Femdom party

      Массивная, крепкая дверь мягко закрывается, тут же щелкая замком, а это значит только одно: игра началась. Он бросает взгляд на женщину, что устроилась в кресле, расположив руки на подлокотниках и хищно наблюдая за каждым движением. Черная челка, выстриженная аркой, небрежно спадает на брови, блестящая и прямая, а гладкой светлой щеки касаются выбившиеся из низкого свободного пучка волосы.Тонкая стрелка на внимательно сощуренных глазах и почти стершийся за день стойкий тинт бордово-красного оттенка (парень гордился тем, что выбирал его сам) придавали облику еще больше властности, и Мину хватило бы этого, чтобы встать прямо сейчас на колени.       Однако сегодня у них другие планы.       Юнги скидывает одежду: свободную шелковую пижаму, черные штаны скользят по абсолютно гладким ногам. Маленькая прихоть, с которой пришлось согласиться, ради чего Мин терпел сначала еженедельный воск, а затем ежемесячный лазер, который позволил больше не думать об отрастающих волосах.              Девушка уложила его на кровать, крепко привязав по рукам и ногам, что полностью раскрыло для любого воздействия его маленькое, чувствительное тело. Из-за этого Юнги чувствовал себя совершенно беспомощным и в прямом смысле распятым, лежа в позе буквы Х с завязанными глазами и ничем не заткнутым ртом. Он старался дышать ровно, не слишком глубоко и часто, но все равно сбивался, и из горла то и дело выходил боязливый, загнанный хрип. В комнате стояла абсолютная тишина, казалось, проходившаяся по каждому участку оголенной кожи легким ветерком.       Мин не мог сказать, сколько он продолжал лежать в полной темноте и тишине, дрожащий от невозможности вырваться и даже пошевелиться. Счет времени давно потерялся, утягивая в мягко шумящий в голове водоворот, полностью отрубая ощущение реальности.       Поэтому парень вздрагивает, слыша стук каблуков совсем рядом с собой, и ему даже кажется, что он ощущает чужое дыхание над ухом. Он ожидает касания, слова, хоть чего-то, однако шаги идут по кругу, отдаляясь у другого края кровати и приближаясь вновь, уже с правой стороны, заставляя всю правую половину тела дрожать и покрываться мурашками. В мыслях билось отчаянное «не томи», собирающееся слететь с языка, и Юнги пришлось сжать зубы, чтобы не ляпнуть что-то, за что его после накажут. Ему не для этого оставили открытым рот.       Стук доходит до плеча, останавливаясь, будто наткнулся на стену. И снова эта давящая, наэлектризованная тишина, что заставляет все тело напрячься в предчувствии.       Кончик мягкого кожаного стека касается внутренней стороны бедра и невесомо ведет вверх, проходит в опасной близости от приподнятого члена, чтобы перейти к другой ноге и повторить то же самое. Мин сводит брови и кривит губы, пальцы нервно сжимают веревки, и так хочется выгнуться и заерзать, но он зафиксирован слишком надежно и крепко. Ему кажется, что еще секунда — и он сорвется, если сейчас не произойдет хоть что-то…       Кожа бьет по бедру, и в ту же секунду Мин слышит собственный вскрик. Скорее от неожиданности и удовлетворения, чем от боли. Однако он держит себя и свой голос, когда удары жгут дальше, выстраивая наверняка красные линии отпечатков на тонкой коже ног.       И лишь когда боль доходит до паха, а стек ласково, будто ставя печать, шлепает по яйцам, Юнги чувствует, как сильно у него стоит. И сейчас, перед этой женщиной, ему становится неловко и стыдно за то, что никогда не было проблемой с другими; парень дергается, стараясь прикрыться, но не может даже согнуть колен.       Сверху слышится мягкий смешок. Было ли это одобрением, или верхняя забавлялась над таким слабым, готовым униженно просить сабом, но спустя миг она начинает наносить удар за ударом по бокам, выбивая из юноши все мысли, кроме как о том, насколько ему больно и одновременно хорошо. Юнги терялся в избытке ощущений, в пылающих огнем следах, что сливались воедино и горели одним большим ожогом на животе.       Стек следует выше, хлестко раскрашивает ребра и грудь; по два удара крест-накрест приходятся по соскам, и саб, не стесняясь, на каждом кричит от льющего по телу удовольствия, отдающего пульсацией в самые ступни и головку сочащегося смазкой члена. Женщина выбивает стоны умело, будто, не жалея, бьет по клавишам, беря не мелодичные, отвратные по звучанию, но задевающие за живое аккорды.       Ключицы, мягкие удары по шее, руки, ладони, подмышки — не остается ни одного места, на котором не было бы болезненного следа, разогревающего кожу. Несколько раз поглаживания-удары достаются мошонке и основанию органа, стек царапает по длине и задерживается в самом верху; изогнутое кожаное ребро встает уголком на уретру, растирая и крутясь, как отвертка, заставляя Юнги биться в истерике и невнятно скулить и кричать пересохшими губами от неприятных-приятных спазмов. Его руки затекли и болят от бесполезных рывков, щиколотки почти онемели от постоянного напряжения, и при мысли об этом в глазах почти собираются слезы. Но.       Осталось всего одно место, которого еще не касались, оно ныло больше избитого тела, все еще ждущее внимания.       Наигравшись с зудящим от сильного трения членом, Верхняя отходит от кровати, и Мин мог бы поклясться, что она любуется результатом работы. О, ей открывалась потрясающая картина: все еще раскрытый и слабый, беззвучно скулящий и так и не кончивший саб, вдоль и поперек исполосованный красным. Он чувствовал влагу на своем открытом лбу, так что, должно быть, пот делал Юнги еще более сломленным и униженным, а вид дополнял все еще стоящий до боли, истерзанный орган. Они не использовали бондажи или кольца; хватало одного приказа, чтобы Мин не кончал столько, сколько потребуется, пусть даже ему в простату будет без конца вибрировать игрушка, а на головке смыкаться умелые, настойчивые губы. Потребовалось много времени, чтобы научить Юнги выдержке, чтобы он не изливался от пары касаний и держался достаточно долго, чтобы Верх успел сделать все, что задумано. Сколько раз они проводили бессчетное количество времени, когда женщина проверяла саба на прочность, воздействуя сразу на все чувствительные точки, но в какой-то момент он дошел до того, что мог сдержать себя при любых обстоятельствах.       Однако когда длинные ногти невесомо проводят снизу вверх по обеим ступням, из Мина выходит жалобный вой, от которого впору задохнуться. Он сгорает в экстазе, раздавленный и пораженный, мочит слезами повязку и выскуливает мольбы и просьбы, но все это не заставляет пытку закончиться, и чувствительная кожа подвергается воздействию снова. Женщине прекрасно известно, как отзывчива его реакция на любое касание там, и она намеренно изводит своего саба, оставляя сладкие, пульсирующие полосы своими ногтями на ухоженных стопах. Вчера ей пришлось связать Юнги прямо в ванной, чтобы иметь возможность обработать загрубевшую кожу пемзой и скрабом, а после нанести крем, и заткнутый рот не уберег их обоих от отлетающих эхом от стен криков и скулежа, которые Мин издавал даже несмотря на разрешение кончить столько, сколько захочет.       Зато теперь Верхняя с садистским удовольствием мучила нижнего, вставляя свои пальцы меж пальцев его ног, пока парень хрипел наверху, уже не способный на связную речь. Если сравнивать, то менее чувствительными были пятка и передняя часть стопы; более отзывчивыми оказались пальцы и внешние стороны стоп. А кончить от простого массажа Мин был готов, когда дело доходило до-       — Не надо… — всхлипывает он впервые за сессию, когда чужие большие пальцы трут середины ступней с внутренней стороны, в то время как остальные жестко захватили сверху.Юнги пытается крутить ногами, поджимает пальцы и вытягивает носки наподобие балерины, но это не способно разжалобить женщину. От слишком сильного возбуждения член заболел, смазка обильно стекала по длине, принося щекотный, раздражающий холод, дразнила не смеющего дойти до разрядки саба.       И когда Мин думает, что прямо сейчас потеряет сознание от пляшущих перед глазами звезд на черном фоне, его ноги наконец оставляют в покое. Не сходя с места, женщина начинает чем-то шуршать, слышится копошение, а через пару секунд в треугольник меж разведенных мужских ног падает что-то легкое. Одежда.       Стек давно отложен; прикосновения сменяются на широкие, нежные: женские ладони мягко оглаживают гладкую, без единого волоса кожу, которая всегда вызывает волны восхищения и неконтролируемое желание трогать. Верхняя начинает движение, и теперь лишь ее левая рука ведет вверх по правому боку Юнги, пока не останавливается у плеча. Женщина медлит немного, а потом ставит на кровать согнутую в колене ногу, вторую перекидывая через бледную грудь. Она тут же сжимает миновы ребра крепкими бедрами, круговыми движениями потираясь мокрым лоном чуть ниже солнечного сплетения, пачкая его густой, скользкой смазкой. Дыхание у Юнги, выровнявшееся было немного, сбивается вновь от тяжести тела и того, что оно вытворяет. Ему всегда было приятно быть выпачканным в естественном соке, и осознание, что прямо сейчас тот покрывает настолько большую часть кожи, приносило восторг.       Юнги облизывает губы, хотя знает, что это почти бесполезно. Но не может не предвкушать то, что неизменно последует дальше, когда его верхняя оставит достаточно следов. Тем не менее, он все еще наслаждался весом этой высокой, статной женщины на себе, даже когда та откровенно вдавила саба в высокий матрас, в полной мере показывая свою над ним власть.       Она останавливается буквально на миг, почти тут же срываясь вперед, буквально парой движений двигая икры под разведенные руки Юнги, чтобы было удобней сидеть. Связывая его в самом начале, она уже знала сценарий, а потому теперь не было никаких неудобств в их позе, так что оставалось лишь устроиться поудобнее перед тем, как нижний начнет свое дело.       Тот даже вытягивает шею, стараясь поднять голову максимально высоко, когда чувствует, как чужие колени разъезжаются шире, а теплое лоно становится ближе к лицу. Ему так сильно нравится ощущать этот жар у своей головы, что окутывает и обнимает, позволяя чувствовать себя самым защищенным на свете.       Его челку сгребают сильные пальцы, прижимая затылком к кровати, и наконец влажное лоно оказывается в каких-то миллиметрах от нетерпеливых губ.Верхняя ясно показывает, чего хочет сегодня; от Мина не потребуется ничего, кроме его юркого, ловкого языка, который он с готовностью выставляет, дразняще обводя гладкую кожу вокруг, полностью игнорируя половые губы, более чувствительные и желанные. Он знает, как растянуть удовольствие, а потому пытается дотянуться до лобка, ласкает самым кончиком языка местечко прямо над клитором, соскальзывает вбок и лижет настойчиво, бойко, пока за волосы не дергают, приказывая двигаться дальше.       Тогда саб дает волю своим желаниям, толкается внутрь и собирает стекающую в рот и на губы сладкую смазку, ведет вверх, максимально надавливая, но все еще медленно и внимательно, теребит розовую кожу круговыми движениями языка. Сверху слышится лишь слегка тяжелое дыхание — верхняя всегда тихая, не в ее правилах болтать во время секса, кричать и стонать, эти действия она полностью оставила сабу. Мин любит эту ее особенность, потому что ничто не мешает сосредоточиться на действительно важном.       Место, которое он вылизывает, слегка натягивается, и Юнги, поняв намек, ведет языком вверх, к клитору, открытому специально для его ловких и быстрых движений. Он оставляет на бугорке самый кончик, тут же посылая в язык мелкую дрожь. Мин давно научился управлять своим ртом, заставляя его двигаться так, как нужно, а потому мог сколько угодно задерживать быстро дрожащий язык на одном месте, доводя партнершу до яркой, долгой разрядки.       Рука в его волосах напрягается и давит сильнее, в то же время влажная щель грубо жмется ко рту, втираясь в раскрытые губы и задевая подбородок и нос. Юнги все еще работает языком, не желая бездельничать, но, к большому разочарованию, почти перестает ощущать вкус. Тогда он крепче сжимает губы и двигает ими так же быстро, как до этого делал на клиторе; он чувствует, что смазки становится больше, а чужие движения — рваные, путанные, предвещают скорый конец.       Десяток толчков — и женщина замирает, давя на миново лицо почти до боли, дрожащая в его волосах рука выдает судороги оргазма. Они не двигаются по меньшей мере несколько минут, оставаясь в такой же, только чуть более расслабленной позе, и Юнги чувствует себя просто волшебно, когда на его лице подсыхает чужой сок, а мягкие половые губы все еще касаются рта, позволяя иногда целовать их и ненавязчиво трогать языком.       Не вставая, Верхняя откидывается назад (нижний не может сдержать улыбки, наслаждаясь сминающимися на его груди мягкими ягодицами), опирается ладонью о чужую подвздошную кость, прежде чем коснуться все еще стоящего члена своей мягкой, красивой рукой. Их условный знак, служащий разрешением, на который Юнги реагирует тут же, сосредотачиваясь на ощущениях в паху.       Тело над ним переворачивается, ложась еще большей тяжестью, живот к животу; гладкими голенями женщина касается напряженных затекших рук, о которых саб успел позабыть. Они тут же отзываются болью, и парень шипит, однако хватает пары нежных поглаживаний по бедру, чтобы его успокоить.       А затем потерявшей чувствительность головки касаются горячие губы, и все остальное становится неважным.       Ей не нужно даже брать глубоко, чтобы заставить саба тихо постанывать от обсасывания самого верха и настойчивого языка, лезущего в уретру. Теперь никто не мешает Юнги толкаться в жаркую тесноту, достигая разрядки. Он напрягается сильнее, чувствуя накатывающую волну, а потом издает короткий, глухой полустон, изливаясь прямо в ласкающий рот. Сейчас разрешили, сейчас можно, так что он просто расслабляется, позволяя женщине продлевать свой оргазм мягкими движениями и поглаживанием яиц и мошонки.              Сыльги начинает с рук, быстрыми, отточенными движениями ослабляя узлы, после чего веревки падают истощенными змеями вместе с ослабшими конечностями Юнги. Он блаженно стонет, даже не пытаясь двигаться, пока из плена освобождаются лодыжки.       Девушка собирает веревки, складывая их в отдельную коробку, после чего, наконец, снимает повязку с миновых глаз. Она проводит ладонями по мокрому не только от пота лицу, нежно убирает прилипшую челку, зачесывает смоляные волосы назад. Потом помогает нижнему поменять положение, собрать ноги и руки, и аккуратно укладывает того на бок, бережно обходясь с болящими мышцами.       — Сорок три минуты сегодня, — по традиции известила Сыльги, присаживаясь рядом и поглаживая чужую влажную спину.       — Быстро, — отзывается Мин шелестящим голосом, хотя предпочел бы не делать этого вовсе. Он слишком измотан, чтобы думать о чем-то, кроме любимого геля для душа и крепкого сна сразу после. — Хочу в душ.       — Идем, — Юнги переворачивается, чтобы девушке было удобнее подхватить его на руки. Разница в их росте была в пользу Мина, но это совсем не мешало парню кататься на чужой спине или быть переносимым до ванной после сессий: пять дней спортзала в неделю сделали Сыльги сильнее, по меньше мере, в два раза, так что она с легкостью приседала с тяжелой штангой на плечах. Шестьдесят килограммов чужого веса не были для нее такой уж проблемой. А Юнги нравились ее твердые бедра и крепкие руки, особенно, когда он разминал девушке мышцы после тяжелого дня.       Ванна наполняется быстро благодаря многосторонней системе подачи воды, и уже через пару минут оба удобно устраиваются, нежась в объятиях друг друга.       Уха благодарно касаются женские губы, а ладони поглаживают впалый живот, давая ощущения, полностью контрастные тем, что были во время сессии. Мин любил это время, любил чувствовать себя самым редким сокровищем на земле, пока его ласкала любимая женщина, которой он только что дарил удовольствие, и которая делала то же самое для него.       — Спасибо, — шепчет Сыльги, потираясь носом о минову шею. И Юнги ничего не отвечает, лишь устало откидываясь на чужое плечо.