Сломанное солнце

Погода стояла ясная. По небу проплывали лишь редкие облака, которые почти не закрывали холодное негреющее солнце, светящее в глаза и заставляющее либо жмуриться, либо прятаться под деревьями. Температура уже давно была готова упасть ниже нулевой отметки, но упорно держалась где-то на границе, отчего столбики термометров в этот день показывали три градуса тепла. Птицы что-то приятно щебетали, перелетая с места на место, ворон нигде не было слышно, хотя они очень привычны для подобных мест, а неподалеку была замечена белка, которая быстро пробежала по дорожке, чуть припорошенной снегом, и скрылась где-то вдали. День был самым обычным, возможно, непривычно светлым и нетипично холодным для начала декабря. Игоря это раздражало, потому что он не понимал, как солнце может светить тогда, когда хочется запереться в комнате и давиться из-за слез, которые текут из глаз непрекращающимися ручьями. Он вымотался за последние два дня так, как не делал этого еще никогда: все эмоции словно выжали, куда-то забрали и почему-то лишили, оставив после себя лишь огромную дыру, которая с каждой секундой заполнялась новой порцией режущей душу боли. Губы были искусаны так сильно, что на них живого места не осталось, а из ранок разных размеров постоянно текла кровь, которую приходилось слизывать и морщиться от неприятных ощущений, которые были совершенно не сравнимы с тем, что происходило внутри. Глаза постоянно наполнялись слезами, но Игорь старался смаргивать их и не давать эмоциям вырваться наружу, хотя очень хотелось либо прострелить себе голову, чтобы не было этих отвратительных и отравляющих душу мыслей о том, что все кончено, либо вытащить из груди сердце и перестать чувствовать ураган негативных эмоций, который стал накрывать все чаще и чаще. Игорю просто хотелось прекратить все это, потому что настолько больно ему еще никогда не было. Он судорожно вздохнул, вновь морщась от солнца и смотря лишь в одну точку где-то перед собой. Скамейка под ним была ужасно холодная, а морозный воздух забирался под куртку и обволакивал своими ледяными руками, мешая согреться или хотя бы перестать мерзнуть. Ладони полностью онемели и двигались с трудом, и это, наверное, было хорошо, потому что непослушные пальцы мешали Игорю касаться красного бархата, которым была оббита крышка уже закрытого гроба. Эмоции, бурлящие внутри, подкидывали ему разного рода мысли, которых раньше никогда не было, и Игорь, наконец, понял, что значит потерять человека, которого любишь всем сердцем. Неподалеку раздались шаги, и парню даже не нужно было поворачивать голову в сторону, чтобы понять, кто это. Федя опустился рядом, достав из кармана пачку сигарет, и почти сразу же сделал долгую затяжку, наблюдая за тем, как маленький огонек сжигает бумагу и обернутый в нее табак точно так же, как и горечь от потери выедает все у него внутри. Игорю даже не нужно было ничего спрашивать, потому что он и без того знал, что Федя умер вместе с ним, когда услышал новость, перевернувшую весь их относительно спокойный и в какой-то степени счастливый день с ног на голову. — Тоже не спалось, да? — поинтересовался он от желания заполнить пустоту, которой за несколько дней стало слишком много. — Да, — честно ответил Игорь, и впервые за долгое время отвел взгляд от белого снега, чувствуя, как глаза начинает неприятно резать. Он моргнул несколько раз, позволяя высохшей слизистой вновь наполниться слезами, и подтянул под себя ноги, чуть выпрямляя разболевшуюся от неудобной позы спину, которая была изогнута, как колесо. — Мне постоянно что-то снилось, — продолжил говорить Федя, потому что так надо. — Постоянно беспокойное, больше похожее на кошмары с монстрами, которые преследуют и преследуют тебя до тех пор, пока не поймают и не сожрут, растерзав. Впервые я настолько четко ощутил себя простым куском мяса. Игорь, наконец, посмотрел на Федю, внимательно, но практически бездумно рассматривая его профиль и то, как он делает еще одну затяжку и вновь выдыхает дым изо рта, от которого хотелось закашлять. — Я бросил затею спать после второго же подобного сна. — Он стал крутить сигарету между пальцев и сплюнул вязкую слюну в сторону, которая стала неприятно горчить. — Но утром меня все равно сморило на несколько минут. — Потому что ты не спал трое суток, — тихо подсказал Игорь и болезненно сощурился. — Как и ты. — Как и я. Смолов вновь затянулся, докуривая сигарету и даже не пытаясь остановиться, когда огонек почти дошел до фильтра. Игорь протянул руку вперед и осторожно забрал ее, нелепо сжимая в руке и даже не чувствуя боли от того, что она все еще была горячая, и отбросил в сторону, слыша тяжелый выдох Феди. Он запустил руку в свои волосы, взъерошивая их, и потянулся к пачке вновь. — В последний раз, когда я заснул, эти гребаные чертовы монстры все еще были рядом со мной, — продолжил он, чиркая зажигалкой и понимая, что она, кажется, совершенно пуста. — Они гнались за мной очень долго, зажали в углу, и я почувствовал, насколько сильно они хотят меня сломать и вцепиться своими руками и когтями, лишая любой возможности двигаться. Я чувствовал их желание съесть меня заживо, давая насладиться всей этой болью и отчаянием от того, что ты проживаешь последние минуты своей жизни и не можешь сделать совершенно ничего, чтобы ее хоть как-то продлить. — Федя со злости отбросил зажигалку в сторону, потому что она совершенно перестала работать, а потом скомкал незажженную сигарету, которая тоже куда-то полетела. — А потом я почувствовал, как весь страх уходит, словно его и не было. Я посмотрел вбок и знаешь, кого увидел? Его. Он стоял и просто улыбался мне, будто все нормально, будто я не нахожусь в каком-то фильме ужасов, а сижу где-нибудь рядом с ним на диване за чашечкой английского чая или бутылкой бурбона, который мы так и не выпили вместе. Будто все это — какие-то сомнительного рода декорации, коих не стоит бояться, а просто нужно принять и отыграть свою роль. Мы были словно… на постановке спектакля, и я… я действительно успокоился и перестал чувствовать это липкое ощущение неминуемой гибели. Мне словно дали второй шанс и позволили выплыть на поверхность. — Федя шмыгнул носом и перевел взгляд в сторону Игоря, всматриваясь в его глаза, словно пытаясь что-то в них увидеть. Он выглядел ужасно бледным, с пролегшими мешками под глазами, которые становились еще больше под определенным углом освещения, и эта эмоция, отразившаяся на его лице, заставила Игоря почувствовать давящий ком в горле и слезы, которые маленькими капельками стали собираться в уголках его глаз. — Он был моим героем не только во сне, но и в жизни. И я всегда мечтал стать таким же героем для него, защищать от каких бы то ни было бед и оберегать, потому что он был моим братом, моей семьей, пускай мы и не состояли в кровном родстве. А теперь… — Смолов прервался, смаргивая скопившиеся в глазах слезы, и покачал головой, отказываясь верить, что это действительно все. Он мог бы нервно рассмеяться, начать отрицать очевидный факт и то, что в красивом гробу, который хотелось чем-нибудь разбить и больше никогда не видеть, лежит его лучший друг. Мертвый. Игорь потянулся к нему первым, придвинувшись ближе, и осторожно обнял, потому что не знал, что делать, но чувствовал, что это правильно. Федя не оттолкнул его, а лишь взвыл, как раненый зверь, и уронил голову Игорю на плечо, честно пытаясь собраться и не расклеиваться раньше времени. Он судорожно всхлипнул, пытаясь заглушить беззвучные рыдания и убрать их куда-то подальше, и выдохнул, кляня себя за то, что уехал, за то, что оставил, за то, что просчитался и позволил ситуации пойти на самотек. Кто бы что ни говорил и как бы сильно ни пытался отрицать, Федя чувствовал за собой огромный груз и ответственности, и вины за случившееся, и это чувство будет преследовать его всю жизнь, висеть камнем на шее и не давать нормально вдохнуть. Может, потом станет лучше, может, потом станет чуть спокойнее, может, потом боль поутихнет, но Федя точно знал, что время такие раны не лечит. Игорю и самому было ужасно плохо, и он из последних сил старался сдержаться и исключить повторение тех бессонных ночей, во время которых он только и делал, что утирал слезы и ненавидел себя за то, что в самый последний момент, в самую последнюю встречу сделал любимому человеку больно, потому что поддался под уговоры собственных тараканов в голове, которых давно следовало бы вытравить, да все не получалось. К Игорю отвратительным вязким ощущением приклеилась пустота, которая обволакивала все, до чего могла добраться, и как черная дыра засасывала все глубже и глубже, погружая в свой мир непроглядной абсолютной тьмы, сквозь которую уже никогда не выбраться. За всю свою жизнь парень повидал многое, но никогда он еще не испытывал того, с чем ему не посчастливилось столкнуться, а чувства, которые он испытал, были режущими и колющими, приносили одни страдания и желание вывернуть свои внутренности наизнанку, чем-то их обработать и засунуть внутрь вновь, переставая, наконец, ощущать, что тебя каждый день, каждый час, каждую минуту заживо рвут по частям. Федя шмыгнул, собираясь с силами и стараясь взять себя в руки. Он отлип от Игоря, чувствуя, как тот стирает ледяными пальцами с его лица дорожки из слез, и кивнул головой, не в силах произнести ни слова. Пришлось несколько раз проморгаться, выкинуть почти полную пачку сигарет в стоящее рядом мусорное ведро, потому что Артему не нравилось, что он курит, и подняться, протягивая руку Игорю и помогая ему оторваться от скамьи. — Думаю, ему не особо-то приятно, что мы здесь нюни распускаем. Игорь кивнул и вытер собственные слезы рукавом куртки, а затем выдохнул и понадеялся, что не расклеится хотя бы в ближайший час. Ему казалось, что он уже все давно выплакал, вот только внутри, кажется, остались какие-то резервные запасы из слез, которые так и просились хотя бы на мгновенье увидеть этот мир. На кладбище людей было много, они петляли даже между заборов соседних могил, спокойно дожидаясь, пока до них дойдет очередь, чтобы попрощаться. Могильщика здесь не было, ибо по традиции покинувших мир лидеров Зенита хоронит сам Зенит руками его подчиненных. Смолов, безусловно, в этом участвовал, и они с Кокориным были именно теми, кто почетно опускали гроб на дно вырытой могилы. От этого зрелища становилось в тысячу раз больнее, потому что до этого Игорю хотелось верить в то, что он просто спит и видит какой-то затянувшийся и неприятный сон, который почему-то не хотел заканчиваться. Игорь надеялся на то, что в гробу лежит совершенно другой человек, не Артем, точно не он, но парень своими глазами видел его мертвецки бледное лицо с закрытыми глазами, которые больше никогда не смогут открыться. В горле вновь застрял ком, но только не слез, а тошноты, которая нагрянула совершенно внезапно. Ему стала настолько больнá и отвратительна сама мысль, что теперь придется не жить, а существовать без Артема, сердце которому было отдано уже, кажется, так давно, что организм просто не справился и решил попытаться устранить причину таких перегрузок системы старым действенным способом. Но Игорь сдержался, поджав губы и наблюдая за тем, как Саша бросает первую горсть земли, а затем слыша, как она падает на крышку гроба, оббитого мягким бархатом. На могильном камне, который располагался немного дальше, были выведены чужие, но такие знакомые инициалы, а дату рождения и смерти уже успело занести снегом, но Игорь, впрочем, смотреть на это не хотел, потому что сам умер несколько дней назад, с каждым выдохом теряя желание жить. Его кто-то мягко тронул за плечо, и пришлось повернуться. Перед Игорем стоял человек, и из-за светившего прямо в глаза солнца было трудно рассмотреть черты лица. Незнакомец наклонился чуть ближе, сильнее сжал свою руку на чужом плече и, сказав: «Тебе пора», толкнул парня прямо в сторону еще не засыпанной могилы. Игорь летел не так уж и долго, ударившись спиной о крышку гроба и чудом ее не проломив, и последнее, что удалось запомнить, это синее-синее небо и рука, бросающая горсть земли прямо ему в лицо. Очнулся Игорь на полу, запутавшись в одеяле. Он пытался нормально дышать и судорожно хватал воздух ртом, которого в легких стало неприлично мало. Сон был настолько отвратительным по своему содержанию, что Игорь действительно не сдержался и рванул в сторону туалета, прочищая желудок от не так давно съеденного позднего ужина. Одежда неприятно липла к телу, в глазах все рябило, а из головы все еще не стерся сон, который был слишком реалистичным, слишком болезненным и слишком пугающим. Игорь вцепился дрожащими руками в раковину и стал смотреть на то, как вода образует непрерывно крутящуюся воронку. Он попытался восстановить сбившееся дыхание и успокоиться, чтобы утихомирить быстро бьющееся сердце, но сделать это удалось определенно не сразу, ибо чертов сон засел в его голове так глубоко, что что-то внутри болезненно сжималось от волнения и страха за жизнь совершенно другого человека. Игорь вышел из ванной комнаты только тогда, когда принял горячий душ, чтобы смыть с себя это липкое неприятное ощущение. Он чисто машинально взял в руки телефон и увидел, как всего пару минут назад ему пришло сообщение от Феди с текстом: «Мы возвращаемся домой».

***

— Если ты попытаешься подняться с кровати, я засуну в тебя пулю обратно, — раздался строгий голос со стороны. — Ну, одной больше, одной меньше, — хрипло усмехнулись в ответ. — Ты когда-нибудь дошутишься. — Послышался тяжелый выдох. — Ты знаешь, что мог умереть? — Знаю. Но если бы не этот выстрел, мы бы сейчас и вовсе не разговаривали. Станислав Саламович вытер руки о полотенце и посмотрел на Артема, которому совсем недавно делал перевязку. Рядом с ним лежали бинты с ватой, на вид чем-то напоминающие кучу окровавленных тряпок, а рядом с кроватью стояла капельница, которую Черчесов с горем пополам поставил Артему, чтобы тот не умер раньше времени. Ситуация, в которую он попал, действительно можно было назвать как хорошей, так и плохой, потому что ее последствия распространились на обе стороны. Со «Звездой» они все-таки справились, правда, Артем этого уже не видел, потому что находился при смерти. Он очнулся только тогда, когда почувствовал нарастающую боль в районе груди, и не смог открыть глаза, потому что они были чем-то накрыты. В горле ужасно пересохло, в теле чувствовалась усталость, мир казался то ярким и четким, то каким-то блеклым и размытым, а первые несколько часов после пробуждения для Артема были такими, словно он устроил наркотический марафон и пытался от него отойти. Перед глазами всплывали странные картинки из детства, Артем пару раз видел перед собой Черчесова, но с каким-то перекошенным лицом и без усов, что было странно, и своих родителей, которые ему что-то говорили, но он их совершенно не слышал. Как ему потом объяснили, когда ясность ума относительно вернулась, все это было последствиями действия яда, который распространялся по организму действительно быстро и успел впитаться в кровь за довольно короткий срок. Если бы не тот выстрел Вадима, который промазал, потому что рука соскользнула в самый последний момент и пуля прошла в нескольких сантиметрах от сердца, то у Артема бы не открылось кровотечение, спасшее ему жизнь, потому что отравленная кровь больше не разливалась по телу, а вытекала из раны. Плохих последствий было не так уж и много, если не считать того, что Дзюбе теперь придется несколько месяцев восстанавливаться и чистить свой организм от той дряни, которую в него вливали. «Звезда» свое существование не прекратила, потому что это не делается по щелчку пальцев и после одной-единственной стычки, зато некоторые из небольшой по численности группировки буквально на следующий день высказали свое желание покинуть свою «крепость» и сдасться на милость боссу Зенита, который вряд ли останется сидеть сложа руки. Чему быть, того не миновать, поэтому лучше принять удар сразу, чем скрываться и бегать, зля дикого зверя своим поведением еще больше. Вадим Дмитриевич Еперин, которому через пару месяцев должно было исполниться сорок восемь лет, скоропостижно скончался от сердечного приступа, — это была официальная версия для общества и журналистов, которые сразу же взялись писать статьи о смерти владельца одного из ресторанов Санкт-Петербурга. Никто бы и не стал обращать на это внимание, если бы в деле не стала фигурировать перестрелка, о которой захотелось упомянуть буквально всем и сразу. Правда, через пару дней «стычку между влиятельными людьми» превратилась в «розыгрыш для шефа», сердце которого не выдержало подобной шутки и отказало прямо в середине спектакля. Неофициальная и, конечно же, правдивая версия произошедшего — это смерть мучителя от своего же ножа, а в данном случае он заменялся на быстродействующий яд, всасывающийся в организм за короткое время и не оставляющий после себя никакого следа. Артем знать обо всем этом не мог, потому что несколько дней провел без сознания, зато Черчесов, которому обо всем доложили сразу же и кое-как сумели удержать босса «на этой стороне», решил взять дело в свои руки, ибо не хотел потерять ребенка, — а Артем для него таковым всю жизнь и являлся, — в воспитании которого участвовал чуть ли не с самого рождения. Ничего интересного Еперин рассказать не смог: все те якобы хорошие и ценные данные, информация, которой он пытался накормить Артема — выдумка, ибо за спиной и плечами Вадима не было ничего, что можно было хоть как-то использовать, как щит, поэтому и ценность его жизни сразу же начинала стремиться к нулю. Теперь же этот человек и вовсе похоронен под толщей земли, оплакиваемый разве что самыми преданными людьми «Звезды», ибо семьи у Еперина не было. Артем поморщился, когда боль внезапно дала о себе знать, и стал пить воду через трубочку, которую Станислав Саламович в шутку закинул в стакан. — Долго мне еще лежать здесь нужно будет? — спросил он, облизав губы, на которых чувствовался чуть сладковатый привкус каких-то лекарств, растворенных в воде. — Когда перестанешь быть похожим на смерть, — ответил Черчесов и, подойдя ближе, сгреб все бинты и вату в мусорное ведро. — То, что ты послушно пролежал пару дней в кровати, не делает тебя совершенно здоровым человеком. Мне не прельщает сама мысль вылавливать тебя по всему дому или идти по следам твоей крови и вновь начинать перебинтовывать твои раны и вкалывать внутривенно антидот. — Фу, — скривился Артем, отставляя стакан на прикроватную тумбочку. Хоть сейчас он и не болел, а просто находился в не самом рабочем состоянии, замашки маленького ребенка вновь начали просыпаться. — Да-да, — кивнул Станислав Саламович, прекрасно зная, насколько Артем ненавидит уколы. — Так что в твоих интересах не отрывать свою задницу с кровати и даже не пытаться этого делать. Я ясно выражаюсь? — Да, босс, — вздохнув, ответил Дзюба, потому что прекрасно понимал, что спорить бесполезно, иначе Черчесов может разозлиться и ввести его «в спячку» до тех пор, пока он полностью не поправится. — Славно, — кивнул он, победно хмыкнув. — И кстати… я не хотел говорить, но ты бы и сам все узнал, поэтому сообщаю, что у Кокорина возникли какие-то проблемы. — Проблемы? — насторожился Артем, чуть нахмурившись. — Он же сейчас в Штатах, так? — Да. — Черчесов вытащил пакет из мусорной корзины и замотал его, вздыхая. Зенит, конечно, мог умело вести сразу несколько крупных дел, но проблемы выбрали не самое подходящее время для появления, потому что все, что сейчас требовалось Артему, так это не волноваться и не начинать геройствовать. — Саша просил передать, чтобы ты даже не думал лететь к нему. — А он собирается решать все в одиночку? — негодовал Артем. — Замечательно. Каковы вообще причины этих проблем? — В подробности он не вдавался, сказал, что обо всем сообщит тебе потом. И послушай, Саша умный парень, поэтому ты будешь у него только под ногами мешаться. Может, ты и босс, но в Америке я бы с этим поспорил. — Ты говоришь так только потому, чтобы я остался в России, — вздохнув, ответил Артем. В Штатах Кокорину действительно не было равных, ибо за столько лет он успел заработать себе определенный авторитет в местных кругах, который, конечно же, с завидной регулярностью пытались либо подорвать, либо оспорить. Мафия в тех краях достаточно жестокая, и для того, чтобы остаться на плаву, нужно уметь справляться с проблемами и не бояться ударить в грязь лицом, как и не страшиться замарать свои руки. — И да, и нет, — улыбнулся Черчесов, поглядывая на наручные часы. — Так, сынок, мне уже пора ехать, так что оставляю тебя одного. Не смей никуда уходить, все равно через пару часов к тебе заявятся гости. — Какие гости? — не понял Артем. — Увидишь. Больше ничего Черчесов говорить не стал, как бы Артем не пытался его разговорить. Он проверил капельницу, внутривенный катетер, который Артем через раз пытался отлепить от своей кожи, выкинул початую пачку сигарет, пригрозив мужчине расправой, если он попытается курить еще раз, и взял с собой пакет с мусором, напоследок оглядев самого Артема и его повязку. В ее надежности он не сомневался, но если вдруг кровотечение откроется вновь, нужные люди успеют с ним связаться. Черчесов не собирался уезжать далеко, потому что понимал, что боссу он нужен как никогда. — Все, — сказал он, направляясь к двери, — я приеду завтра утром. Артем что-то промычал и вздохнул, кивая. Оставаться одному ему не хотелось, но выбора не было. Он вздохнул, косясь в сторону окна, за которым было невероятно пасмурно, и закрыл глаза. В голове всплыл образ Игоря. Прогонять его не хотелось.