Механика прикосновений

      Тони улыбается так, будто бы всю жизнь только и позировал для прессы. Странные это существа, журналисты. Весь мир тихо катится всё туда же, а глянец по-прежнему популярен, как и был.       Стейн по-отцовски сжимает его плечо, сверкая до блеска натертой лысиной, не переставая самостоятельно сиять, словно сверхновая.       Старк Индастриз медленно, но верно начало затухать после смерти Говарда, а внезапное воскрешение Энтони стало сущим подарком небес.       Грехом и сущим идиотизмом было бы этим не воспользоваться в личных выгодах. Люди всё ещё были падки на счастливые сказки, забывая о том, что оригиналы почти всех историй, крайне мрачны.       Потребовалось даже ещё меньше времени, чем рассчитывал сам Старк, чтобы его сделали генеральным директором компании, ему даже не потребовалось показывать все проекты, которые он придумал за годы своего заточения. Достаточно было одного. Ракеты Иерихон. Совет директоров даже согласился на все выдвинутые им условия. Тони всегда мечтал жить на побережье.       Вспышки камер все не желали униматься. Старк искренне надеялся, что ему больше не придется для снимка сжимать ладонь Обадайя.       Он так и не смог понять, что точно с ним происходило. Анализ не показал никаких физических нарушений, которые хоть немного, но могли бы прояснить ситуацию. Джарвис также настаивал, что и с его нервной системой все было в порядке.       Тони были невыносимы прикосновения других людей. Эта боль сводила с ума настолько, что он едва сдерживал себя.       Когда его случайно коснулся Дум. Это было похоже на слабый удар тока, будто бы вещь электризовалась, пустяк, но с другими был сущий ад.       Когда его попытался обнять Роджерс, искренне обрадованный встречей с младшим Старком, которого в прямом смысле знал с пелёнок, то Тони едва сдержался, чтобы не закричать от боли. Было чувство, что Стив сдирал с него кожу заживо, а не сжимал руками его лицо, чтобы убедиться в том, что «малыш Тони» в самом деле, живой. Глупое прозвище. Старк ненавидел его столько, сколько себя помнил.       Энтони вежливо улыбается, часто моргая, давая своим глазам прийти в себя, после ярких вспышек и софитов.       Было так много людей. Элита. Высшее общество, весь тот сброд, который считает себя лучше простых смертных. Слишком сильный контраст по сравнению с теми людьми, которых он видел в сопротивление.       Старк лёгким движением подхватывает с подноса бокал с вином, мимолетно пригубив, неторопливо удаляясь на открытую площадку.       Вид не самый лучший. Кругом одни высотки. Имитация роскошной жизни. Весь город это имитация какого-то жилого комплекса, будто бы с проспектов старых рекламных акций, когда уговаривали переехать в новый город, чтобы там появились рабочие силы.       Старк тихо хмыкает, неторопливо поднимая голову вверх, зажмуривая один глаз из-за капель дождя.       Знатные дамы визжат, будто бы боятся растаять, спеша на шпильках в укрытие. Мужчины следуют их примеру, только после этого в укрытие удаляется и обслуживающий персонал.       Тони продолжает стоять под дождём, не скрывая того, что наслаждается тем, что сейчас происходит.       Тони Старк был шедевром.       Шедевром, которому непростительно была дарована свобода.       Он слишком сильно выбивался из окружающей его массы.       Взгляды. Жесты. Манеры. Человек, который одновременно желал угодить всем, но и вместе с этим можно было уловить, не всем, разумеется, его разочарование тем, что вынужден оказаться среди всех этих людей.       Дум видел это слишком чётко. Как Старк тактично избегал любых лишних контактов. Прикосновений в частности. Но если все-таки приходилось пожимать руку очередному влиятельному лицемеру, то стоически терпел это, одаривая тут же слетающихся репортёров улыбкой на миллион.       Тони мастерски обходился с этой лавиной внимания, которая обрушилась на него. Разумеется, ведь он был рождён для такой жизни, быть человеком из высшего общества. Был светом нового мира. Тем, кто мог бы затмить любого, чем в принципе успешно и занимался.       Его хотелось отгородить красной бархатной изгородью, скрывающую в себе цепь, желательно под напряжением. Чтобы неповадно было тянуть руки.       А лучше, выставлять напоказ идеальную копию, держа оригинал в укромном, далёком от всех месте.       Виктор хмыкает собственным мыслям, подхватив зонтик с стойки, неторопливо подходя к Старку. Тот единственный остался стоять, не прячась, не вереща, не боясь промокнуть, зная, что это не испортит его ничуть.       — Энтони, — Виктор мягок. Зовёт аккуратно, не желая тревожить ту картину, которую сам создал в своей голове. Хотя, так хотелось.       А кому не хочется, забрать шедевр себе в единоличное эгоистичное пользование? Все хотят. Без исключения.       Кто твердит обратное, жалкий лжец, который не в состоянии признать собственных желаний.       Дум вновь зовёт Старка по имени. Тот промок.       Не так сильно, чтобы это могло повлечь за собой, какие-нибудь серьёзные осложнения, но достаточно, чтобы мокрая ткань, светлой рубашки, прилипала к реактору под ней.       — Ты можешь простудиться, — они теперь официально партнёры, кажется, в деловой этикет входит забота. В Латверии точно. Теперь точно. Лично пропишет этот пункт.       Виктор сжимает плечо мужчины, не резко, совсем не резко. Желая лишь полностью затащить под зонт, не удерживаясь от того, чтобы будто бы случайно, задеть пальцами его шею.       Зонт летит вниз. Они оба мокнут под ливнем, а у Тони губы на вкус, как коньяк с шоколадом.       Кажется, сначала горькими и борода неприятно царапает кожу. Губам не сразу удается зацепиться друг за друга, но сладость языка все компенсирует сполна.       Старк целует долго и глубоко, не обращая внимания ни на что иное на свете. Будто бы время для него остановилось.       Он лучше кого-либо знает, что такое, когда время застывает и начинает медленно ползти, словно бы калека, уцепившись за свою внезапно невероятно ценную жизнь.       Тони мнет чужие губы, хмурясь, когда приходится тянуть к себе, мысленно проклиная вечные проблемы, связанные с его ростом. Это так не солидно в его возрасте. Плевать. Ему на все сейчас плевать.       Целует так, будто бы в данный момент это важнее кислорода. Важнее всего, что только могло его окружать. В какой-то степени так оно и было.       Старк пробует. Изучает.       Пытается понять, постичь эту странную истину, почему ему не больно от прикосновений фон Дума.       Шумное дыхание, слишком пристальный взгляд глаза в глаза.       — И какую характеристику ты дашь этому порыву?       — Извинение.       — Они уже были.       — Тогда, — заминка Тони длится не более трёх секунд, — Новое предложение. Интимный характер, которого я предпочел бы обсудить в постели. Не один раз.       Старк сам не понимал, куда полез. Определённо не понимал. Просто. Не знал.       Виктор сам, кажется, начинал забывать, каким человеком был, когда раз за разом ударялся затылком о стену в лифте, потому что Тони хотелось кусать его шею. Тони хотелось вылизывать его пресс, ловко расправляясь с ремнём на брюках. Тони хотелось дразнить его, посасывая головку, через ткань нижнего белья, слишком нагло ухмыляясь. Провоцирует, как мальчишка. Слишком глупо и примитивно. Слишком потрясающе, чтобы этому можно было бы действительно противостоять.       Ладно, может быть их черти поладили между собой.       Энтони поднимал бурю в стакане, одним своим существованием. Если он думал о том, что неплохо было бы развлечься и прекратить своё одиночество, то Дум думал о том, что все-таки посадит его на цепь и минимум за девятью замками.       Старк проживал в гостинице, пока строился его дом на побережье. Это было удобно, а самое главное близко. Плюс большая и упругая постель, крайне воодушевляла. Сразу же повалить туда разгоряченного гения, который буквально трясся и задыхался от собственного возбуждения, было удачной идеей.       Энтони был ужасно нетерпелив. Постоянно чертыхался, рычал, когда руки не желали толком слушаться.       Его было так легко отвлечь. Он отзывался на любое, даже самое краткое и невесомое касание, настолько жарко, буквально задыхаясь в собственном выдохе и стоне.       У Дума даже в горле пересохло от представшей перед ним картины, когда с ненужной и ужасно мешающей одеждой было покончено.       Возбуждённый Старк, освещённый лишь трепетным светом, своего же реактора. Мокрые волосы, прилипшие ко лбу. И призывно расставленные ноги, то и время, дёргая бедрами, привлекая к себе внимания. Он всем своим видом говорил. Нет, кричал, чтобы его, наконец, трахнули.       Тони буквально был оголенным нервом. Слишком громким, слишком отзывчивым, слишком ненасытным. Его хотелось брать разом за разом, что Виктор и намеревался сделать.       Дум сдержанно стискивает зубы, подхватывая Старка под горло. Тот кусал и вылизывал его пальцы, без лишнего намека на смущения. Кажется, это чувство и вовсе было атрофированным у гения. Смазка лежала неподалеку, но Тони упрямо продолжал вбирать пальцы фон Дума, своими же не забывая ласкать член мужчины.       — Энтони, — и пусть весь мир падёт ниц к ногам Мефистофеля. Никак по-другому этот взгляд Старка описать было невозможно.       Тони самодовольно усмехается, оказываясь вжатым в постель, не меняясь во взгляде, дёргает бедрами, буквально принуждая, чтобы Виктор не ограничивался лишь одним пальцем. Само воплощение похоти и разврата, не меньше.       Он стонет, извивается, просит без слов, предлагая взамен всего лишь, всего себя. Дум пытается найти в себе силы, чтобы растягивать, как можно дольше. Слишком узкий, невероятно. Приходится бить Старка по рукам, чтобы не касался собственного и его члена. Вышло раззадорить Тони лишь сильнее.       В какой-то момент механик просто сжимает ладонями лицо правителя Латверии, вынуждая посмотреть на себя.       — Виктор, — ему уже не стоило продолжать, — Возьми меня, — Дум определённо потерял власть над происходящим.       Невыносимо узкий. Преступление было быть таким, каким сейчас был Старк. Слишком возбужденным, чтобы хоть немного задумываться о боли. Изголодавшийся до ласк и прикосновений к себе. Тони шумно дышит, пока Дум покрывает его грудь поцелуями, давая время, чтобы привыкнуть к себе. Царапает зубами соски, слабо улыбаясь, каким-то странным мыслям, касаясь кончиком языка стыка кожи с реактором. Пальцы Виктора скользнули ниже, гладит бедро, спускаясь к лодыжке, сжав и наконец, двинул бёдрами. Реакция Энтони была незамедлительно. Громко, протяжно, бесстыдно стонет, дергая бедрами в ответ.       — Нравиться?       Секундное замешательство на лице Тони сменяется мягкой ухмылкой.       — А ты не видишь?       Дум улыбается в ответ, резко толкаясь, чтобы вырвать стон, закинув ногу Старка на плечо.       Сдерживаться сложно, Виктор и не собирался этим заниматься, вбиваясь в Тони, почти не сдерживаясь. Раз за разом, срываясь окончательно. Синяки, укусы, засосы. Отметины, одна за другой, подтверждение того, что Старк был его. Резкие толчки, сжимая чужой член в ответ, как поощрение за отзывчивость, податливость.       Одним разом обойтись не вышло.       Опустошенный, без сил, но абсолютно удовлетворенный Дум непривычно мягко смотрит на отключившегося Старка предусмотрительно уснувшего на животе. Последний раз он кончил простанывая его имя. И это было прекрасно. Так же, как и то, что на нём и живого места не было. Даже не хотелось укрывать одеялом, чтобы не прятать эту приятную глазам картину.