Запах дурмана

Тот день, а точнее, вечер, мне вспоминать больно. Больно почти до слез. Потому, что я тогда был счастлив, очень счастлив. Наверное, это был единственный по-настоящему счастливый для меня день. Она строила из себя циничную сволочь, но у нее плохо это получалось. На самом деле она любила эту гребанную жизнь. Наслаждалась ею. Каждый день у нее был последним, и это беспечное настроение отражалось на каждом ее движении... Все мы тогда были взвинчены. И я тоже, хоть и старался не подавать вида. Как я на самом деле переживал, волновался, и как рад был, когда она победила эту лусканскую шавку. Как замирало мое сердце, когда клинок его фальшиона со свистом рассекал воздух в дюйме от ее шеи. Весь этот напряг вылился в буйную пирушку вечером того дня, в "Утонувшей Фляге". В ней участвовала, наверно, половина города. Много их было. Но неважно. Она сидела у барной стойки и глушила эль гигантскими глотками, мало обращая внимание на то, что происходит вокруг. Я смотрел на нее, и у меня складывалось ощущение, что она не рада собственной победе, такое сумрачное было у нее лицо. Честно говоря, мне хотелось, чтобы она перестала хмуриться. У нее глаза были похожи на буйную зелень Сумеречного Леса, умытую дождем или просто покрытую утренней росой. А на лице у нее опять были следы зеленой краски. Лесная девочка. Белка. Я называл ее Белкой. Так ей нравилось. Она просила называть ее так. Но эти ее друзья возмущались (особенно ханжа-паладин): "Ну что ты, Виллоу... как можно... мы ведь уважаем тебя...". Черта с два, если бы вы ее действительно уважали, то исполнили бы ее желание, так-то вот. Но я не об этом. Она была совсем мрачная. Коротышка Гробнар ударил на своей лютне какую-то заводную мелодию, под которую многие пустились в пляс. И тогда Кара (она, кстати, тоже называла ее Белкой - но, скорее, потому, что так наша предводительница действительно казалась менее солидной) подбежала к ней, подняла со стула и потащила танцевать. Колдунья тогда вскочила на стол, втащив Белку за собой едва не силой, и они вдвоем начали вырисовывать довольно сложный узор танца. Сначала Белка делала это неохотно, но потом - и я был благодарен Каре - ее глаза заблестели. Она задала такой темп, что колдунья спрыгнула и объявила, что "с эльфами больше дела не имеет". Как я тогда решился? Я не был пьян, но все же я влез на стол, встав напротив Белки и сказал что-то язвительное, вроде "такую неповоротливую разведчицу я не взял бы и за медведем". Она что-то весело ответила мне, что - я не расслышал. Музыка продолжалась, и мы вдвоем устроили на столе настоящее сражение. Танцуя, мы пытались спихнуть друг друга со столешницы на пол. Колченогий ветеран трактира ходил под нами ходуном и становился на дыбы, но ни она, ни я не сдавались. Она ускоряла темп. Мы отбивали какой-то безумный ритм каблуками наших сапог, ухитряясь в промежутках между стремительными полетами над полом попадать в такт друг другу. Люди хлопали нам, смеялись, даже делали ставки, кто из нас первым слетит со стола. Все. Кроме него. Он сидел в углу над нетронутой кружкой эля. Его лицо было мрачнее тучи. Он бросал осуждающие взгляды на нее и... ненавидящие - на меня. Он завидовал мне, и я понял это. Он не мог прыгнуть к ней на стол, как это сделал я. Он не мог так уронить свое достоинство, он был паладином. И теперь он изучал нас с суровым неодобрением, а мы ведь просто танцевали. Лютня давно смолкла, и музыкой нам служил дробный ритм наших каблуков. Я не уверен, что смогу когда-нибудь повторить то, что мы с ней тогда выделывали на этом чертовом столе. Кто из нас менее вынослив, мы так и не узнали. Нас подвел именно этот стол. Он просто развалился с тяжелым предсмертным скрипом. Точно пополам. И мы с ней спрыгнули на пол одновременно, захлебываясь от смеха. Я увидел, как она бросает несколько золотых из кармана своему бесполезному дяде - в качестве оплаты за эту никудышную мебель. А потом исчезает в дверях трактира - отдышаться. Я вышел следом за ней, чувствуя себя счастливым. Да, я был счастлив, действительно счастлив. - Здорово было, - довольно сказала она, потягиваясь и подставляя личико лунному свету. - Ты достойный противник. Ее глаза мерцали в синей темноте фосфоресцирующим зеленым блеском. Со стороны моря налетел ветер и ударил меня запахом зацветающего дикого цветка, который некоторые называют пьяным вьюнком, а некоторые - просто дурман-травой. Так пахла она, Белка... - Ты тоже, - впервые в жизни признался я и сделал то, чего не ожидал от самого себя - взял ее за подбородок и на секунду прикоснулся губами к ее нежной щеке. Она замерла - на секунду, прежде, чем размахнуться, и... Однако я увернулся, и она только чуть-чуть задела мою щеку. - Ты приключений ищешь, да? - поинтересовался я ехидно. Не знаю, что она тогда увидела в моих глазах. Подозреваю, что я смотрел на нее совсем не так, как обычно. - Тебя это не касается, - сказала она, вызывающе вздернув тот самый подбородок, к которому я прикасался за секунду до этого. - Правда? Она была немного ниже меня ростом. На несколько дюймов. Но мне не пришлось сильно наклоняться. Она не отвечала на мой поцелуй, но и не отталкивала меня, что показалось мне странным. Я чувствовал в ней... удивление и любопытство.Так, словно до этого момента никто и никогда не касался этих губ. Этих теплых, приторно-сладких, пьянящих губ... Несколько тягучих, как капли меда, мгновений, и ее губы раскрылись, а руки легли мне на плечи... Я готов был обхватить ее талию, чтобы прижать ее к себе, ощутить жар ее тела, упругость ее груди... Рваный бой каблуков о доски ныне почившего стола звучал в моих ушах, и я хотел, чтобы этот миг тянулся вечно... Внезапно она с неожиданной силой оттолкнула меня, и на сей раз я уклониться не успел. А потом не успел еще раз. - Девятью Адами... - прошипела Белка с досадой, переводя взгляд с меня на стоящую у дверей трактира Шандру. Чертова крестьянка! Секунда - и Белка исчезла, как умела исчезать только она. Стук в висках медленно утихал, а я приходил в себя. Наконец я нашел в себе силы посмотреть на Шандру. Она стояла с открытым ртом, и я внезапно ощутил прилив жгучей ненависти. Это из-за нее Белка оттолкнула меня. Если бы она не вышла... и не увидела, как мы целуемся... - Челюсть-то подними, - сказал я ей. - Я на твои зубы не позарюсь, а вот местным карманникам самое то. - Похотливое животное, - буркнула она с каким-то фальшивым отвращением. Похотливое? Я посмотрел на нее, оценивая степень своей похоливости. Возможно, еще вчера я был бы не прочь затащить ее в постель. Но не сегодня. И не завтра. После этого безумного танца, и после этого не совсем взаимного поцелуя, и даже после пощечин... После сегодняшнего вечера для меня будет существовать только Белка. Я так и не ответил Шандре, молча пройдя мимо нее обратно в трактир.