This pain is just too real

      — Долго ты ещё пялиться будешь? — у Джеймса голос слишком свербящий, именно такой, что пробирает до костей. Чарльз слегка ёжится, опускается на сено и закусывает губу. Ему нужно что-то сказать, хоть что-нибудь, но он молчит. Джеймс словно мысли его читает, кривит губы в усмешке, говорит:       — Разведчики докладывают, что война еще не скоро, — Чарльз усмехается наподобие Джеймса, выдаёт:       — Эти разведчики докладывали и обратное, ты же знаешь. Скоро война, Джеймс, если уже не началась.       — Мы готовимся к ней, Чарльз. Везде проводятся учения. Или ты не видишь? — он злится; Чарльз чувствует это, но не может понять, в чём причина. Неужели в сказанных только что словах?       — Ты должен был покинуть город. Ты и Рейвен.       — И оставить тебя? Бежать с позором? Покинуть родину? Ну уж нет!       Между ними зависает тягостное молчание. Они не смотрят друг на друга, лишь руки Джеймса обнимают Чарльза, губы целуют щёку. Ей-богу, собака! Верный, как и это животное.       Чарльз лишь слабо выдыхает и обнимает Джеймса в ответ. Слишком жарко, но они почему-то чувствуют, что это необходимо. Пот струится у Чарльза на загривке, но он и не обращает внимание, а лишь притягивает Джеймса к себе, чтобы поцеловать его в губы. Поцелуй длится всего лишь мгновение, но этого достаточно, чтобы выдохнуть резко, когда тот отстраняется.       — Джеймс, что? — Хоулетт весь напрягается; Чарльз видит это по желвакам, по перекатывающимся под рубахой мышцам. Здесь, в степи, слишком тихо, но это и пугает. Тучи сгущаются над куполом ситцевого неба, но… Слышится звук мотора. Джеймс вскакивает с земли и смотрит в небо.       — Джеймс?.. — тот оборачивается к нему, смотрит тяжёлым взглядом, а потом выдаёт:       — Захватчики пришли. ***       Чарльз бежит к себе домой. Небо всё чернеет от дыма — всё дело в раскрывающихся капсулах бомб. Удушливый газ пробирается к нему в лёгкие, на глаза наворачиваются слёзы. Джеймс попросил убежать, не дал даже обнять себя, оттолкнуть и побелевшими губами прокричал:       — Чарльз, беги домой! Живо!       В его голосе было столько испуга, что Чарльз повиновался ему и побежал прочь. Ведь там же ничего не произойдёт, да? Чарльз бежит к себе домой — толпы людей в ужасе несутся к нему навстречу. Он пытается протолкнуться, но слишком огромная давка. Страх сковывает ему ноги, и это как красный стяг над сопкой, как сигнал бежать быстрее. Лишь бы не застать вместо хижины пустое место, лишь бы…       — Чарльз! — это голос Рейвен. Он бежит на звук её дрогнувшего голоса. Наконец ему удаётся завидеть светлую головку, но картина, представшая перед ним, выбивает почву из-под ног.       Рейвен лежит вся в луже собственной крови. Бомба расплющила ей ноги, и вместо ног там теперь кровавая каша. Он видит в этом месиве белые кости, раздробленные в крошку. Она дышит надсадно, запрокинув голову. И у неё глаза, кажется, стекленеют.       — Рейвен! — он падает перед ней на колени, не обращая внимание на кровь, окрасившую его штаны. Обнимает девочку за плечи.       — Я, что… Умираю? — у неё такое детское удивление, что она выпучивает свои глаза. Чарльз молчит: он боится открыть рот, боится, что оттуда выйдет крик. Рейвен как-то по-взрослому смотрит ему в глаза:       — Но… Я не хочу умирать, — тихо говорит она, её голос заглушается свист бомб.       Её тело начинает биться в судорогах, Чарльз прижимает её к себе, злые слёзы подступают к глазам. Через секунду её тело больше не дрожит, только очи так и остаются открытыми, смотрящими куда-то в сторону неба. Она любила жизнь. Слишком любила, чтобы умирать так рано. И теперь её взгляд устремлён куда-то ввысь, как и до этого, словно она прощалась с этим лазоревым небосводом, словно это единственное, на что хватило её сил.       Чарльз старается встать, но не может. Голова у него кружится, а Рейвен, как сломанная кукла, опускается в лужу крови. И Чарльз только сейчас замечает, что у неё голова словно отделилась от шеи: так неестественно она наклонена… Воздух пропитан сгоревшим мазутом, Чарльзу, кажется что он теряет сознание… ***       Голова у него раскалывается. Он открывает свои глаза; такое ощущение, что веки налиты свинцом, слишком тяжело их поднимать, больно. Мигрень не даёт покоя, и он пытается выдавить из себя хоть какой-нибудь вздох, стараясь облегчить голову, перенасыщенную кислородом, но губы слиплись от пота.       — Где я?.. Что произошло?.. — Чарльзу всё-таки удаётся открыть рот.       Он пытается осмотреться, но шею ломит. Всё тело горит. Его грубо хватают за шиворот и поднимают на ноги, толкают в колонну таких же людей, как и он.       Немецкий офицер, одетый с иголочки, смотрит на них слишком пристально и вычурно. Его некрасивый рот кривится в усмешке, он шипит:       — Wir haben dein Land ergriffen! Du bist unser Sklave! Jeder Widerstand wird bestraft! Weil wir zivilisiert sind Land, es gibt eine Wahl: Arbeit für unser Land und bringt Vorteile, oder Sie gehen auf die Kosten. Gehen Sie voran, wer ist bereit, für das Dritte Reich zu arbeiten!       Чарльз немножко смыслит в немецком и на удивлённый взгляд товарищей шепчет:       — Он говорит, что мы рабы. Любое сопротивление будет караться! Поскольку они цивилизованная страна, нам предстоит выбор: работать на страну оккупантов и приносить им пользу, либо нас отправят в расход. Он просит выйти вперёд тех, кто согласен работать на Третий рейх.       Послышался возмущённый шёпот. Никто так и не вышел вперед. Немецкий офицер усмехнулся и брезгливо выплюнул:       — Dann sind alle im Konzentrationslager! — их окружала армия немецких офицеров.       Когда один из их колонки не захотел идти, ему дали прикладом вдоль позвоночника. Он вскрикнул и повалился на землю.       — Steh auf, Schwein, — прокричал один из солдатов. Пожилой мужчина вышел вперёд и дрожащим голосом прошептал:       — Пожалуйста… Позвольте мне осмотреть его, я прошу вас…       Немецкие офицеры стали перешёптываться: явно из них никто не знал этот местный язык. Тогда Чарльз вышел вперёд. Ноги у него дрожали, как и губы, но ему удалось открыть рот и просипеть:       — Lass es mich untersuchen. Es wird dir nicht schwer machen, ich flehe dich an, — немецкие офицеры переглянулись между собой, но отступили, позволив деду выйти вперёд.       Он наклонился к упавшему и ощупал его поясницу. Сквозь сжатые зубы юноши — Чарльз только сейчас разглядел, что тот был юношей — вылетел сдавленный стон.       — У него повреждён позвоночник, его придётся…       — Нет! — в один голос прокричала вереница заключённых. — Мы понесём его.       Двое рослых парней вышли вперёд и взяли пострадавшего на руки. Толпа заключённых направилась вперёд. Перед лицом Чарльза всплыло утонувшее в крови лицо Рейвен. Его передёрнуло, но не от холода, а от дикого ужаса. Ему захотелось зарыться в землю, но он не мог позволить себе этого. Всё нужно сносить ради собственный Родины. Его глаза уставились на небо, куда когда-то были устремлены глаза ребёнка, желающего просто жить.