Майкл никогда не просил о невозможном. Всё чего он желал — быть счастливым вместе со своей мамочкой. Он был достаточно сообразительным ещё в детстве. А потому когда он увидел с какой тоской его мама смотрит на мужчину, что являлся ему отцом, он решил никак не противиться их отношениям. Подавил в себе обиду за то, что он отсутствовал в его первые три года жизни. Что не видел, не знал, как тяжело было не самой популярной певице в одиночку растить ребёнка. Но он закрыл на это глаза. «Я просто не буду обращать на него внимание», — решил он для себя тогда. И ему прекрасно жилось. Самый дорогой ему человек счастлив рядом с этим мужчиной. Ему, Майклу, больше не нужно волноваться о том, что им с мамой придётся экономить на еде. Не нужно бояться, что в любой момент их могут выставить из захудалой квартирки. Всё теперь хорошо. И неважно, что рядом с ним вечно вертится этот человек, пытаясь «подружиться» с ним. Он потерпит.
— Скоро у тебя появится братик или сестрёнка, — ласково говорит Кармен, поглаживая едва округлый животик, — Прошу тебя, милый, можешь звать при малыше Уилла папой? Он не поймет, если старший братишка будет звать папу по имени, — она смотрит на него умоляюще и мальчишка, что до этого стоял нахохлившись, как воробей, кивнул несмело, — Спасибо, милый, — она протянула к нему руки и он, не задумываясь, поддался к ней навстречу, греясь в родных теплых объятиях.
Он никогда не думал о том, что станет старшим братом. Что ещё важнее — он не хотел им быть. Разве в таком случае ему не станут уделять меньше внимания? Он не может допустить этого. Но не может же он заставить маму грустить? Тогда он просто не будет обращать внимания на маленького гадёныша. Всё ведь будет хорошо? Он поймет, что Майклу всё равно, и отстанет сам?
Не отстанет. «Слишком прилипчивая», — раздражённо думает он. Майклу всего три, но он считает, что возиться в его возрасте с девчонкой, спускающей под себя, глупо. И не важно, что он только недавно сам научился ходить на горшок. Но маме плохо после родов, она не может даже встать с кровати. Уил- Отец пропадает на работе, пытаясь заработать маме на лекарства. А значит сидеть с Элизабет может только он. Конечно, он делает всё под присмотром мамы, но тем не менее. Если это то, что поможет мамочке выздороветь, то он постарается изо всех сил.
И он старается, честно. За следующие года он научился профессионально менять подгузники и всячески ухаживать за своей сестрой не хуже взрослого. «Я делаю это только ради мамы», — говорит он себе, заплетая чужие волосы. «Чтобы маме было легче, только и всего», — убеждает он себя, успокаивая эту малявку, когда та разбила себе коленку. «Потому что нужно помочь», — в очередной раз думает он, смотря на то с каким счастьем Лиз глядит на него, протягивая рисунок с какими-то каракулями, — «Это не могу быть я», — возмущается он про себя, но не может не улыбнуться в ответ на эту глупую улыбку с двумя выпавшими передними зубами. «Она совсем мне не нравится», — мелькает в голове, когда он засыпает в обнимку с ней.
«Возможно, она не так плоха», — наконец смиряется он. Майклу почти шесть, и сегодня у его сестры день рождения. Они всей семьёй проводят время на заднем дворе. По такому случаю даже фотографа позвали. Он никогда не фотографировался. Но сейчас у отца всё хорошо на работе. Он часто привозит сладости, из-за чего мама ругается. Майкл лишь наблюдает за их несерьёзной перепалкой с улыбкой, передавая конфету, спрятавшейся под столом Лиз. Поэтому позволить себе цветную фотографию они могли. Элизабет счастливо улыбалась, играя рядом с Майклом. Пока тот смотрел назад через плечо. Маме наконец стало лучше. Но это не значит, что он перестанет быть старшим братом. Он ведь ответственный. Надо помогать.
— Я бы хотел сына, — вдруг слышит он голос отца, и ему кажется, словно мир остановился. Оборачивается, убеждая себя, что ослышался. Но это не так. Только сейчас он вдруг понимает — мамин живот опять округлый. Он думал, старался думать, что это последствия болезни, долгого времени без активности. Но то как отец смотрит на неё, как держит руку на животе, а та улыбается ему счастливо. Подскакивает на ноги, пугая Элизабет и убирающего камеру фотографа, и бежит к родителям, удивляя последних своим поведением. Мама спрашивает мягко, что не так, а Майкл уже плачет почти, но старается сдержаться. Почему она такая спокойная? Разве она не понимает, что это может навредить ей? То, что она носит под сердцем — паразит, который только делает ей хуже!
— Тебе было так долго плохо! Нельзя! Я не позволю! — кричит он и смотрит зло на отца, который пытается его успокоиться. Бьёт по чужой руке, заставляя последнего удивленно замереть.
— Всё будет хорошо, милый, — тепло говорит мама. А он не верит. Понимает, что не может быть хорошо. Почему отец заставляет её проходить через это опять? Ему не хватает их с Элизабет? Они ему не нравятся? Разве Майкл так плохо справлялся с ролью примерного сына и брата? Он старался не шалить, старался помогать во всём, так почему же? Он смотрит в глаза отца с такой болью, но не может произнести все свои вопросы вслух. Дрожит под чужим взглядом. На него впервые смотрят
так.
— Я никогда не буду братом для него! — кричит он вдруг, когда его в очередной раз пытаются успокоить, и убегает прочь, скрываясь в лесу неподалёку.
Он хлопает дверью, врываясь в больничную палату. Бросается к чужой иссохшей от слабости бледной руке и сжимает в своих. Смотрит с ужасом на контраст кожи их рук, не сдерживая слёзы. Сжимает сильнее и сквозь рыдания просит её очнуться. Но она не очнётся. Так и останется лежать с опустевшим взглядом, в котором навсегда застыл страх. За свою ли жизнь? За него? Или же тут что-то другое? Он не знает. И не желает знать. Майклу несколько месяцев назад исполнилось шесть. И сегодня он потерял свою маму. Стоял перед больничной койкой как вкопанный, казалось не дышал даже. Он думал, что их жизнь изменится. Что они будут счастливы, наконец обретя дом. Так почему же она оставила его? Было ли его помощи недостаточно? Была ли в этом вина отца? Отец… Сейчас он единственный, кто заботится о нём и о Элизабет. «Она была больна уже долгое время. Ещё до того, как мы стали жить вместе», — сказал ему отец однажды, когда состояние мамы ухудшилось. Значит в этом не было вины отца? Тогда кто же в этом виноват? Он смотрит на спящего младенца в стоящей рядом люльке.
После смерти матери Майкл решил, что он потратит все силы на то, чтобы никто из его семьи больше не пострадал. Раньше он делал что-то не так. Он старался недостаточно хорошо. И это привело к ужасным последствиям. Поэтому в этот раз всё будет иначе. Майклу восемь. И в школе его зовут юным гением. И неважно, что его гениальность — следствие постоянной зубрёжки. Неважно, что он не высыпается. Зато отец гордится им. Зато его младшие любят его. И он любит их всех. Учится у отца механике и робототехнике, помогая ему в его проектах. В свободное время обучает Элизабет алфавиту и объясняет многие вещи, о которых он сам узнал намного позже. Его сестричка тоже очень умная, вот только шаловливая больно, из-за чего не может усидеть долго на одном месте. Майкл не злится. Она ведь всего лишь ребёнок. Ей нужно веселиться. Он терпеливо сносит все её проказы. Даже когда она разрисовала его грамоты за победы в разных олимпиадах, ради которых он готовился ночами, он лишь вздохнул и спокойно объяснил, что делать так не стоит. «Это просто бумажки», — думает он, поднимая клочки бумаги с пола, — «Я смогу получить ещё больше, не страшно», — тихо шепчет, роняя слёзы.
Майкл отказывается от карманных, пропускает школьные поездки и лагеря, тем самым стараясь не тратить деньги. Деньги нужны на лекарства для Кэссиди. Не столь важно, что из-за его просьбы не тратиться на него слишком сильно, его одноклассники смеются над ним. «Афтон гений», — говорят учителя, — «Нищий гений», — поддакивают его сверстники. А он молчит. Молчит, когда задирают, когда смеются, когда избивают за школой. Отцу он скажет, что просто упал из-за неуклюжести. Не нужны отцу проблемы. По крайней мере его братишка в будущем наконец выздоровеет.
Майклу вот-вот стукнет одиннадцать. В его семье всё хорошо. Кэссиди идёт на поправку, у отца на работе тоже всё в порядке, вон, он вместе с Майклом начал делать новую линейку аниматроников. Майкл вздрагивает, вспоминая недавние события, когда он без разрешения взял чертежи. Он не знал, что нельзя. Отец всегда поощрял его любопытство касательно его работы. Но в тот раз он был очень-очень зол. На памяти Майкла это первый раз, когда отец вёл себя так пугающе. Первый раз, когда он наказал его. «И последний», — решает он для себя, жмурясь от боли в перевязанных руках. Он разочаровал отца последний раз. В остальном всё было нормально. Должно было быть нормально. Да вот только Элизабет в последнее время стала слишком невыносимой. Майкл пытался угомонить её, но та лишь ещё больше злилась на него. Куда пропала та милая девочка? Почему человек, так похожий на маму, ведёт себя столь проблемно? Она твердит о какой-то идеальной семье, и Майкл чувствует как внутри него что-то выворачивается наизнанку. Что значит идеальной? Чем её не устраивает их семья? Она ведь прекрасна! Он столько делает для них. Так старается. А она считает это недостаточным? Да как только язык у неё повернулся сказать подобную чушь?! Тогда был первый раз, когда Майкл поругался со своей любимой сестрёнкой. Он понимал, что их ссора может огорчить отца, а потому делал вид, что всё нормально. Не суть важно, что они игнорируют друг друга. В остальном всё идеально.
Вот только Кэссиди жмётся к нему ближе, обнимает и смотрит с такой печалью в своих зелёных глазах. У Майкла сердце сжимается. Элизабет копия матери, но её глаза слишком яркие, не такие как у неё. Но глаза брата заставляют его возвращаться в прошлое, в момент, когда совсем уже ослабшее от болезни тело матери было не способно подняться с кровати. Когда та смотрела на него, слабо улыбаясь, но в глазах была печаль. Кэссиди просит его помириться с сестрой, глядит умоляюще, и Майкл просто не может отказать ему. Обещает, что после дня рождения Шарлотты обязательно пойдёт к ней и поговорит. И нарушает данное себе обещание в тот же день. Смотрит отрешенно, как врачи уносят изуродованное тело сестры. Голову сжимает в тиски, а гул в ушах не даёт услышать визг Шарлотты и взволнованный голос её отца. «Неужели я сделал что-то опять не так? Опять ошибся?» — спрашивает сам себя, немигающим взглядом уставившись в пожелтевший от осени газон, в который упала заколка сестры. Вдруг слышит слова отца: «Почему ты сразу не позвал?! Она могла быть сейчас жива!». И гул затихает. На голову будто вылился ушат холодной воды. И он вдруг понимает — не его это вина. Никогда он и не был виноват. Но кто же виноват тогда? Не может ведь не быть виноватого? Он встречается взглядом с заплаканным Кэссиди, смотрящим на него с ужасом, одним взглядом умоляющим помочь. «Ты ведь обещал помочь», — шепчет он ему одними губами. Но Майкл глаза прикрывает на секунду, а после разворачивается и уходит в дом, слыша за спиной хлесткий звук, а после затихшие рыдания брата.
Майклу уже тринадцать. И он считается разочарованием семьи. За пару лет он прослыл в школе хулиганом, любящим влезать в драки и считающим учёбу бессмысленной. Кэссиди, который только-только начал учиться, помнил чётко слова брата о том, что когда он пойдёт в школу, то тот обязательно позаботится о нём. Поможет и покажет всё. Направит, защитит. Вот только этого не было. Когда он впервые оказался среди своих одноклассников, те избегали его, не желая разговаривать. Смотрели косо, шептались между собой. «Моя мама говорила не общаться с ним — он брат хулигана», — услышал он. Ему хотелось возразить на это, сказать, что его брат самый лучший, да вот только стоило ему подойти к ним, те сразу разбежались с визгом. И так они и игнорировали его на протяжении нескольких лет. Но позже игнорировать его перестанут. И он начнёт приходить домой в слезах, с синяками и испорченными вещами. Отец этому рад не будет. Впервые за долгое время подзовёт к себе Майкла и скажет ему разобраться с этим. Потому что слишком затратно покупать ему всё по-новой.
Майклу скоро четырнадцать. И он понял, что отец обращает на него внимание, когда с Кэссиди что-то не так…
***
Отец сказал ему, что он хочет поговорить с Бет тет-а-тет, но та вечно где-то пропадает. Да и крутящийся рядом Кэссиди не даёт этого сделать. А Майкл ведь умный. Ленивый, не желающий стараться, но голова у него не для красоты. Намёк понял. Брата закрыл в подсобке в закусочной. Хотел позже вытащить, но передумал. В голове уже давно вертелась идея как можно повеселиться. Вот только нужно, чтобы младший был в закусочной. А ты попробуй его туда затащить сейчас, когда там работает Бет. Сегодняшняя просьба отца дала ему возможность. Нужно предупредить ребят о завтрашнем празднике. Должны же быть гости на дне рождения его единственного братишки. Роется в карманах и находит двадцать центов. Кивает себе довольно и бежит к ближайшей телефонной будке. Набирает номер и радостно сообщает о завтрашнем дне, просит предупредить других, а после сбрасывает. Разве жизнь не налаживается? Кэссиди вскоре наконец угомонится. Смирится со всем. Майкла раздражал его плаксивый взгляд. Ему страшно, больно и обидно, но он ни разу не высказал хоть что-то ему в лицо. Продолжает смотреть с этой детской привязанностью, верит, что всё хорошо, когда ничего хорошего не происходило. Майкл сжимает руки в кулаки. Он просто непробиваемый идиот. Глупый и наивный. Сколько ещё ему нужно- Нет, неважно. Он почему-то уверен, что после завтрашней шутки всё изменится. Кэссиди наконец начнёт думать головой. И тот чёртов страх в голове Майкла наконец исчезнет.
А ещё скоро эту идиотку отец вышвырнет из дома. Он в этом не сомневается. И тогда уже точно всё станет идеально. Улыбается криво, открывая дверь дома. Разве он не пообещал себе, что перестанет думать об этом? Ему почти семнадцать, а он до сих пор верит в то, что их семья может быть идеальной. Она никогда не была и никогда не сможет быть такой. Но об идеальности писала мать в дневнике. Об этом бредила его сестра после, найдя этот дневник. Об этом бредил и сам Майкл, прекрасно помня, рассказы своей матери, когда они были только вдвоём в их захудалой квартирке. Лишь отец не стремился к этому идеалу. И, на удивление, Кэссиди. Он был наивным и глупым — бесспорно, но почему тогда он не желал того же, что и все остальные? Почему его так похожие на
её глаза казалось желали совсем не этого. Он ведь его брат. Он точно такой же. От них отличается только отец. Так что чёрт возьми с ним не так?! Не мог же Майкл ошибаться? Для чего тогда он всё это делал?
«Ты просто пытаешься привлечь внимание папочки», — звучит в голове с насмешкой голос Бет, и он взывает чуть ли не зверем, ударяя кулаком по стене. Чувствует как боль раздаётся по раненой руке, но она отрезвляет. Да, он хочет внимания, потому что любит отца искренне. Это нормально. Все ведь дети хотят любви своих родителей. Так чем он отличается от них? То, что он делает с Кэссиди совсем не для привлечения внимания. Он его воспитывает. Закаляет. И может лишь самую малость надеется на хоть какой-то отклик.
Губы поджимает от обиды. Он больше года травит его. Думал, что отец не замечает, слишком занят, не знает. Но он знал всё это время. Да вот только ему было всё равно. Временами у него мелькает в голове мысль — а не было ли ему всё равно, когда умерла мама? Но он гнать её от себя старается. Также как и слова Бет о нём. Он их отец. Со странностями, но ведь он не плохой, верно? Смотрит на свою руку, бинт на которой опять начинает намокать от крови. Переводит взгляд на девушку, которая пронеслась мимо, не заметив его. Она стоит возле входа в подвал, не решаясь войти. Майкл мотает головой. Все странности начались с её появлением. Нужно избавиться от неё. Он хватает стоящую рядом вазу и тихо подходит к ней.
***
На следующий день Майкл Бет не видел. Как утащил вечером её к отцу в мастерскую, так и всё на этом. Заглянул в комнату к Кэссиди специально и выдохнул расслабленно. Её вещей нет. Её нет. Неужели в их семью вновь вернётся спокойствие? Он не может не радоваться этому. Собирается с улыбкой до ушей, быстро делает бутерброд, на секунду удивляясь отсутствию завтрака, и выбегает из дома, прихватив с собой маску. Остался последний рывок. Он уверен. И тогда… Он немного не понимает, что тогда, но хочется верить, что сегодня последний день он ощущает эту раздражающую пустоту внутри.
С такой мыслью он встречает своих друзей. С такой же вытаскивает из подсобки Кэссиди. Да вот только что-то не так. Он чувствует это на подкорке сознания, но остановиться не может. Даже видя вместо привычного страха на лице брата одно смирение, он продолжает говорить слова, которые, казалось, были частью какого-то сценария. Взгляд его брата слишком потухший. Но никто кроме него это не замечает. Ни его друзья, ни посетители. Он мельком кидает взгляд в дальний зал. А где посетители? «Отец снял всю закусочную для праздника», — мелькает в голове. Но он не может понять откуда вообще эта мысль. Отец не говорил ни слова об этом. Мало того — Майкл лично спрашивал о том, будет ли отец как-то отмечать день рождение Кэссиди. «Всё случится и без моего вмешательства», — сказал он тогда с улыбкой, продолжая делать записи в журнале.
Майкла трясёт будто изнутри, когда он вместе с остальными поднимает никак не сопротивляющееся тело брата к пасти аниматроника. Ему кажется, что он весь дрожит, но руки его на удивление ровные, не делают никаких лишних движений. Он думает, что, возможно, не стоит этого делать. Хочет сказать, отойти, но тело не слушается. Он смотрит на тихо роняющего слёзы брата сбоку от челюсти, что держит его голову. Встречается с ним взглядом и вдруг подрывается к нему. «Нельзя! Опасно! Нужно спасти!» — бьётся в голове. Он пытается разомкнуть челюсть, но та не поддаётся. Мысли мешаются, не позволяя нормально обдумать ситуацию. Он слышит будто издалека голоса своих друзей, возмущающихся его действиями. Он и сам не понимает что стряслось. Но взгляд Кэссиди казалось затронул что-то внутри него. Разбудил какие-то давно позабытые чувства и воспоминания, вот только он не может чётко определить какие именно. В голове появляется какой-то шум, словно целый хор голосов кричит ему в уши. Он не может понять, что происходит. Чувствует, как всё его тело пронзает сильная боль, и жмурится до пятен в глазах. Он понимает, что она не настоящая, но поделать с этой агонией ничего не может. Ему кажется, словно всё его тело изнутри заполняет раскалённым железом. Он открывает рот в немом крике.
А после всё резко прекращается. Шум уходит, и он начинает видеть чётко. Боль, что казалось разрывала всё его тело, сейчас была сосредоточена только в его руках. Он смотрит на свои пальцы зажатые между механизмов чуть ли не в труху и кричит во всё горло. От безумной боли. От страха. От осознания. От
воспоминаний.
***
В тот день он домой не вернулся. Не видел смысла. Кэссиди больше нет там. Бет тоже. Он знает где они, но боится встретиться с ними. Воспоминания в голове ещё не полностью выстроились в порядок. Но он точно знает, что в дом ему лучше не возвращаться. Если отец помнит, а Майкл с ужасом понимает, что так и есть, он убьёт его. Чтобы не мешался. Чтобы не лез в его дела в будущем. Но Майкл не может этого допустить. Если позволить отцу творить всё, что он хочет, чёрт знает, что случится.
Майкл руками себя обнимает, смотрит в никуда, сидя в доме на дереве. Он не помнит всё — это проблема. Те обрывки воспоминаний, что есть у него, показывают лишь места и события. Но он не знает, что это за места. «Их ещё не существует», — шепчет он тихо.
Майклу вот-вот будет семнадцать. И всё, что ему остается теперь — это ждать.
***
Майкл жуёт жвачку, надувая розовые пузыри и параллельно делая записи в выданном начальством журнале. Время от времени он кидает взгляд на планшет, транслирующим запись с камеры у главной сцены. Знает, что ещё рано чего-либо опасаться, но не может отделаться от параноидальных мыслей. Выдыхает устало, отодвигая журнал от себя, и смотрит в потолок, жмурясь от тусклого света лампы. Майклу двадцать семь. И воспоминания в его голове наконец сложились в одну картину. Он пытался до этого поймать отца с поличным или хотя бы предотвратить убийства, но всё ещё помнил не многое. Недостаточно старался? Он кривит рваные губы в улыбке. Его всегда было недостаточно. Но он не может так просто сдаться. Однако сомнения преследуют его постоянно. Разве не слишком много времени ушло на всё это? Он ведь даже не знает точно как всё это прекратить. Вряд-ли со смертью старшего Афтона всё решится. Учитывая, что умереть он не может. Не хочет. А даже если бы хотел, то ему не позволяют. «Успокоится ли она когда-нибудь?» — тихо хрипит он себе под нос. А лампочка в офисе мигает опасно, погружая крохотный офис во мрак на несколько секунд. Майкл дёргается сперва в панике, но почти тут же успокаивается, глядя на часы. Ещё слишком рано. Они работают строго, как и полагает машинам, а потому опасаться нечего. Свет включается, и Майкл лишь моргает пару раз, а после обводит помещение взглядом. Смотрит по сторонам, пытаясь понять что случилось, потому что в этом месте ничего не происходит без причины. Но видимо не в этот раз. Вздыхает и вновь берёт в руки журнал. Но тут же замирает. Нет, всё же никогда ничего не бывает просто так. Он смотрит на знакомый почерк с болью. А ещё с пониманием, что ему следует как можно быстрее найти отца.
Сестрёнка Бет с каждым днём становится всё злее. Я скоро не смогу её сдерживать. Поторопись, пожалуйста, я не хочу опять вредить тебе. Если вновь ничего не выйдет, то всё пойдёт уже по одиннадцатому кругу. Прошу, Майки, спаси нас…
