advienne que pourra

Артур не осознает своего бессмертия. Он не чувствует себя иначе, только гибель освободила его от невыносимого груза ответственности, воссоединила его с тем, кого он не надеялся увидеть вновь. Его душа по-прежнему помнит, как была заперта в смертном теле, она стеснена этой памятью, и Артур не торопится ее отринуть. У него есть на то все время мира. Едва дождавшись завершения пира в его честь — не услышав и половины путанных объяснений, не ответив и на десятую долю бессчетных вопросов — он сжимает ладонь Мелеганта и позволяет забрать себя в Царство мертвых. Утер в ярости — он прожигает их спины тяжелым взглядом, он оскорблен, но Артур никогда не боялся гнева богов. Нет смысла начинать теперь. Объятия Тьмы знакомы и утешительны, как должна была быть смерть, и часть Артура по-прежнему стремится к ней, жаждет ее покоя, но… Он все еще нужен — не людям Британии, но Мелеганту, и отыщет на это силы. Они почти не говорят. Артур не может — годами он держал в себе слова, что не мог озвучить, похоронил их слишком глубоко. Он устал, и пусть его тело больше не нуждается во сне, его душе нужно время окрепнуть. Привычно — будто не прошло тринадцати лет — он позволяет себе расслабиться в объятиях Мелеганта, утыкается носом в его шею и вдыхает знакомый запах, провалиться в целительный сон. Они почти не говорят. День за днем они не произносят ничего, что имело бы вес — ничего, что должно быть сказано, и пусть их нежность возвращается легко, Артур видит… Стыд в глазах Мелеганта, печаль и сожаление — отчаяние, что питается их молчанием. Артур никогда не хотел наказывать его, как бы глубоко ни был ранен, но он не уверен, что знает, как сделать первый шаг. — Ты больше не пленник своего царства, — заговаривает Артур однажды. — Как долго… как долго ты был свободен? Губы Мелеганта изгибаются в горькой, неприятной гримасе, в его глазах насмешка — быть может, над самим собой. — Тринадцать лет, — говорит он просто. — Тринадцать лет с тех пор, как я вернул право покинуть собственное царство. Тринадцать дней с тех пор, как я сделал это. Тринадцать дней. Ровно столько прошло с судьбоносного пира — со смерти Артура, что подарила ему новое начало. Неужто то был первый раз, когда Мелегант добровольно покинул свои владения? Не волею ли сил, что не подвластны даже богам?.. Решение приходит к Артуру легко, не принося с собой и толики сомнений. Он знает, что делать — как разорвать тяжелую, гнетущую недоговоренность между ними. — Идем, — он поднимается на ноги и протягивает Мелеганту руку. — Идем, я хочу… Ты можешь перенести нас в мир живых? Прямо сейчас? Мелегант наклоняет голову. В его глазах мелькает неуверенность, но он не задает вопросов. — Представь место, где хочешь оказаться, — говорит он. — Так ярко, как только способен. Я позабочусь об остальном. Закрыв глаза, Артур представляет себе берег озера близ замка Тинтагеля — скрытое от чужих глаз, уединенное место, где их не потревожит никто. Прикосновение Мелеганта к ладони кажется обжигающе горячим, его магия обвивает пронизывающим холодом — чужеродным, и в то же время необъяснимо родным. Мир смертных встречает их свежим воздухом и запахом приближающейся осени, тихим пением птиц и плеском воды. Над ее гладью, окрашивая небо в бледно-розовый и золотистый, медленно встает солнце. Если бы Артур мог, он выбрал бы закат — в напоминании о давнем, лишь чудом не забытом разговоре, но он не хочет ждать. К тому же… Может быть, так даже лучше. Рассвет — иной символ, и он уместнее сейчас. Мелегант до боли сжимает пальцы Артура. Его глаза широко распахнуты, и чувства в них читать столь же легко, как открытую книгу — удивление, восхищение, застарелую боль. Он забыл, как первые лучи солнца преображают природу вокруг. Он забыл слишком многое в жизни — его забыли — но Артур клянется себе, что найдет возможность все это исправить. — Тогда… тринадцать лет назад, я и подумать не мог, что когда-нибудь мы сможем разделить это мгновение, — говорит он тихо. — Я смирился с мыслью о том, что больше никогда не увижу солнца. Отказаться от него ради тебя было не трудно. Я… отчего ты прогнал меня? — Отпустил, — едва слышно шепчет Мелегант. — Я отпустил тебя. Он морщится и опускает глаза. Артур почти жалеет, что задал вопрос, что омрачил мгновение, которое должно было быть счастливее и легче, но… Смогли бы они притворяться и дальше? Достаточно долго? — Твоя жизнь… — вновь заговаривает Мелегант. — Твоя смертная жизнь продлилась бы не больше мгновения для меня. Счастливого, но какой ценой? Что осталось бы мне оставшуюся вечность? И ты… ты заслуживал большего. Большего, чем быть с тем, кого полюбил? Но в глубине души Артур понимает Мелеганта. Никто не мог предсказать, сколь сильным окажется чувство, вспыхнувшее в его душе слишком ярко и слишком быстро, что он пронесет его через всю жизнь, так и не позволив себе отпустить. Он был бы счастливее с Мелегантом, он знает это, но… Он также покинул бы его, как только истекли бы отведенные ему годы, не заслужил бы бессмертия несовершенными подвигами, оставил бы его вновь в одиночестве, что ранило бы только сильнее после невыносимо короткого мгновения разделенной близости. Он не тешит себя иллюзией: в решении Мелеганта было довольно эгоизма, он всегда ставил себя на первое место, но Артур полюбил и принял его таким. — Я не нашел за эти годы и тени того счастья, что испытывал с тобой. — Он переводит взгляд на озеро, щурится на солнце, едва-едва показавшееся над гладью воды. — Я прошел через множество войн, одержал немало побед. У меня были верные друзья, но я… не любил. Никого, кроме тебя. Я не женился, не завел детей. Я не оставил ничего, кроме памяти, но я не жалею. Артур улыбается, едва заметно и не слишком весело, но искренне. В его жизни было немало боли, но он оставил ее позади, и, может быть… может быть, им всегда суждено было пройти этот путь. Теперь у них есть то, что Артур считал невозможным когда-то — равенство. Или, быть может, лишь обещание его, но и это по-прежнему ценно. Он изменился. Повзрослел и ожесточился, растерял юношескую наивную беспечность — он изменился, телом и душой, только сердце его все также бьется для Мелеганта, все также полно любовью к нему. Как и слова, он слишком долго держал ее сокрытой, и теперь ему нужно выпустить ее на волю. Он поворачивается к Мелеганту. Тот не смотрит на солнце — его взгляд прикован к Артуру, будто он пытается запомнить, выучить заново каждую его черту. — В свете солнца, — говорит Мелегант негромко, — твои глаза подобны редчайшему янтарю. Он делает шаг ближе, протягивает руку, чтобы коснуться кончиками пальцев виска Артура, проследить крошечные линии морщинок в уголках его глаз и линию его ресниц. — Тебе было не место в Подземном мире, — продолжает он. — С течением лет, он погасил бы свет даже твоей души, и я… Я не хочу лгать тебе, говоря, что прогнал тебя ради твоего блага. Я не хочу лгать, говоря, что ни разу не пожалел об этом, но сейчас я верю, что так было к лучшему. Артур медленно наклоняет голову. Он мог бы возразить, но не хочет — что бы он ни сказал, это не изменит итога. Сейчас они вместе, они могут быть вместе вечность, и даже вечности слишком мало, чтобы тратить ее на сожаления. Он смотрит на Мелеганта в ответ. Он упивается его чертами — не позабытыми и за годы, но ненадежная человеческая память не сохранила их остроты, их невозможной, потусторонней красоты. Проклятие больше невластно над ним, но Артур не обманывается — душа Мелеганта по-прежнему больна, по-прежнему истерзана горечью ошибок, ядом ненависти и безумием одиночества, но однажды их близости оказалось довольно, чтобы сдвинуть чашу весов хоть немного. Даже если за века они добавят к этому не более, чем крупицы, этого будет достаточно. Артур по-прежнему не хочет менять Мелеганта. Он любит его тяжелый характер и ранимость, его эгоцентричность и невольную жестокость. Он любит его — таким, какой он есть, его достоинства и недостатки равно. Ему так просто представить, что это чувство не угаснет никогда. — Я люблю тебя, — говорит он с той же легкостью, с которой признался впервые. Когда-то любовь к Мелеганту наполняла его теплом и светом, столь чуждым Подземному царству. Когда-то она причиняла только боль. Артур еще не отпустил ее, не до конца, он по-прежнему приносит жертву — предпочитая бессмертие покою, объятия Мелеганта — объятиям смерти. Он обещает себе не жалеть. Пусть медленно и постепенно, тепло возвращается в его сердце, наполняет его еще робким и слабым, но счастьем. Вновь, Артур выбирает остаться — ради Мелеганта, но ради себя тоже. — Я люблю тебя, — повторяет он, улыбаясь искренне и открыто — так, как не улыбался давно. — Очень сильно. Взгляд Мелеганта смягчается. Последние искры тревоги гаснут в его глазах, сменяясь знакомой и полузабытой нежностью. Артур скучал по ней — так сильно, что у него перехватывает дыхание от осознания возможности увидеть ее вновь. Сколько бы ни пожелало сердце. — Я… — Уголки рта Мелеганта приподнимаются вверх, складываясь в ответную, чуть кривоватую и неуверенную улыбку. — Возможно, ты заметил, что… небезразличен мне тоже. Не в силах сдержать себя, Артур смеется — беззаботно и легко, и узел на его сердце наконец ослабевает, позволяя ему биться как прежде. Мелегант не заставит себя сказать слова любви, даже если… особенно, если чувствует ее. Артур сомневается, что услышит от него нечто иное в ближайшие несколько веков, но ему довольно и тех чувств, что он читает в глубине родных серых глаз. Ему довольно Мелеганта. Сделав шаг навстречу, Артур запечатлевает короткий и почти целомудренный поцелуй на его губах, перебирает пальцами мягкие пряди его волос. От них по-прежнему пахнет полынью и пеплом Подземного царства. Артуру не хватало и этого тоже — каждой мелочи, ни одну из которых он так и не смог позабыть. Он не отпустит их теперь. Даже если память предаст, ему нет нужды цепляться за нее как раньше. — Я заметил, — произносит он тихо. — Боюсь, ты не слишком успешно это скрывал. Улыбка Мелеганта становится чуть мягче и шире, в его глазах искры смеха мешаются с легчайшей досадой — он противоречив, каким был всегда. Он — загадка, которую Артур не устанет пытаться разгадать. Ему некуда спешить. Он все еще не осознал — не до конца, не по-настоящему, — что впереди у них вечность, но мысль об этом не пугает. В ней есть нечто... успокаивающее. — За твоими плечами века жизни, — вновь заговаривает он. — Века одиночества. — Его тоже, — Артур наклоняет голову. — Оно закончилось, и это главное. Мелегант… Он медлит мгновение, не зная, в самом ли деле хочет выпустить слова, что просятся наружу — рискнуть разрушить хрупкий мир между ними, но… Они не могут построить что-то значимое на фундаменте столь шатком. — Тринадцать лет назад я был неразумным юнцом, — говорит он. — Я ничего не знал о мире, и не уверен, что так уж много выучил с тех пор. Между нами пропасть, и бессчетное количество шагов, чтобы преодолеть ее. Будучи мальчишкой, Артур почти не думал об этом, упоенный первым настоящим чувством. Годы спустя — не верил, что когда-нибудь это вновь будет иметь значение, а теперь… Теперь он не может не задаваться вопросом, что способен дать Мелеганту, кроме нежности и тепла? Что может предложить созданию непостижимо древнему, когда тот больше не заперт в стенах своего королевства? — Тринадцать лет назад ты был… — Мелегант сжимает губы в тонкую полоску, он борется с самим собой. В его глазах конфликт. — Тринадцать лет назад ты был ребенком, это верно, но в тебе был свет, не померкший и сейчас. Ты был… солнцем, когда я позабыл его тепло. Как бы ты ни изменился, это осталось прежним. Артур не смеет произнести ни слова. Он изменился, это правда, но, может быть, и Мелегант не остался прежним. В нем есть принятие, которого не было раньше — себя, их, судьбы, доставшейся им. Она почти милосердна. — Ты поймешь однажды, время течет иначе для богов, — продолжает Мелегант, — Минувшие столетия не научили меня большему, чем ты узнал за десяток лет. Нам не нужны бессчетные шаги, достаточно, — он дергает уголком рта в намеке на улыбку, — протянуть руку. Будто подтверждая свои слова, он поднимает ладонь, чтобы коснуться щеки Артура, очертить изгиб его губ, едва ощутимо и неуловимо дразняще. Артур целует его пальцы, сжимает его руку в своей и ловит губами пульс, размеренный и спокойный. — Возможно, ты прав, — говорит он. — И все же… Я хочу узнать тебя, как не мог раньше. Хочу услышать все истории, что ты готов мне рассказать. Хочу создать десяток новых вместе. Я… Артур не знает, что ему делать в этом новом и пугающем мире. Не представляет, как ценить время, которого отпущено слишком много. Его чувства к Мелеганту — единственное, в чем он уверен. Единственное, в чем не сомневается ни на миг. — Я хочу, чтобы ты узнал меня, — добавляет он тише. — Кем я стал. Даже если то, что влекло тебя, осталось неизменным. Артур хочет верить, что это действительно так. — Это так, — произносит Мелегант, будто читая его мысли — страх в его душе, пусть слабый, но отказывающийся уходить прочь. — Мгновения, проведенные с тобой… ты дал мне то, в чем мне было отказано очень долго, Артур. Гораздо дольше, чем длилось мое заточение. Меня непросто любить. Он улыбается немного насмешливо, но в глазах его горечь и знакомая тоска. Ему по-прежнему важно быть принятым — таким, какой он есть, а для Артура… Для Артура это всегда казалось столь естественным и простым, будто и не могло сложиться иначе. — Не для меня, — говорит он мягко. — Я знаю, — Мелегант делает полшага вперед, обхватывает ладонями лицо Артура и касается губами его лба. — Именно поэтому. Поэтому. Поэтому он хочет, чтобы Артур был рядом. Поэтому нуждается в нем. Поэтому… любит его. Артур узнает в глазах Мелеганта ту особую нежность, что не спутать ни с чем — ответное чувство, надеяться на которое когда-то казалось наивным и глупым, а теперь оно кажется столь же неизбежным, как все, что произошло между ними. Им будет непросто. Узнавать друг друга заново, быть вместе и быть порознь, мириться с осуждением богов и делить на двоих вечность, но в сердце Артура до сих пор нет ни тени сомнений, что все это стоит того. С каждым днем тяжесть на его сердце будет становиться немного легче. С каждым днем тьма будет иметь чуть меньше власти в душе Мелеганта. Они будут счастливы вместе. Артур чувствует себя счастливым и в этот миг. — Солнце уже почти взошло, — говорит он. — Я хотел бы, чтобы ты это увидел. Я... хотел бы, чтобы ты разделил это мгновение со мной. Одно из многих. Сколько их еще ждет впереди? Радостных или же печальных, мимолетных или же отпечатывающихся в памяти навечно? Усмешка на губах Мелеганта смягчается до улыбки — той самой, искренней и открытой, в которую Артур влюбился без памяти когда-то, и до сих пор при виде нее у него замирает сердце. Мелегант обращает взгляд к озеру. В бледных, чуть розоватых лучах солнца черты его лица кажутся мягче — а, может быть, это умиротворение делает их такими. Отступив за спину Мелеганта, Артур приобнимает его сзади и устраивает подбородок на плече, отводит в сторону темные пряди волос, чтобы оставить короткий поцелуй на его шее. Над прозрачной, едва тронутой рябью гладью воды неспешно поднимается солнечный диск. Воздух дышит прохладой, и только громче становится пение птиц, и Артур счастлив — счастлив, как не был долгие годы. Как не надеялся быть вновь. Горячие пальцы Мелеганта сжимают его ладонь, принося знакомое тепло, и пусть в мире живых нет нужды отгонять прочь потусторонний холод, Артур упивается им все равно. Придет время, и они вернутся в Царство мертвых — в ледяные и темные залы замка, в его вязкую и тягучую тишину. Они вернутся домой, потому что это место наконец-то перестало быть темницей, и Артур не позволит новообретенному бессмертию взять на себя эту роль. Он не заперт здесь, в своей вечной жизни, он остается с Мелегантом добровольно и без сожалений. Ради него и ради себя. Взгляд Мелеганта прикован к восходящему солнцу — к их рассвету, к их новому началу, — а Артур прячет лицо в мягких, пахнущих полынью кудрях и закрывает глаза, погружаясь в прохладную тьму. Ему хорошо в ней. Он останется в ней навсегда.