***
— Ну… и как? — Андрей спрашивает испуганно, неловко переводя взгляд на Диму. Тот продолжает не смотреть на Озонова, перекатывает языком сигарету между зубами. Глаза тёмные, сосредоточенные. На щеках розовеет неестественный жаркий румянец. — Тебе кто-нибудь… это… понравился? Спустя несколько секунд молчания поднимается пыльный вихрь. Грязь прокрадывается в растрёпанные волосы Димы. Он злится, выплёвывает сигарету и давит её ногой, выдыхает и сразу успокаивается. Наконец обратив внимание на Андрея, Дима слегка кривит губы в улыбке. — Само собой. — И кто? Голос Озонова немного смелеет. Но теперь Вишнев смотрит на него как на придурка, привычно наклоняет голову и едва не хохочет. — Сам не догадаешься? И Андрей догадывается. От неожиданности он начинает сухо и тихо кашлять. Дима только ухмыляется. — Он же… убьёт тебя, — жалостливо произносит Озонов. — Ты провоцировал его весь день. Ты думаешь, он так легко с этим смирится? Да от тебя мокрого места не останется! — Андрей предано утыкается грудью в плечо Димы. — Мясоедов… он… — Озонов. — От внезапно холодных голоса и взгляда Андрей отшатывается где-то на метр. После Дима фыркает и тянется за чем-то в карман. — Ты выполнил всё, что от тебя требовалось. Дальше я сам. — Он достаёт зелёную мятую купюру и впечатывает её в худую грудь Озонова. — В конце концов, все футболисты либо дебилы, либо геи. Рома… — Вишнев с придыханием произносит имя и улыбается, прикрыв глаза, — сочетание этих двух прекрасных черт. По нему всё видно. Андрей молчит. Конечно, он и не ожидает, что дружба с озабоченным одногруппником продлится после выполнения дела. Поэтому Озонов всё же с некоторой горечью принимает деньги и, накинув сумку на плечо, медленно уходит. Дима не смотрит ему вслед и решает не задерживаться у входа в раздевалку, когда её покидают несколько парней. За их головами видно, что в помещении остаётся один Мясоедов. Предвкушая что-то интересное, Вишнев закусывает губу и входит, бесшумно прикрывая за собой дверь. Рома даже ещё не мылся. Его футболка грязная, на крупных руках — неяркие синяки и царапины. Дима разглядывает его со спины, улыбается и вспоминает, как играл сегодня. Всегда, когда мяч перехватывал Мясоедов и все вокруг расступались перед ним, Вишнев в самый последний момент летел к Роме под ноги, отбивая мяч. Тот, безусловно, злился, но уходившее к другой команде преимущество почему-то мотивировалo его на продолжение игры. На Диму он лишь кидал злобные взгляды и показательно тёр кулак о ладонь. А Вишнев только улыбался. Веселее было, если они играли вместе. Дима иногда брезговал здравым смыслом, отдавая пасы только Мясоедову, даже если тот бежал непонятно где или лежал на газоне. Так Вишнев уравновесил злость и непонимание в отношении себя. Поэтому сейчас он смело подходит к Роме со спины и мягко, но властно обхватывает пальцами его плечо. Обогнув край лавочки, где сидит Рома, Дима слегка нагибается и смотрит сверху вниз на теперь обращённое к нему лицо и ещё шире улыбается. Как можно невинней. И почему-то всё равно понимает, что рискует получить в глаз, нос или челюсть. — Спинку в душе потереть? Взгляд Мясоедова наполняется ненавистью. На вопрос он, конечно, не отвечает. Рывком впечатав Вишнева в кафельную стену, Рома натягивает ворот чужой футболки до подбородка, дышит в лицо Димы почти паром, наблюдает, как он кривится от удара головой. Но тот изображает боль так искусственно, что Мясоедов злится ещё больше. — Больно вообще-то, — произносит Дима, разжимая челюсть и медленно поднимая веки. — Если стесняешься другого парня, то мог бы просто отказать… — Вишнев не пытается вырваться. Лишь смотрит в глаза Ромы как-то хитро. В его щёки врезается очередная улыбка. — Хотя у педика вроде тебя может и встать… Сказать ещё что-нибудь колкое Дима не успевает, потому что наконец получает в челюсть. В костяшках Ромы приятно саднит. Он знает с детства, что действия лучше фраз, ведь не силён по части колкостей. Мясоедов даже словом «колкость» в собственных мыслях сейчас гордится. Вишнев ощупывает языком рот изнутри и успокаивается: все зубы на месте. Только из губы сейчас начнёт течь. Повернув голову к Роме, Дима намеренно смотрит на него совсем без эмоций. Он начинает глубоко дышать и слизывает кровь со рта. — Я убью тебя… и скормлю труп голубям. Понял? Мясоедов, кажется, доволен сказанным. И Вишнев видит эту радость небольшого ума. С нескрываемым удовольствием он замечает, как из чужого носа от давления течёт кровь, подчёркивая словно поросячью красноту всего лица. А Диме нравится происходящее всё больше. Но он решает подождать ещё немного. — А ты… то ещё животное, — шипит Вишнев с придыханием и смотрит в светлые и глуповатые глаза. — Если так хочешь убить меня, можем встретиться сегодня в полночь. Прямо на поле. Разобраться как мужчина с мужчиной. Рома застывает. Подобного он не ждёт. Но отказа даже в мыслях нет. — Ладно. «Хороший мальчик», — едва не срывается у Димы с губ, когда его отпускают, но успевает прикрыть рот ладонью и хихикнуть. Он уверен: Рома придёт. Потому что Рома дурак. А ещё Мясоедов не вытирает кровь. Она медленно стекает с губ на подбородок. И это уже провокация. Вишнев снова несильно сжимает плечо Ромы и медленно приближается к его лицу. — Я буду ждать. Едва сдерживаясь от того, чтобы вылизать чужие губы, Дима медленно и одним движением стирает кровь пальцем, размазывая её у уголка рта. И понимает, что зрелище в виде немного глупого и смущённого взгляда напротив и приоткрытых губ возбуждает не меньше, чем теоретическое прикосновения языка к чужому рту. Вишнев лёгким шагом добирается до двери, но, кажется, Мясоедов не хочет снова вмазать ему.***
Рома пришёл совсем недавно и столбом застыл в центре поля, нахохлившись от ночного холода словно снегирь. Он даже не успевает подумать, что его могли надуть, как тишину прерывает неприятный звук. За двадцать минут до полуночи Рома слышит, как тихо-тихо скрипят ворота. Обернувшись, он замечает худой силуэт в светлой толстовке. Дима идёт ссутулившись и очень медленно. Когда Мясоедов решает сократить расстояние, Вишнев хватается за колено одной рукой и выставляет ладонь перед приближающимся Ромой. Только сейчас можно заметить, как сильно вздымается его грудь от быстрого и глубокого дыхания. Дима поднимает жалостливый взгляд. — Стой… — хрипло выдыхает он, когда его рука мягко впечатывается в живот Ромы. — Я пешком из Девяткино сюда шёл. Можно мне… подышать минут пять? Мясоедов впадает в ступор. Тёплая от пота ладонь греет его сквозь спортивку, и это даже внушает доверие, но Рома смотрит в чужие, грязные от света фонаря глаза и пытается учуять подвох. Поняв, что придётся думать, Мясоедов фыркает и кивает в сторону лавок. Но во время драки он точно не пойдёт на уступки. Выпрямившись, Дима осторожно улыбается и машет Роме рукой, молча предлагая посидеть вместе. Мясоедов понимает жест подозрительно быстро и направляется следом за Вишневым. Деревянная лавка холодит задницу, но Рома продолжает сидеть, с приоткрытым ртом и застывшим взглядом вперясь в ясное небо. Дыхание Димы под боком становится почти не слышно. Сейчас он гораздо тише, чем днём. Мясоедов расслабляется: оказывается, очень приятно сидеть рядом с тем, кого собираешься избить, когда он уже выглядит побеждённым. С синего столба облупливается краска. Кусок тёмно-голубого цвета издаёт лёгкий хруст и падает на траву. От этого звука Дима словно оживает. Он зарывается пальцами в волосы и выпрямляет спину. — Покурить не хочешь? — мягко, словно признавая чужое превосходство, спрашивает Вишнев. Не дожидаясь ответа, он достаёт сигареты и теперь заглядывает в глаза Роме. — У меня нет сил на выяснение отношений. Я не за этим пришёл. Мясоедов хмурится и сжимает губы. В голосе Вишнева слышится вина, словно он между строк пытается извиниться. Как будто знает, что для Ромы драки очень важны. Считай, единственный способ выразить себя. Но Мясоедову его собственное, редко тешимое чувство важности подсказывает слушать дальше. Это приятней. Но затёкшим конечностям скучно. Поэтому Рома тянется за сижкой. Неожиданно она выкатывается из пальцев Димы и, едва подхваченная несуществующим ветром и толкаемая второй рукой Вишнева, скользит у того под боком. Мясоедов тянется за ней, потому что сигарета укатывается недалеко. И падает на Диму, который так удобно ложится под него. Рома тут же забывает о сигарете и на автомате ставит правую руку у головы Вишнева. Перед глазами — только лицо Димы, на котором неожиданно возникает пошловатая улыбка; губы едва припухают, веки слегка опущены, а из-под них блестит теперь манящий взгляд. Между этой странной красотой и Ромой всего несколько сантиметров. И он держит это расстояние как может, потому что у Вишнева, оказывается, сильные руки, которыми он обхватывает шею Мясоедова, чтобы тот не мог отстраниться. — Я заочно принимаю поражение, Ром, — внезапно произносит довольно тихо Дима и оплетает пальцами запястье чужой левой руки. Замечая округлившие глаза, Вишнев хихикает и кладёт ладонь Ромы себе на щёку, поглаживая грубые пальцы своими. А затем проводит языком по мизинцу, затем беря его в рот полностью. Кожа отдаёт солью, и Вишнев мычит, плотно обхватывая губами основание пальца. Укусив напоследок, Дима вытаскивает мизинец изо рта и снова кладёт его на щёку. Голос превращается в зазывающий шёпот. — Прости, что так резко. Но я больше не выдержу. — Вишнев слегка поворачивает голову немного набок, укладывая свою щёку в чужие пальцы. — Ром... — Дима простанывает его имя, и Рома словно очухивается от сна. Он видит, как лицо напротив горячо пылает, а красные губы распахнуты, словно ожидают поцелуй. — ...трахни меня. — Вишнев начинает ёрзать всем телом, желая передать своё возбуждение каждому сантиметру чужой кожи, даже сквозь одежду. — Вставь мне до основания. Затрахай так, чтобы я охрип от стонов, но продолжал насаживаться на твой член, потому что мне больше ничего не нужно. Я буду лучше всех, кто у тебя до этого был. — Выдох. — Пожалуйста. Дима целует Рому, слегка надавливая на его шею и зарываясь рукой в волосы. А Мясоедов позволяет сразу углубить поцелуй, потому что окончательно перестаёт соображать из-за давящего на виски биения сердца. Пульс отдаётся в каждой клетке. Раньше у Ромы такое было только тогда, когда он пытался словить собачий кайф и чуть не сдох. Но удовольствия лежащий под ним Дима доставляет гораздо больше. От осознания этого факта у Ромы уже напрягается член. И будто чувствующий Мясоедова как самого себя Вишнев тут же тянется рукой под резинку его штанов, а затем и трусов, с остервенением хватает ствол и дразняще водит по нему шершавыми пальчиками. Рома намеренно становится грубым, сминая чужие губы очередным касанием, и получает благодарный стон вместе с ощущением того, что по его члену раскатывается резинка. Разрывая долгий поцелуй, оба как-то зачарованно смотрят глаза в глаза и разгорячённо дышат друг другу в рот. — Ещё, — первым шепчет Дима и тянется к своему ремню. — Я должен... Просто дай мне немного времени. Рома возвращается к чужим губам и после лёгкого прикосновения кусает — вспоминает, как Вишнев назвал его животным. Дима содрогается под ним и рвано дышит, едва не кусая в ответ. Рома отвлекается на чужую шею. Толстовка скатывается на левое плечо, оголяя небольшой кусочек вспотевшей кожи. Вишнев уже сам наклоняет голову Мясоедова к этому месту, безмолвно прося о багровом следе у ключицы. Кожа у Димы гораздо мягче в укромных местах. Рома чувствует это не только когда оставляет засос, но и когда освобождённый от нижнего белья член Вишнева неловко касается его собственного стояка, пока Дима уже не растягивает себя, а почти трахает пальцами, одновременно снимая ногами спадающие на траву джинсы. — Стоя. — Произносит Вишнев после того, как они отвлекаются друг от друга. Он проводит по чужому скользкому члену пальцем и поясняет улыбаясь. — Прижми меня к тому синему столбу и трахай стоя. — И добавляет зазывающее. — Хочу стонать твоё имя на весь район. Большего Роме и не нужно. Дима крепко обнимает его ногами, когда он хватает Вишнева за задницу, поднимает и мгновенно припечатывает к столбу. Мясоедов опять вспоминает, как билась сегодня вечером голова Димы о кафельную стену в раздевалке, и ждёт новой эмоции. И он получает громкий горловой стон, смешанный с выдохом боли от удара. Рома сильнее приподнимает и раздвигает ноги, удобнее укладывая горячий зад в ладони. Начиная входить в податливое тело, у Ромы очередной раз что-то щёлкает в памяти. Молчит, но осторожно вставляет на всю длину, потому что Дима в экстазе и хочет сильнее. Рома концентрируется на теле. Он думает о том, как его член мягко скользит даже в слегка тугом Диме, как Вишнев подмахивает ему бёдрами и стонет в шею. Едва не начиная сходить с ума заранее, Рома кусает чужое плечо через ткань. Двигается резче, отрываясь от кожи Димы, и хватает Вишнева за подбородок. Рома пожирает его взглядом, пока Дима закатывает глаза, хрипя ещё громче и давясь слюной. К счастью, Рома сглатывает её в новом поцелуе, сразу переходя на быстрые толчки, каждый раз вставляя до основания. Он слышит, как пошло и мокро сталкиваются их бёдра. Рома чувствует этот момент. Чувствует горячего Вишнева под собой. А Дима отрывается от чужих губ, чтобы действительно громко оповестить весь спящий район о том, кто его сейчас так трахает. Он выгибает спину и решается прикоснуться к своему стояку. Кажется, что от любых действий Дима может кончить. Неожиданно, обхватив пальцы на члене Вишнева своими, Рома сам начинает дрочить. Спустя всего секунду, когда толчок в простату и прикосновение к головке происходят одновременно, Дима обильно изливается на чужие пальцы. Он благодарно смотрит в глаза Роме, высовывает изо рта язык, глотая воздух, и почти прыгает на чужом члене, делая свой оргазм ярче. И тогда Рома тоже ощущает тот экстаз… К счастью, образ тренера появляется в мыслях позже, когда Мясоедов уже кончил, и тёплый член давно упал. Юрий Никитич действительно херни не посоветует.***
— Кузьма-а-а, — жалостливо тянет оператор, трёт салфеткой лоб и едва не скулит, — даже если это шестьдесят девятый эпизод, может, не стоит мучить парней и меня? Никита очередной раз за вечер активно вертит головой и скрещивает руки на груди. Чувствуя, какой фурор произведёт новая серия, он улыбается и продолжает наблюдать за Даней и Димой. Они стоят на самом краю площадки и тренируются целоваться. Причём так, чтобы их языки периодически было видно. Больше никто на них не смотрит, но их красные от смущения лица даже в темноте можно разглядеть за несколько метров. … Кузьма замечает, что они хорошо целуются.