Запах дурмана

Что там у нас, за полночь перевалило? Что сейчас - сегодня? Или уже завтра? Или, может быть, никогда?.. Я отхлебнула из кружки. Мне хотелось опьянеть. Знали бы мои дорогие соратники, что их непогрешимая предводительница оглушает свой разум элем... Касавир бы мне этого не простил. Горькая капля сбежала с губ по подбородку, сорвалась на грудь и потерялась в одежде. Ночь была прохладной, луна - огромной. Она нависла надо мной, глядя в моё лицо с безмятежным любопытством и купая серебряные пальцы в до странности близком море. Еще глоток, и она куда-то поплыла - должно быть, я ей надоела. Мои пальцы уцепились за шереховатую черепицу крыши, как за последнюю соломинку, попавшую в поток дурмана и моего безумия. На самом деле я сумасшедшая, просто об этом мало кто догадывается, ведь я никому не рассказываю о том, что вижу, глядя в бездну звезд над моей головой... и что вижу потом, закрывая глаза. Еще один глоток, и небо падает на меня. Или я в него. Я еще не пьяна, просто я... Скрежет по черепице возвращает меня в реальность. - Ох, надо же. И что это у нас тут? - Глаза есть, смотри сам. Чего надо, Бишоп? - Ничего. Я думал, мне одному не спится. Я пожала плечами и пододвинула к нему кувшин с элем: - Будешь? Он, вроде бы, удивился: - Ты чего это вдруг? - Будешь или нет? Ухмылка. Блик на маленькой пряжке, шероховатый бок фляги слегка серебрится от прикосновения любопытной луны. - У меня есть. За что пьем? Я наполняю свою кружку. - За жизнь, смерть и прочую лабуду. За Орден Сияющего Солнца и откромсанную конечность Тира. За черные фальшионы и чертовы серебряные осколки... За справедливость, да упокоят боги ее душу. Не переставая ухмыляться, он трогает мою кружку флягой. - Хороший тост, девочка. Сделай милость, произнеси его как-нибудь при Касавире. Ты меня так порадуешь! - Тебе не наплевать на него? Горькое питье согревает меня изнутри. Обманчивая ясность ума, легкость тела. Близкое небо... - Он меня раздражает. Смущает окружающих не хуже любого демона. Хотелось бы мне прикончить его. Возможно, когда-нибудь я так и сделаю. - И осчастливишь его смертью за правое дело? Да ну тебя. Сдавленный смешок: - Поддела. - А ты думал. За паладинов. - Ага. Пусть земля им будет пухом. Едва слышный стук сосудов. Он отхлебывает из фляжки, потягивается. - С чего это ты вдруг решила напиться? - Чтобы окосеть и увидеть мир в ином свете. - И давно тебе для этого необходима выпивка? Последняя фраза чуть-чуть выталкивает мой сонный разум из оцепенения. - Что за странные вопросы, Бишоп? - Ну... я почему-то думал, что ты в детстве в дурман-роще на болотах заблудилась, да так полголовы там и оставила. - Что ты хочешь этим сказать? - Ты все время поступаешь так, будто живешь в другом мире. Смотришь, но ничего не видишь - или наоборот, видишь слишком много, хотя, казалось бы, и не смотрела. Смеюсь. - Ты будто бы Гробнара описываешь. - Вот и сейчас ты слушаешь, но не слышишь. Я вздыхаю. Что-то не хочется мне сейчас спорить. И - честное слово - мне совсем не хочется услышать, сколько еще он обо мне знает. - Заткнись, а? - Это приказ, девочка? - Я тебе не девочка. - Не горячись. Давай, косей. Я попыталась сделать сердитое лицо, но он только улыбается. Ох, Бешаба, ему это совершенно не идёт. - Давай я тост скажу? - Валяй. Он поднимает фляжку и кивает мне: - За тебя. - Тогда вставай, и чокаться не будем. - Тебе когда-нибудь надоедает острить? Я не отвечаю, глотая теплый эль. Ещё немного - и я, наконец, усну. Выпивка - хороший союзник в борьбе с бессонницей, но опасный. Завтра утром я буду думать, что всё это было сном - запоздалым болотным мороком - и Бишоп не сделает ни единого жеста, который мог бы меня переубедить. А сейчас он смотрит прямо перед собой, и глаза у него почти чёрные. А луна гладит его профиль так, как я никогда не осмелюсь. Даже во сне.