… Угадайте кого. Конечно, Матвея! Что-то меня аж замутило от плохих воспоминаний. — «Мамочки, может, он меня не узнает?..». — Лей? — неверующе шепнул Вей своим хриплым голоском и даже дымом подавился от удивления, а я вздохнула как-то тяжело и с безысходностью, мол, «ух ты сука, жизнь». Я краем глаза посмотрела на него и застыла от какого-то шока — нихрена себе, жизнь помотала мальчишку! Губы и нос разбиты, все запястья в бинтах, из-под свитера видны синяки. — Слушай, ну, это… Привет? — Аэ… Донт спик инглиш, вери ступид, — забормотала я, и только потом поняла, что вообще несу. — Ох, ну ёб вашу ж мать, везучая, что пиздец просто! — шепот вышел невероятно тихим, что мне даже на руку. Матвей обхватил себя руками и вздрогнул, болезненно скривив губы и уставившись в пол глазами побитой собаки. И этот ли человек пытался недавно насильно заставить меня целовать его? — Я понимаю, что ты не хочешь со мной говорить, ведь я… ну, это, столько натворил, ну, ты понимаешь, это, ну, да, — пока он что-то пытался спокойно проблеять, я старательно отбивала ногами по полу «SOS». Выглядело наверняка комично, но это было единственным, что я могла сделать в такой ситуации. — Я не играл, если ты так думаешь! Это… то, что я сказал тогда — это, того, ну, правда. Лей, ты мне нравишься. Не как брат, не как друг, даже не как «сестрица», — он слабо улыбнулся разбитыми губами, и я немного даже потеплела — ну, ёлки, это же Матвей! Мой маленький говнюк, которому я подтирала сопли даже в десять лет! А мне тогда самой даже десяти не было ведь. Он… не может же быть иначе, да? Этот белобрысый моральный урод с самого детства был со мной. Ну, и я была его первым другом, который не побоялся его сестрицы. Но, знаете, то, что он пытался сделать… Чаша доверия треснула, и всё накопленное потекло наружу. Я понимаю, что слишком завелась тогда — да, Матвей, он, ну, довольно-таки вспыльчив, а я его мусором назвала. Встала на защиту мальчишки, которого впервые в жизни увидела. Я не знала, какой человек Хаято на самом деле, не знала ничего, кроме того, что он Ураган — мой Ураган, как мне любезно подсказала Система, чтобы ей икнулось. А вообще, это было дело принципа — защитить невиновного и показать собственные клыки. Я же боевая баба, ёмае. — Лей, я тебя, блядь, люблю. — Это всё очень грустно и всё такое, ты мне тоже нравишься, но, понимаешь, это не те чувства, о которых ты бы хотел слышать, — вздохнула я сквозь зубы, всё-таки справившись со своим страхом перед ним. Нет, отвращения всё ещё не было — я любила этого мелкого пацанёнка, любила как брата… Кого я обманываю? Я видела в нём своего ребёнка. Пыталась учить на своих ошибках, не желала ему зла, даже когда он пиздил меня морально, не бросала и держала подле себя — я же херов собственник. Маша же… С ней мне было попроще — оно и понятно, она ведь тоже баба. Жаль только, что видит она во мне лишь милого женоподобного парня, ещё и «шипперит» (выхвачено из жаргона мелких пищащих девок, любящих заплетать мне косички) меня сама с собой. Сколько живу на свете — ни разу жизнь настолько не поворачивалась ко мне своим аппетитным задом. Матвей молчал. — Ты улетаешь, да? — спросил он, закусив побитую губу, и посмотрел всё-таки на меня. Я кивнула и неловко переступила с ноги на ногу, а потом едва удержалась от шипения, когда фильтр болезненно обжёг пальцы — а про сигарету в своих руках я забыла напрочь. Чёрт, вся истлела… Обидно. — Можешь, пожалуйста… Ну, постоять смирно минутку? Я замерла и как-то даже взбледнула, но, подумав пару мгновений, кивнула и сглотнула — горло резко пересохло, а пятой точкой я почувствовала странное жжение. Задница намекала на какие-то интересные повороты. А своей очаровательной попке я привыкла доверять. +1 к «самолюбию» +1 к «очарованию»Внимание! Пассивный навык «очарование» достиг отметки MAX! За первое официальное (но сомнительное) достижение Система преподносит игроку Stormy подарок! Чтобы его активировать, введите PRIZE в открывшемся окне виртуальной клавиатуры
— Ах ты сука! За очарование, конечно, спасибо, но самолю… — возмущённо зашипела я на… даже не помню, на каком языке. Кажется, это была латынь? Но проблема в том, что даже закончить предложение я не успела — губ коснулось что-то мягкое и холодное, отдающее солоноватым привкусом железа. Не знаю, как до других, но до меня дошло, что это чужие губы, только спустя секунд тридцать, и то только из-за того, что я открыла глаза и уставилась в миловидное побитое лицо напротив. В первую секунду меня вообще охватила паника — я резко перенеслась в тот день, когда эти же губы впивались в мои с особой жестокостью и собственничеством. Но потом я как-то расслабилась и сквозь робкий поцелуй даже улыбнулась, поняв, что Матвей сам дрожит, да и в этот раз он… такой боязливый и нежный, что ли. Боится, блин, боль причинить. Аккуратно касается пальцами моих плеч, одергивается, но снова в порыве чувств тянется, чтобы сжать. Он отстранился боязливо и ожидая от меня чего-то вроде испуганного, может, даже злобного крика или удара, но я поддалась навстречу и прижалась к его губам, чуть прикусив. Если честно, то… Ну, это всего лишь поцелуй. Даже не секс! А ведь бывает и секс по дружбе — плавали, знаем. Я и сама понимаю, каково это, когда твои чувства не воспринимают в серьёз или попросту отвергают. Это не просто неприятно. Это чертовски жгучая боль где-то в области груди каждый раз, когда ты смотришь на этого человека. Будем считать, что это последний поцелуй. Ну, и то по дружбе, хах. И, конечно же, по закону жанра нас должны были прервать. И, если честно, было бы лучше, даже если бы это был хоть кто любой, но не… — Ты совсем охренел?! — злобно гаркнула Маша, громко хлопнув дверью курилки и долбанув Вея по затылку. Да. Лучше было бы, если бы это была не Маша. — Тебе прошлого раза не хватило, теперь зажал его здесь?! Ты в курсе, какой ты урод?! Яростно плюющегося матами Матвея оттащили от меня ловкие девичьи руки, а потом меня прижали к едва сформировавшейся груди. — Извини, Леечка, я не знала, что ты здесь, прости! — болезненно щебетала она, поглаживая меня по волосам и махая рукой замершему на пороге помещения Хаято, мол, всё окей, все живы. Потом она снова злобно зыркнула на Вея и виновато шмыгнула носом. — Чёрт, хочешь, я ему врежу за тебя? — Хей, успокойтесь, всё супер, я в поряд… — попыталась я защитить Матвея, которого в этот раз незаслуженно морально отпиздили, но он уже куда-то убежал, бесшумно захлопывая дверь курилки и толкая плечом Хаято, всё ещё неподвижно стоящего в проходе. Ох. Вот же блядство. …На трезвую голову и не воспримешь, если честно. Да оно и, в принципе, не нужно. Меньше знаешь — крепче спишь.