33.
Прокрастинация. Какое противное слово! Этот слог «краст». Именно с таким звуком ломаются кости. Прокрастинация. Старая знакомая. Ну что ж, добро пожаловать! Проходи, располагайся. Давно не виделись. Тринадцать дней, десять часов, тридцать семь минут. Именно столько времени я провела одна в той хижине. Борясь с собой, борясь со своим вторым я. Провела в метаниях, неспособная решиться на последний шаг. Каждое утро в первую же секунду после пробуждения я слышала голос. Голос шептал настойчиво: Марго, нам нужно уходить. Нельзя больше здесь оставаться. Я отвечала резко: Не называй меня Марго. Только Гелька может меня так называть. Голос настаивал: Ты же знаешь, что я прав. Ты уже всё решила. Ты отпустила его. Чего ты ждешь? Я отвечала вяло: Я хочу удостовериться, что с ним все будет в порядке. С ними всеми. А если нет? Что ты сделаешь тогда? Тебе нельзя вмешиваться! Ты уже достаточно дел тут натворила. И даже если все закончится хорошо, то что потом? Будешь дальше врать Леви. Про выход? Про меня? Ты не смогла ему открыться до конца. И вряд ли сможешь. Не нужно это затягивать. Ты не можешь тут оставаться. Этот мир тебе не позволит. Я знала, что он прав во всем. Но продолжала его игнорировать. Поднималась с постели. Растапливала печь. Грела воду. Умывалась, завтракала. Потом готовила нехитрое картофельно-овощное рагу на обед и ужин. Хлеб закончился на третий день, и я была вынуждена есть каждый день одно и тоже. Но меня это не волновало. Иногда у меня не было сил готовить, и я ела сухой паек. После завтрака я шла в конюшню, кормила и поила лошадь. Чистила за ней навоз. Приносила в дом воду из колодца. Потом набирала дрова. Простой физический труд позволял мне забыться хотя бы на короткое время. Но меня постоянно терзал один вопрос: что дальше? Как заноза, которую совершенно невозможно вытащить, этот вопрос жег меня днем и ночью. Дни текли медленно. Чтобы отвлечься, я упражнялась. Повторяла движения крав-маги. Делала приседания, растяжку — да все подряд делала. Измотав себя физически, я садилась за стол, доставала листы бумаги, карандаши, ластик. И начинала рисовать. Лица людей, встреченных здесь, стояли перед глазами. Леви, Зое, Эрвин, Майк, Эрен, Микаса, Армин, Жан, Райнер. Конечно, когда я вернусь, я смогу их всех увидеть. Манга, аниме, арты. Но захочу ли я смотреть? Это будут совсем другие люди. Я хочу сохранить их в своей памяти такими, какими их видела Я! В неверном свете зимнего дня я рисовала и стирала, подправляла, заставляя себя добиваться максимального сходства. Но я ни на секунду не теряла бдительности. Рядом со мной всегда стояло заряженное ружье. В одном из ящиков, которые Леви прихватил из замка, оказалась пара длинных ружей. Они как будто сошли с рисунка из книги об огнестрельном оружии девятнадцатого века. В то утро, когда Леви уезжал, он научил меня заряжать его. Ружье было тяжелое и неудобное. Это вам не Беретта или ПМ. Но у меня не было выбора. Если сюда нагрянут недруги, мне придется им воспользоваться. Мой рюкзак был собран для побега. План отхода тоже был готов. Дверь в дом я держала все время запертой изнутри. Путем отхода было окно, выходящее на конюшню. Тринадцать дней, десять часов, тридцать семь минут. Я познала одиночество. Я и раньше была одна. Но тут, в этом холодном, затихшем лесу, я узнала, каково это, когда тебя пожирает страх за любимого человека, за дорогих тебе людей. Каждый день я просыпалась с мыслью, что они могут быть давно мертвы. А я жду вестей, не зная, что они уже пошли на корм титанам или червям. Я поняла, что с моей стороны было огромной ошибкой впускать кого-то в свое сердце. Тогда, на берегу озера, когда я сбежала в первый раз. Вот, где всё это по-настоящему началось. Спустя практически семь месяцев, я, наконец, осознала, что сопротивлялась тогда только для виду. Я не пустила в ход свое оружие. Я не пустила в ход свое альтер эго. Я не сбежала оттуда сразу же, как поняла, что там ни черта нет. Я просто сидела и ждала. Я знала, что Леви придет. В глубине души я хотела этого. Уже тогда этот человек пустил корни в моем сердце. Теперь я понимаю это. С самого начала все мои насмешки над ним, моя так называемая ненависть, моё лживое сопротивление — всё это было притворством. Я оказалась обычной влюбчивой идиоткой. Я всегда презирала таких. Мне удалось прожить тридцать лет своей жизни, не попадаясь на эту удочку, а потом я сдалась. Какая насмешка судьбы! Но я могу еще дать этой самой судьбе в морду! Мне просто нужно вернуться в свой мир. Забыть то, что было здесь. Убедить себя, что это был всего лишь длинный и странный сон. Умом я понимала все это. Но не предпринимала ничего. Тринадцать дней, десять часов, тридцать семь минут спустя после отъезда Леви я услышала звук копыт — к дому кто-то приближался. Я действовала четко и слаженно: накинула плащ, схватила рюкзак и ружье. Рама окна, смазанная маслом, не издала ни звука. Вылезая в окно, я услышала, как кто-то дергает дверную ручку, пытаясь попасть внутрь. По звукам я поняла, что человек один. Но я не могла рисковать, мне нужно было убедиться, что опасности нет. Я спряталась за конюшней, взвела курок. Послышались шаги — человек решил обойти дом. Он открыл дверь конюшни, и это был мой шанс. Пока он стоял на пороге конюшни, давая глазам привыкнуть к темноте, я прокралась неслышно из-за угла и наставила на его ружье. Сказала с насмешкой: — Эй, ребенок! Ты неосторожен. Я могла бы убить тебя. Он осторожно повернулся, сказал зло: — Маргарита, змея подколодная, хватит наставлять на меня ружье! Совсем сдурела? Я убрала ружье в сторону, вернула назад предохранитель, сказала ехидно: — Жан, я же не виновата, что ты такой олух. Потом добавила быстро: — Леви жив? — Да жив твой Леви. — А остальные? — Все живы. Я почувствовала, как разжались тиски, сжимавшие мое сердце последние две недели. Сказала: — Пошли в дом. Я тебя накормлю. Забрала свой рюкзак, мы обошли дом, и я открыла его своим ключом. Пока еда грелась, он рассказал вкратце что случилось. Центральный отдел Военной полиции во главе с Кенни Аккерманом похитил Эрена и Хисторию. Оказалось, что Хистория — незаконнорожденная дочь настоящего короля, Рода Рейсса, семья которого столетиями владела координатой, пока отец Эрена не убил и не съел тогдашнюю владелицу, а потом передал силу Эрену. Этот Род Рейсс хотел, чтобы Хистория съела Эрена и забрала координату назад. Но она в последний момент пошла против воли отца. Ее отец сам превратился в неразумного титана. К этому времени еда уже подогрелась. Но в запале рассказа, Жан не обращал на нее никакого внимания. — Представляешь, мы все, кроме Армина, Бернера и командира Ханджи, оказались заблокированы в этой проклятой пещере, под землей. Мы думали, что погибнем. А Эрен ныл, как девчонка. Видела бы ты его. Тоже мне, спаситель человечества! В конечном итоге, капитан Леви оставил выбор за ним, и этот придурок смог создать броню и спасти нас всех. Не очень хочется быть обязанным такому идиоту, но нужно отдать ему должное, в последний момент он не спасовал. Жан, наконец, начал есть, спросил: — А хлеб? — Он давно закончился. Есть сухие пайки. Будешь? — Вот уж нет! Все это время мы скрывались и были вынуждены питаться этой безвкусной дрянью. — Скрывались? — спросила я непонимающе. — Аааа, ты ж ничего не знаешь. Нас всех объявили преступниками. Якобы, мы убили главу одной торговой компании из Троста. За нами объявили охоту. Командора Эрвина арестовали и уже практически повесили, но произошел военный переворот. Лжекороля и его приспешников сместили. Военные взяли власть в свои руки. Хистория будет королевой. Кстати, сегодня коронация. А я пропускаю ее из-за тебя. Не мог капитан Леви сам съездить за тобой. Черт! Я подумала: ну и фантазия у мангаки. Такого тут насочинял! Потом я спросила: — А почему, кстати, Леви отправил тебя, вместо того, чтобы приехать самому? — Потому что я мелкая сошка. Моего отсутствия никто не заметит. А вот если на коронации не будет сильнейшего бойца человечества, это будет странно. — Понятно. Ты не сказал, что стало с Родом Рейссом. — Он попытался прорваться сквозь стену, и Разведкорпус его ликвидировал. — Ясно. Жан съел все, что я ему положила, сказал: — Спасибо, было вкусно. Ты, оказывается, неплохо готовишь. — На здоровье. Впервые ты мне что-то приятное сказал. Он скривился: — Не зазнавайся. Подумаешь, картошку с овощами похвалил. А он изменился, подумалось мне. Возмужал, в нем появилась уверенность. Наверно, они через многое прошли за эти две недели. И это многое, наконец, отвлекло внимание Леви от меня. Ослабло притяжение, появился еле заметный зазор, но этот мир не преминул воспользоваться этим, занимая мысли Леви другими вещами. Потом мы пили чай. Я спросила: — А что произошло с Кенни? Жан замялся, потом сказал: — Он погиб от ран. И все его люди погибли в той пещере. Я вздохнула: — Понятно. Мы помолчали немного, затем я спросила: — Что будет дальше? Я увидела, как в его глазах загорелся огонек: — Теперь, когда Эрен может создавать броню, мы должны отвоевать назад стену Мария и поквитаться с этими чертовыми марлийцами. Увидев замешательство на моем лице, он добавил: — Леви и Ханджи рассказали нам все о Марлии. Я понимающе кивнула. Он придвинулся ближе, спросил: — Это же ты добыла эти сведения, да? Вытянула их как-то из Райнера или Бертольта? Похоже, об этом умолчали. Я сказала: — Это неважно, Жан. Встала, начала убирать со стола. Я чувствовала, как внутри разливается вселенское спокойствие. Всё. Теперь точно всё. Можно уходить. Этого я и ждала. Не зря я медлила эти две недели. Теперь я знаю, что с ними все хорошо. Дальше их ждет трудное дело. А меня ждет дом. Хорошо, что за мной приехал не Леви. Этот мир в очередной раз показал свою волю. Занятая этими мыслями, я не сразу поняла, что Жан наблюдает за мной. Только, когда он встал и подошел вплотную, я поняла, что уже пять минут мою одну и ту же оловянную миску. Жан спросил: — В чем дело? Такое чувство, что ты находишься где-то за тысячу километров отсюда. Я поставила посуду сушиться, сказала уклончиво: — Я покажу тебе, где колодец. Нужно принести воду и поставить греться. Грязным я тебя в постель не пущу. Услышав это, он отшатнулся от меня, как от чумы и взвизгнул странным голосом: — В постель??? Ты о чем? Я сказала ехидно: — Жан, губу закатай, а. Смотри, уже темнеет, значит, ехать придётся завтра утром. Тут только одна кровать. На полу спать не вариант — за ночь дом сильно остывает. В конюшне холодно и неудобно. Стол маленький, на стульях ты тоже не поместишься. Остается кровать. Два правила: ко мне не прижиматься и не трогать. И все будет хорошо. Он выслушал мой монолог с широко открытыми глазами, при этом он покраснел, как помидор. Даже шею залил румянец стыда. Сказал, заикаясь: — Но как же так? А если капитан Леви узнает? Я засмеялась: — Дурачина, ты! Скажешь, что спал в конюшне и всё. И кстати, почему ты думаешь, он отправил именно тебя за мной? Потому что все знают, что ты безнадёжно влюблен в Микасу и точно не посягнешь на мою честь. Потом я добавила серьезно: — Но если тебе все-таки взбредет что-нибудь в голову, то я тебя предупреждаю: яйца на голову натяну! Понял? Он скривился: — Больно ты мне нужна, змея чертова. — Еще одно правило: будешь обзываться, уши откручу! А теперь живо дуй за водой, колодец сам найдешь. А потом задашь корм лошадям! Он стоял столбом, поэтому я прикрикнула на него: — Живо! С него слетела вся важность и взрослость, он поплелся за водой. Все-таки он еще ребенок. Пока он выполнял задания, я занялась разбором вещей. Первым делом проверила свой рюкзак. Сложила туда одежду, в которой попала в этот мир и свои кроссовки. Когда доберусь до того дерева на обрыве, переоденусь. По моим подсчетам в моем мире сейчас июнь, так что замерзнуть по прибытии я не должна. Потом плотно упаковала в двойной полиэтиленовый пакет свой телефон, деньги, плейер, рисунки. Вдруг я окажусь в воде, мне нужно держать эти вещи сухими. Вернулся Жан. Я показала ему так называемую купальню, шокировав второй раз за день. Он сказал: — Но тут же все слышно! На меня накатило дикое желание прибить его. Я сказала резко: — Хватит ломаться, как девица. Иди быстро мыться! Вот тебе полотенце. И вещи! Я впихнула ему в руки чистые полотенце, штаны и кофту. — Вещи? — А ты думал голым в постель улечься? Или в грязной одежде? Размечтался. Вещи остались от Леви. Не волнуйся, они чистые. Размер, конечно, не твой. Но они свободного покроя, должны налезть. Он нехотя поплёлся мыться. Я слышала, как он там чертыхался. Олух. Самый настоящий олух. Что с него возьмешь? Когда он вышел чистым и посвежевшим, я сказала: — Будешь спать у стенки. Ты устал, ложись! Он послушно пошел в кровать, а я пошла купаться. Покончив с этим муторным делом, я внутренне порадовалась, что в последний раз использую эту примитивную систему. Скоро я доберусь до своей ванной. Я поймала себя на мысли, что думаю о таких мелочах, как какая-то чертова ванная. Я просто отвлекаю себя этой ерундой. Пытаюсь не соскользнуть в бездну отчаяния. Гоню от себя образ Леви. Мне предстояло сделать еще одну неприятную вещь. Выйдя из купальни, я поставила свечу на стол. Жан лежал тихо, может, уже спал. Я завернулась в запасное одеяло. Потом вытащила несколько листов бумаги и свою авторучку. Села писать. Первые два письма вышли из-под моего пера без напряга. Но когда я взялась за третье, слова никак не хотели рождаться. Я столько хотела написать и не могла. Я злилась на себя, проклинала свой идиотизм. Может, я чертыхнулась вслух, но Жан вдруг завозился на кровати, спросил: — Что ты там делаешь? Почему не ложишься? — Пишу кое-что. Спи. Но он поднялся с кровати, подошел ко мне. Я перевернула письма, чтобы он не видел написанного. Жан спросил: — Тебе больше заняться нечем? Уже поздно. Завтра рано утром ехать, а ты пишешь. И кстати, что ЭТО такое? Он указал на авторучку. Я объяснила ему. Он заинтересовался. Совсем, как ребёнок. Начал водить ручкой по бумаге. — Ух ты, здорово! Не нужны чернила! Я забрала у него ручку, сказала: — Ложись. Я сейчас допишу и тоже лягу. Спровадив его в постель, я усилием воли заставила себя написать слова, которые не хотела выпускать из себя, но которые необходимо было сказать. Закончив, накапала воском со свечи, запечатывая письма. Надписала адресатов. Погасив свечу, я нырнула в постель. Почувствовала, как сначала напрягся Жан, а потом старательно отодвинулся к стене. Я сказала устало: — Не усложняй. Ты для меня всего лишь ребенок. Представь, что я твоя старшая сестра. — Не знаю, смогу ли уснуть. Мне хотелось завизжать во весь голос: думаешь, Я смогу заснуть??? Я собираюсь бросить Леви! Теперь уже окончательно! А ведь я втайне надеялась, что увижу его. Вместо этого передо мной нарисовалась твоя лошадиная морда! Но, естественно, я не сказала ничего подобного, повернулась на бок и пробормотала: — Спокойной ночи. И, между прочим, тот, кто не знал, заснет ли, захрапел практически сразу. А я лежала еще какое-то время, снедаемая мыслями, но потом усталость сделала свое дело, и я провалилась в темноту. Меня не мучили кошмары — я спала совсем без сновидений. Когда я проснулась, за окном занимался серый зимний рассвет. В доме стоял холодный полумрак. Меня терзало чувство легкого дискомфорта. Сонная, я не могла понять, в чем дело. Вроде, всё как всегда: я лежу на левом боку. Леви спит, прижавшись к моей спине, я чувствую на шее его дыхание, правой рукой он обнимает меня… Вот только Леви здесь нет! Я пошевелилась, пытаясь скинуть с себя руку Жана. Но он только усилил хватку. Честно говоря, мне стало смешно: представила, сколько крику будет, когда он проснется. Я стукнула его по руке, сказала: — Эй, Жан, отлипни от меня! Он пошевелился, забормотал: — Микаса… — Тамбовский волк тебе Микаса! Просыпайся, идиот несчастный! Он вздохнул. Потом замер на миг: наверно, открыл глаза и осознал всю пикантность ситуации. В следующее мгновение этот олух отпрянул от меня и подскочил, как угорелый, со всего размаху, ударившись затылком о стену. Заверещал: — Ай, больно! Я села в кровати. Посмотрела на этого дурня. Вид у него был тот еще: весь красный, волосы взлохмачены, сидит, потирает ушибленный затылок и смотрит на меня, как кролик на удава. Боится, наверно, что я сейчас выполню свою угрозу. Я захохотала: — Ну и вид у тебя! Я все смеялась, не в силах остановиться. Ну что это за мир такой? Там, дома, мне было неприятно, когда люди, стоящие за мной в очереди в магазине, вторгались в мое личное пространство. А тут я всю ночь продрыхла в обнимку с каким-то чужим парнем, и меня это абсолютно не беспокоит. Мне смешно. Не более! Черт! Я изменилась! Не знаю, в лучшую ли сторону, но я стала другим человеком, это точно. Жан, как ни странно, глядя на меня, тоже засмеялся. В тот момент мы были с ним, как двое хохочущих детей, которые смеются до слез над чем-то понятным только им и никак не могут остановиться. Когда смех утих, я сказала спокойно: — Я не поеду с тобой, я возвращаюсь в свой мир. Он замер, глядя на меня в изумлении. Я встала, зажгла свечу, взяла свою одежду и пошла переодеваться за ширму. Он ринулся следом. Я сказала раздраженно: — Не заходи сюда, я переодеваюсь. Он спросил сквозь ширму: — Что значит, возвращаешься в свой мир? А Леви? — Я больше не могу быть для него обузой. Я должна освободить его. Он сильный — справится. Одевшись, я вышла и сказала ему: — Жан, твоя очередь. Он возразил нервно: — Как ты можешь быть такой спокойной? Что с тобой не так? Разве ты его не любишь? Я разозлилась. Этот сопляк не имеет право устраивать мне допрос! Сказала зло: — Не твое собачье дело! Ты не имеешь никакого отношения ни к нему, ни ко мне! Сказав это, я взяла ковш и хотела набрать воды для умывания. Но он перегородил мне дорогу, вскричал: — Ты не знаешь, каково это много лет любить кого-то отчаянно и безответно! Не все такие везучие, как ты и капитан! И ты хочешь отказаться от этого просто так? Я обошла его, бессильно оперлась о стол, сказала устало: — Наша ситуация очень запутана. Тут столько всего намешано. И вообще, — я повысила голос, — а ТЫ знаешь, каково это быть там, где тебя быть не должно?! Чувствовать, как этот мир пытается изгнать тебя? Он сдался: — Вот как. Значит, ты не изменишь своего решения? — Нет. Если ты боишься, что Леви отыграется на тебе, то зря. Он, конечно, разозлится сначала. Но он знает, что в этой конкретной ситуации нет сил, способных остановить меня. — Не считай меня таким трусом. Меньше всего я думал о себе. На этом наш разговор закончился. Он переоделся, потом мы умылись. Я растопила печь. Когда чайник закипел, мы молча сели завтракать. После завтрака я убрала посуду. Рассортировала вещи, сняла постельное белье и сложила его в шкаф. Все это время Жан молча сидел за столом. Он сдался. Когда все было готово, я присела за стол рядом с ним, протянула ему три письма: — Жан, у меня к тебе будет просьба. Пожалуйста, передай эти письма адресатам. Он кивнул, молча спрятал письма в карман. Потом спросил: — Как именно ты попадешь домой? Я ответила: — Неважно. И не пытайся проследить за мной. Не нужно усложнять. Он раздраженно цыкнул: — Да понял я. Не идиот же! Я грустно улыбнулась: — Хорошо. Пожалуйста, подготовь лошадей. Он пошел на конюшню, а я надела ремни и пристегнула привод. Давненько я не пользовалась этой громоздкой конструкцией. Надеюсь, что смогу с помощью него подняться на стену! Ружье я сложила обратно в ящик. Мне оно ни к чему. Меня защищает этот мир. Я, наконец, собираюсь дать ему то, чего он так упорно хотел все это время, и он будет оберегать меня по дороге домой. Закинув рюкзак за спину, я окинула прощальным взглядом дом. Тут я в последний раз видела Леви. Перед мысленным взором появился его образ в фартуке и косынке. На глаза навернулись непрошеные слезы. Усилием воли я отогнала их от себя. Выйдя из дома, я заперла дверь на ключ и положила его под доску крыльца. Лошади были готовы. Я вскочила на свою. Жан спросил, увидев на мне привод: — Ты собираешься переправляться через стену? Иначе, зачем тебе привод? Я ответила: — Я тебе ничего не скажу. Прекрати задавать вопросы! Подхлестнув свою лошадь, я сорвалась с места. Жан рванул за мной. Я давно изучила карту, нарисованную Леви и знала, что какое-то время мы с Жаном будем двигаться в одном направлении. Так и было. Прошел час. Показалась развилка. Ему нужно было сворачивать, мне же нужно было двигаться все время прямо, на юг. Мы остановили лошадей. Молчали какое-то время. Почему-то ни у него, ни у меня совсем не осталось слов. Мне вспомнилось, как он чуть не умер у меня на руках. И в связи с этим в голову пришла одна мысль. Я спросила: — Жан, на той поляне ты упомянул Марко. Он был твоим другом? Он удивился: — Марко? Ты что-то знаешь о нем? — Ты не ответил на мой вопрос. — Да, он был моим лучшим другом. Я вздохнула: — Понятно. Послушай, Жан. Если ты узнаешь, как он погиб, тебе станет легче? Но хочу предупредить, что правда о его смерти может шокировать тебя. Он вскричал: — Ты знаешь, как он погиб? Но откуда? Я решила, что у меня нет более причин держать это в тайне, сказала: — Я видела его смерть в памяти Райнера. Он прошептал пораженно: — В памяти… Разве такое возможно? Я кивнула. Он опустил голову, какое-то время раздумывал над чем-то, потом посмотрел на меня и сказал твердо: — Я хочу знать, что случилось. Что эта сволочь Райнер сделал с ним? — Марко случайно услышал, как Райнер и Бертольт говорят о том, что они титаны. Те схватили его, обезоружили, забрали привод и бросили на съедение титану. Энни им помогала. На лицо Жана опустилась черная тень, он сжал кулаки: — Эти твари! Я убью Райнера и Бертольта, я отомщу им! — Ты, конечно, можешь попытаться. Но помни, что они очень сильны, особенно Райнер… Жан, давай прощаться. Он посмотрел мне в глаза, спросил сочувственно: — Ты уверена? Бросишь вот так капитана? — Я верю, что это к лучшему. — Может, мне передать что-нибудь ему? — Я всё написала в письме. Мы еще немного помолчали. Потом я сказала: — Надеюсь, у вас всё получится. Надеюсь, вы все выживете. Честно признаюсь, за это время я привязалась ко всем этим людям. — Тогда останься! Маргарита! — он сделал последнюю попытку. Я улыбнулась: — Прощай, Жан! Подхлестнула лошадь, и она понесла меня прочь. Я не оглядывалась. Зачем? Я знала, что он не последует за мной. К стене я подъехала к полудню. Она встала передо мной: блестящая, огромная и отталкивающая. Ко мне вернулось чувство, испытанное в прошлый раз. Вот только в этот раз я была там одна. Со мной не было сильного и умелого парня, который поднял бы меня на стену за несколько минут. Мне нужно было самой решать эту проблему. Для начала я расседлала лошадь, стегнула ее по крупу: — Скачи моя хорошая! Смотря ей вслед, я вспомнила Несса. Он подобрал для меня эту смирную кобылу. Он же научил меня не бояться лошадей. Он погиб не так давно, но, кажется, что прошли годы. Прервав грустные воспоминания, я повернулась к стене и начала подъем. Еще в домике я предусмотрительно вытащила все лезвия из УПМ. Они мне были ни к чему — лишняя тяжесть. Выпуская попеременно тросы, упираясь ногами в стену, подтягиваясь и также попеременно возвращая тросы назад, я медленно поднималась. Казалось, что этому не будет конца. От дикого напряжения ломило руки и ноги. Рюкзак оттягивал плечи. Эти несчастные пятьдесят метров показались мне километром! Наконец, показался верхний край. Из последних сил я уцепилась за него. Мне оставалось только подтянуться — последний рывок. Но у меня совсем не оставалось сил. Внезапно я увидела перед собой протянутую руку в черной перчатке. Я ухватилась за нее, не рассуждая, и человек втащил меня наверх. Там я бессильно осела на колени, пытаясь отдышаться. Услышала, как человек сказал с сарказмом: — Слухи о твоей красоте сильно преувеличены, Маргарита. Я подняла голову, сказала тяжело дыша: — Как и слухи о Вашем уме, Зик. Вместо того чтобы помогать, нужно было скинуть меня со стены. Он выглядел, как интеллигентный помещик-либерал времен царской России девятнадцатого века: светлые небрежно отросшие волосы, нижнюю половину его лица закрывали борода и усы, глаза неопределенного цвета прятались за стеклами круглых очков. Одет он был в штаны и куртку с капюшоном. Я тяжело поднялась на ноги, и какое-то время мы рассматривали друг друга. Я знала, что за этой обманчиво мягкой внешностью прячется жесткая личность. У меня были воспоминания Райнера. И этот Зик представал в них в истинном свете. Он сказал: — Я знаю, что ты видела прошлое глазами Райнера. Он мне все рассказал. Я сказала устало: — Ясно. Немного помолчала, потом добавила: — Хотя он делал ужасные вещи, и из-за него погибло множество людей, но я чувствую, что немного виновата перед ним. Зик сказал жестко: — Немного? Ты охмурила его и залезла в голову. Хотя лично я не понимаю, как он попался на эту удочку. В тебе нет ничего особенного. Ты — обычная. Меня пробрал смех. — Я с самого начала всем тут говорила, что я обычная! Я с этим не спорю, — сказала я, отсмеявшись, потом добавила. — Ну, а Вы что здесь делаете? Шпионите понемногу? Ему совсем не понравился мой тон и мои слова. Он явно не привык, чтобы с ним разговаривали так. Но, тем не менее, ответил на мой вопрос: — Иногда я прихожу сюда. Бывает, спускаюсь вниз, иду в какой-нибудь город, смешиваюсь с толпой, наблюдаю за ними. Они живут, как скоты в загоне, но, похоже, вполне довольны своей жизнью. Я усмехнулась: — Ну что ж. Каждый развлекается, как может… Ладно. Счастливо оставаться. Наслаждайтесь мнимой свободой, пока можете. Скоро Разведкорпус положит этому конец. А мне нужно спускаться со стены. Он преградил мне дорогу: — Я слышал, что обычные титаны не реагируют на тебя. Заурядная внешность, а вот внутреннее содержание — нет. Мне интересно, почему так? — Почему безмозглые титаны не хотят меня съесть? Просто я невкусная. И мяса на мне мало. А впрочем, все это неважно. Вы, конечно, личность занимательная, но у меня нет времени на разговоры — я возвращаюсь домой. С этими словами, я повернулась к нему спиной. Я не успела сделать и шага, как он схватил меня больно за руку чуть повыше локтя, сказал зловеще: — Ты думаешь, я отпущу такой любопытный экземпляр? Меня его выходка страшно разозлила. Я не для того бросила Леви, чтобы попасть в руки этого садиста из сраной Марлии! Повернувшись к нему, я сказала страшным голосом: — Убери от меня свои руки, ублюдок! Я до него даже дотронуться не успела, но когда я произнесла последнее слово, его пальцы вдруг разжались, и неизвестная сила буквально отшвырнула его от меня. Пролетев немного, он упал и несколько раз перевернулся. Я ошарашенно взирала на происходящее. Похоже, я откинула его силой воли или силой взгляда! Он не растерялся, тут же вскочил на ноги. Скинул перчатки, а потом, достав из кармана небольшой нож, поднес его к ладони, явно намереваясь принять свою титаническую форму. Я воскликнула: — Бесполезно! И прямо в этот момент в абсолютно чистом зимнем небе над нами сверкнула молния, а за ней грянул оглушительный гром. Мы уставились наверх, а потом встретились глазами. Он опустил руку с ножом. Я сказала спокойно: — Этот мир не позволит Вам ничего сделать мне или забрать с собой. Он уже давно пытается изгнать меня. Вы, конечно, можете обратиться в титана и попытаться атаковать меня, но это будет бесполезно. Вам на голову метеорит упадет, или Вы умрете от разрыва сердца. Зик убрал нож в карман, потом подошел близко ко мне, сказал: — Теперь я понимаю. Ты все-таки не так проста. Я стояла и смотрела на него спокойно. Он спросил: — Это правда, что мы плохие? Мы проиграем? Видимо, Райнер рассказала ему и об этом. Я ответила просто: — Да, это чистая правда. Вы проиграли еще в тот момент, когда родились. — Но знаешь, мы не можем остановиться. Мы будем пытаться закончить нашу миссию. — Знаю. Пока не погибните. Он молчал. Я повернулась к противоположному краю стены, сказала: — Мне нужно идти… Передайте, пожалуйста, Райнеру, что мне жаль. — Передам, но вряд ли это облегчит его боль. Узнав, что ты ушла, он станет сражаться еще упорнее и обрушит свой гнев на головы людей в стенах. — А люди в стенах обрушат свой гнев на всех вас. И так будет продолжаться, пока ваша сторона не будет повержена. Сказав это, я направилась к краю стены. Мне нужно было начинать спуск. Я очень устала при подъеме, но спуск должен был даться легче. Я уже примерилась, куда бы выпустить трос, когда этот странный человек окликнул меня: — Подожди! Я спросила недовольно: — Что еще? — Ты устала. — ??? — Я помогу тебе спуститься и отнесу туда, куда ты направляешься. — Слушайте, если Вы хотите узнать, где проход в мой мир, то зря. Даже если Вы сможете попасть туда, Вы потеряете там свою силу превращаться в титана. В моем мире чудес не бывает! Вы окажетесь один в ужасном месте. Людям из этого мира там не выжить. Или, если Вы думаете, что я расскажу Вам что-нибудь о планах Разведкорпуса, то напрасно. И унести меня с собой Вы тоже не сможете. Он усмехнулся: — Я не глупец. Я понимаю предупреждения. Я задумалась о том, что у него нет причины помогать мне, потом спросила: — Вы, правда, поможете мне? Но почему? — Ты — занятная. Странное объяснение, но я приняла его. Как говорится «Кто отраву проглотил, тот и тарелкой не подавится». Я уже в стольких странных ситуациях в этом мире побывала — одной меньше, одной больше. Спросила: — Хорошо. Что мне делать? — Стой здесь. С этими словами он расстегнул куртку и снял ее. Оказалось, что под ней на нем ничего не было. Такую рельефную и развитую мускулатуру я видела только у Леви. Вот вам и интеллигент! Он отошел от меня на приличное расстояние. Я закрыла глаза — знала, что будет яркая вспышка. На меня пахнуло жаром, и я ощутила, как стена затряслась, а когда открыла глаза, то увидела сидящее на стене чудовище! Все титаны, виденные мною ранее, так или иначе, напоминали людей. Но не этот! Я, конечно, видела его ранее в воспоминаниях Райнера. Но видеть его вживую было гораздо страшнее. Он был огромный и какой-то непропорциональный: очень длинные руки, широченная грудная клетка, в верхней части покрытая густой шерстью. А его обезьянья морда! Мне в глаза бросились жуткие острые зубы. Я начала жалеть о том, что согласилась принять его помощь. Несмотря на нескладность, двигался он очень проворно. Приблизившись, он положил руку ладонью вверх, сказал: — Прошу. Я заколебалась. Мне физически не хотелось прикасаться к нему! Он заметил мои колебания, спросил: — Ты боишься меня? Я отрицательно помотала головой. Последовал другой вопрос: — Тебе противно? Я сказала прямо: — Да. Он гулко засмеялся, потом сказал: — А ты прямолинейная. Даже обидно немного стало. Нужно сказать, что говорил он абсолютно четко. Я точно знаю, что титан Эрена не может разговаривать. А вот у этого обезьяноподобного голубчика речевой аппарат работал очень хорошо. Он продолжил: — Ты передумала? — Нет. Я подошла к его руке и осторожно ступила на ладонь. Он поднял меня к своему плечу, сказал: — Для спуска мне нужны обе руки. Сможешь удержаться на моем плече? Я перебралась на его плечо и ухватилась за шерсть. Мне было противно, но что поделаешь? Он начал спуск, цепляясь ногтями за стену. Все действие заняло у него буквально пару минут. Когда мы оказались на земле, он подставил ладонь и сказал: — Перебирайся. У тебя руки устанут всю дорогу ехать на плече. Я сделала, как он сказал и всю оставшуюся дорогу он держал ладонь лодочкой на уровне груди. Пока мы двигались, я заметила, что неразумные титаны не решаются атаковать его. Была парочка аномальных, которые подошли к нам слишком близко, но он отогнал их одним окриком. В основном, наше путешествие прошло в молчаливой обстановке. Но пару раз он заводил разговор. В первый раз он спросил: — Райнер сказал, что мы все герои какой-то книги в твоем мире. Эта книга известна? — Скажем так, в своем жанре она находится на одном из первых мест по популярности. Но не радуйтесь слишком. Сам этот жанр служит для развлечения, в основном, молодежи. Это не серьезная литература. Он усмехнулся, ощерив зубы: — Могу представить. Дети любят страшилки. А еще они очень жестоки. И сами не осознают, насколько. Он сказал это со знанием дела. За этим последовало длительное молчание. Следующий свой вопрос он задал спустя минут сорок. Я сидела с закрытыми глазами на его ладони, привалившись спиной к полусогнутым пальцам. Размеренное покачивающееся движение нагоняло сон. Иногда я открывала глаза, смотрела на окружающий пейзаж в поисках того дерева. Нужно заметить, что этот макак яванский совсем не торопился. Может, строил про себя какие-нибудь козни. Я услышала его голос: — Райнер сказал, что ты связана отношениями с тем, кого эти жалкие людишки называют сильнейшим бойцом человечества. Но если это так, почему ты покидаешь его? Райнеру стоило бы прикусить свой язык. Выложил всё, как на исповеди, остолоп. Скоро каждая марлийская и элдийская собака будет обсуждать нашу с Леви личную жизнь. Не видя никакой реакции с моей стороны, Зик пальцем левой руки легко стукнул меня по плечу: — Ты спишь? Я открыла глаза, сказала: — Нет. Я просто игнорирую Ваш вопрос. Он усмехнулся, снова ощерив эти свои жуткие зубы: — Не боишься, что я сейчас сожму кулак и раздавлю тебя. Я встала в полный рост, сказала: — Хотели бы, уже попытались бы. Он не ответил, и на его обезьяньей морде невозможно было что-либо прочесть. Я в очередной раз посмотрела вдаль и увидела, как показалась цель моего путешествия. Я больше не садилась. Наблюдала, как приближается старое дерево и роща, расположенная недалеко от него. Когда мы подошли к роще, я сказала: — Мы на месте. Он огляделся, сказал: — Значит, дверь где-то здесь? Я ответила: — Да. Но я не скажу, где. И собираюсь воспользоваться ею только, когда Вы уйдете. Но даже если Вы каким-то образом, узнаете, где она, то, как я и сказала ранее, для Вас это бесполезно. Попав в мой мир, Вы и шагу ступить не сможете: Вас заберут в ментовку или психушку, ограбят гопники или собьет машина. Вот я сейчас говорю, а Вы даже не понимаете, о чем я. На самом деле, мой мир довольно страшное место. Он Вас разжует и выплюнет. Вместо ответа он припал к земле, поднес руку со мной к своему затылку, а потом появился передо мной в своем человеческом обличии. Правда часть его ног оставалась внутри титана, и выглядело это мерзко. Была бы я американкой, то после всего увиденного здесь, мне всю оставшуюся жизнь пришлось бы работать на сеансы у психоаналитика. Но мы — люди, выросшие в бывшем Союзе, видали и не такое. У нас по телевизору уже который год крутят «Дом-2». Вот где настоящая жесть. Он сказал: — В качестве небольшой оплаты за мою помощь я хотел бы попросить тебя сделать одну вещь. Я скептически подняла брови: так я и знала, что бесплатный сыр только в мышеловке. Зик продолжил: — Говорят, что ты можешь читать мысли разумных титанов. Я хочу, чтобы ты немного почитала мои мысли. Мне любопытно, каково это. Я вздохнула, согласно кивнула, сказала: — Только, пожалуйста, думайте о чем-нибудь нормальном. Не хочу снова пропускать через себя всякие ужасы. Я внутренне поморщилась. Мне нужно было дотронуться до него. И делать это совершенно не хотелось. Он мне был очень неприятен, что в своей человеческой, что в своей титанической форме. Но я хотела, чтобы он, наконец, оставил меня в покое. Поэтому протянула руку и дотронулась двумя пальцами до его руки чуть пониже локтя. Я закрыла глаза и передо мной встала картина: накрытый стол, ко мне склоняется светловолосая большеглазая женщина и, улыбаясь, подносит ложку с едой к моему рту. Недалеко от нее сидит темноволосый мужчина в костюме, держит в руках газету, но не читает, он сморит с улыбкой на нас. Судя по всему это было воспоминание из раннего детства, потому что я вижу, что губы матери шевелятся, но не понимаю, что она говорит. Я ощущаю покой. Я убрала пальцы, открыла глаза и сказала отрывисто: — Ранее детство. Родители. За столом. Хорошее воспоминание. Мне показалось, что он смутился: — Я не собирался показывать тебе это. Не знаю, почему я вспомнил именно этот момент. Он замолчал, думая о своем. Я сказала: — Теперь всё? Внутри него происходила какая-то борьба. Он раздумывал о чем-то. Потом резко протянул ко мне руку, но замер, держа ее в нескольких сантиметрах от моего плеча. Спросил: — Почему ничего не происходит? — Потому что Вы сейчас не хотите навредить мне. Это так не работает. Вы знаете, что можете поплатиться жизнью, поэтому для себя решили, что не сделаете мне ничего. И этот мир это чувствует. Он читает Ваши мысли, видит Вас насквозь. Вы, конечно, можете рискнуть сделать что-нибудь, но думаю, что предупреждений больше не будет. Он убрал руку назад и сказал: — Какая жалость, что мне придется тебя отпустить. Я столько всего мог бы сделать с тобой. Прозвучало это жутковато и двусмысленно. Но не он первый хочет сделать что-то со мной. Кажется, у мужиков это рефлекс такой: когда они видят женщину, которая им совсем не по зубам, у них все переходит в определенную плоскость — им хочется поставить такую женщину раком и выебать, говоря простым русским языком. Я и раньше с таким сталкивалась, но почему-то в этом мире это проявилось со страшной силой. Впрочем, все это старо, как мир. Мужчины веками применяли физическое принуждение к непокорным женщинам. А, может, мне показалось, и он не имел в виду ничего такого. Просто жалеет, что не может использовать мои способности на пользу своей миссии. В любом случае, ему тут только дырка от бублика может отломиться. Я сказала с насмешкой: — Зик, придется и Вам для разнообразия познать, что такое бессилие. Пальцы ладони, на которой я стояла, дернулись, и мне показалось, что он все-таки попытается меня раздавить. Но вместо этого он осторожно опустил меня на землю. Потом человек спрятался обратно в титана. Последними его словами мне были: — Я не могу ничего сделать тебе. Но я уничтожу всех, кто тебе дорог в этом мире. В первую очередь твоего покинутого любовника. Моими последними словами ему были: — Вы — просто очередной болван, погрязший в самодовольстве и уверенный в своем мнимом всемогуществе. Вы и в подметки не годитесь Леви. Он Вас порежет на куски и глазом не моргнув. Он повернулся и понесся скачками прочь. Скатертью дорожка, как говорится. Смотря ему вслед, я вспомнила одну испанскую пословицу. Aunque la mona se vista de seda, mona se queda. *(исп. Пусть обезьяна обрядится в шелка, но обезьяной и останется). Думаю, что в данном случае эта пословица как нельзя подходит. Этот Зик обманчиво выглядит приличным цивилизованным человеком, но его настоящая звериная сущность так и рвется наружу. Хорошо, что в момент нашей встречи меня оберегал сам этот мир. Не хочу даже думать, что мог бы сделать со мной этот человек, если бы я была сама по себе. Из людей, встреченных здесь, он мне показался самым опасным. Когда он окончательно скрылся из виду, я пошла к обрыву. Сначала подошла к дереву, погладила его старый, растрескавшийся ствол. Прижалась к нему лбом: — Ну что, старина, остались только мы с тобой. Потом приблизилась к обрыву. Меня сразу же охватило то самое чувство. Выход все еще здесь. Но я не собиралась прыгать сразу же. Мне хотелось еще побыть немного здесь. Дождаться когда солнце начнет садиться, и воды реки окрасятся в золотистый цвет. До заката оставалось часа три. Я села под дерево. Достала паек, захваченный из дома, съела его, не ощущая вкуса, запила водой из бутылки. Голос сказал недовольно: Чего ждём? Пока сюда кто-нибудь нагрянет? Сюда никто не нагрянет — никто не знает об этом месте. Я прыгну, когда солнце начнет садиться. Я так решила. А теперь отстань. Мне нужно было проститься с этим миром. Я сидела под деревом, прокручивала в уме события этих десяти месяцев. Отпускала воспоминания на волю. Так прошло оставшееся время. Когда солнце начало опускаться, я отстегнула привод, сняла плащ и сапоги, потом отстегнула ремни. Стянула с себя рубашку и брюки, оставшись в одном белье. Это был тот самый комплект, который был на мне в тот день, когда я сюда попала. Было прохладно, и мое тело моментально покрылось мурашками. Я вытащила из рюкзака свою одежду: шорты, спортивное бра, майку алкоголичку и клетчатую рубашку. Надела все это. Зашнуровала на ногах кроссовки. Снятые вещи сложила аккуратно под деревом. Может, когда-нибудь Леви наткнется на это место. Закинув рюкзак за плечи, я подошла к обрыву. Смотрела вниз. В лучах садившегося солнца вода в реке отливала красным и желтым. В это мгновение я услышала отдаленный стук копыт. Мне не нужно было поворачиваться. Я и так знала, кто это. Всадник был еще довольно далеко, и у меня была возможность прыгнуть вниз хоть сотню раз. Но я решила дождаться его. Похоже, все это время я ждала не заката, а его. Подсознательно я дала ему шанс нагнать меня. Не представляю, как он смог добраться сюда средь бела дня. Ведь тут всё кишит титанами. Всадник приблизился. Я повернулась к нему лицом, но осталась стоять на самом краю обрыва, пятками ощущая пустоту. Достаточно было сделать легкое движение назад, и я упала бы. Он спешился. Когда до меня отдавалось шагов десть, я сказала: — Леви, не подходи ближе или я прыгну. Он замер на месте. Я бросила взгляд на его привод: так есть, там почти не осталось запасных лезвий. Наверно, по дороге ему пришлось устранить не одного титана. Мой взгляд переместился на его лицо. На нём застыла обычная маска спокойствия, но глаза выдавали его. В них бушевал огонь: ярость, гнев, боль, непонимание. Всё разом. Он молча смотрел на меня. Я спросила: — Как ты нашел меня? Жан вспомнил про это место? Он ответил: — Блауз вспомнила. Блауз? Сначала я не поняла, кого он имеет в виду. Но потом вспомнила, что в тот день с нами тут была еще девушка, лица которой я даже не помню. Он спросил: — Почему? Всего одно слово, но я разу поняла, что именно он хочет знать. Такой простой вопрос. И как же сложно ответить на него. Я сказала: — Я всё написала в письме: я стала обузой. Если бы я оставалась с тобой дальше, то рано или поздно утянула бы за собой на дно. Он вскричал: — Это мне решать, обуза ты или нет! Какого хрена, Маргарита? После этой вспышки ярости он замолчал. Затем спросил холодным тоном: — Я тебе хоть немного нравился? Да как он смеет спрашивать такое? Хоть немного нравился? Настал мой черед отвечать в запале: — Я люблю тебя! И буду любить всегда! И именно поэтому я понимаю, что ты слишком хороший, чтобы прогнать меня. Его глаза расширились, он повторил: — Я — хороший? Я сказала жестко: — Здесь только один плохой человек, и это — не ты. Каким-то звериным чутьем он подловил мое движение: рванул ко мне за секунду до того, как я начала падать назад. Он уже не успевал выпустить трос в дерево и всё, что ему оставалось — схватиться за меня. Мы вдвоем камнем рухнули вниз, и воды реки поглотили нас.33.
20 января 2019 г. в 18:07