Сломанное солнце

Артем задремал и проснулся только тогда, когда услышал в комнате какой-то посторонний шум. У него с детства был достаточно крепкий сон, но в определенные моменты его можно было разбудить даже пылью, что летала по комнате и слишком громко садилась на окружающие предметы. Артем открыл глаза и увидел стоящего прямо перед его кроватью Федю, скрестившего руки на груди и недовольно на него смотрящего. Тот приподнял бровь, словно задавая какой-то только ему одному известный вопрос, и заставил Артема почувствовать себя провинившимся ребенком. — Ну? — спросил Смолов, наблюдая за тем, как друг зевает. — Что? — шмыгнув носом, поинтересовались в ответ. — Объясниться не хочешь? Вот это все, — Федя окинул взглядом чистые бинты, лежащие на тумбочке, и капельницу, — что значит? — Поранился немного, — беззаботно пожал плечами Артем, чуть улыбаясь. — А я ведь говорил, что мне нужно было остаться здесь! — Смолов вздохнул и, обойдя кровать, уселся на стоящий рядом стул. — Ты ведь мог умереть! — Пожалуйста, — попросил Артем, недовольно морщась, — хоть ты не начинай заводить эту шарманку. Кто бы ко мне ни пришел, все начинают говорить об одном и том же. Да, я мог умереть, да я мог сейчас не лежать здесь, и, опережая твой вопрос, возможно, я действовал глупо, но это позволило мне в большей степени решить наши проблемы. — Артем… — Федя провел рукой по лицу и покачал головой. — Мы ведь действительно могли заниматься всем этим вместе, я бы спокойно сумел прикрыть твою спину в случае опасности. — Я знаю, — кивнул Дзюба. — Но, кажется, в этом и состояла вся суть. Я хотел обезопасить всех вас и избежать какого-либо повторения предыдущего опыта своей семьи. Сколько раз Зенит сталкивался с тем, что дорогих его боссу людей кто-то либо держал в заложниках, либо калечил, либо убивал? Думаешь, мне бы хотелось пережить что-то подобное? — Но ты ведь самый главный из нас. — И что? — И то, что это обязывает нас уберегать тебя, — вздохнув, пояснил Федя. — А нужен ли Зениту такой босс, который будет решать проблемы, прикрываясь спинами своих людей? — Артем улыбнулся и сел удобнее, морщась от боли в грудной клетке и надеясь, что он не сильно потревожил рану. — Во всяком случае, я ни о чем не жалею, да и все уже позади. — Еще не все. — Федя поднялся со стула и помог Артему сесть удобнее, взбив у него подушку под спиной. Он внимательно оглядел друга, отметил бледность его лица, которая все равно придавала какой-то очень нездоровый вид, и провел рукой по своим волосам. — Вот когда ты поправишься, тогда точно все будет в прошлом. — Если Черчесов меня с того света достать сумел, то уж на ноги я встану без особых проблем, — успокоил Артем и улыбнулся. — Ты мне вот что лучше скажи… как у нас дела в Италии? И почему ты приехал? — Шутишь? — удивился Смолов, приподняв бровь. — Да мы с Игорем уже подумали, что на твои похороны собираемся, когда узнали, что в тебя стреляли. — Игорь… тоже здесь? — Конечно, — хмыкнул Федя, — думаешь, я стал бы оставлять его одного даже под присмотром охраны? Вот уж нет, это точно не про меня. — Смолов внимательно следил за реакцией мужчины, который и обрадовался, и чуть нахмурился. — И как он? — В порядке, если не считать того, что волновался за тебя. Артем против воли улыбнулся. — Сильно не радуйся, если бы вы состояли в более тесных отношениях, он бы отчитал тебя, как маленького, поверь мне, — сказал Федя и покачал головой. — И продолжая ответ на интересующий тебя вопрос, я почти закончил все дела, осталось уладить лишь пару вопросов. Никогда бы не подумал, что быть курьером это так сложно. — Но ведь ты не курьер, — подбодрил Артем, понимая, как Феде не хочется лететь обратно. — Игоря будешь забирать с собой? — Вряд ли он согласится, да и в этот раз пусть решает сам. Парень за столь короткое время уже успел соскучиться по России… и тебе, возможно, — добавил он чуть тише. — Что? — удивился Артем. — Что слышал, Дзюба, глухого из себя не строй, — Федя закатил глаза и подоткнул Артему одеяло, как маленькому. — Я вообще на пару минут забежал, потому что к тебе один гость очень рвется, так что… придется мне, как джентльмену, уступить ему место и поговорить с тобой чуть позже. Артему даже спрашивать ничего не пришлось, потому что вывод напрашивался сам собой. Он лишь кивнул, улыбнувшись, и попытался особо не волноваться, ибо в свете последних событий и его признания в любви оставаться в состоянии спокойствия было трудно. Смолов еще что-то сказал, пожелал другу скорейшего выздоровления и отправился на выход. Под дверью у стены стоял Игорь, которому Федя кивнул, мол, можно, но Акинфеев как-то замялся и стал поджимать губы. — Может, я лучше зайду к нему потом? — спросил он тихо, начиная сомневаться в том, что его желание увидеть Артема сейчас было правильным. Конечно, ему было важно знать, что с мужчиной происходит, и он мог бы расспросить об этом Федю, но хотелось вживую и самостоятельно убедиться в том, что все в относительном порядке; мешал только страх, возникший совершенно внезапно и заставивший Игоря разволноваться. — Нет, — отрицательно качнул головой Федя и приобнял Игоря за плечи, подталкивая к двери. — Он не кусается, так что бояться нечего. Если вдруг покажет свои зубы — кричи, я прибегу сразу. — Федя… — Давай-давай, — улыбнулся он, касаясь ручки двери, которую уже успел закрыть. — Все будет нормально, Игорь. Акинфеев вздохнул, понимая, что Смолов прав. Нет смысла убегать от того, что и так в скором времени должно случиться, поэтому лучше окунуться в омут с головой и сразу. Федя распахнул перед ним дверь и мягко подтолкнул в спину, помогая сделать первый, но такой нужный шаг. Артем все так же сидел на кровати, держа одну руку на животе и прикрывая ей часть бинта, что успел немного окраситься в красный цвет. Ему это совершенно не мешало, к боли за почти тридцать лет жизни привыкнуть можно было, Артем лишь надеялся, что этого не заметит Игорь, потому что волновать его совершенно не хотелось: парень, наверняка, и без того сумел накрутить себя. Говорить он ничего не стал, а ждал, пока Игорь хоть как-то отреагирует, потому что не было желания его спугнуть, ибо сейчас они были похожи на подстреленного охотника и его добычу, которая сама шла в руки. Игорь судорожно выдохнул, увидев бледность кожи Артема и то, как всего за две недели он изменился и стал выглядеть не очень здорóво. Его рана, без сомнений, была довольно серьезная, потому что подобные происшествия никогда бесследно не проходили, щеки стали немного впалыми, и у Игоря назрел вполне очевидный вопрос, касающийся питания Артема, а румянец на коже, который всегда-всегда присутствовал, исчез. У парня промелькнула мысль в голове, что они вернулись в прошлое и просто поменялись местами: Игорь стал чувствовать себя гораздо лучше, несмотря на то, что и у него были травмы, которым только предстояло зажить, а Артем, напротив, сдал позиции и вошел в такое состояние, в котором Игорь находился большую часть своей жизни. — Ну, не стесняйся, — все-таки подал голос Артем, когда увидел, что Игорь его слишком долго и напряженно рассматривает. — Подойди хотя бы ко мне, — добавил он чуть тише. Это не было приказом, не было просьбой, скорее больше походило на замаскированную мольбу и желание приблизить к себе любимого человека, который стоял почти рядом, но до него совершенно нельзя было дотронуться. Акинфеев отмер, сделал несколько шагов вперед и остановился только тогда, когда ноги врезались в каркас кровати. Смотрел он вполне серьезно, тяжело, будто собирался сказать что-то неприятное, а затем взгляд смягчился, и Игорь вновь поджал губы, только сделал это скорее не от волнения, а от желания не расклеиться прямо сейчас. Он вспомнил свой сон, который отпечатался в его голове минувшей ночью и так и не позволивший больше заснуть. Игорь помнил буквально все: и этот стоящий в горле комок из невыплаканных слез, и лицо Феди, который еле-еле сдерживался и ненавидел себя, и воспоминания нарисованных сознанием ночей, во время которых Игорю хотелось выплюнуть свое сердце, и этот привкус горечи во рту, который, кажется, разъедал его десны и зубы и въедался буквально во все, что оставалось нетронутым. Игорь помнил, насколько это было неприятно сидеть на холодной скамейке, чувствуя порывы ледяного ветра, насколько противно было смотреть на гроб с красной бархатной крышкой, который вызывал лишь отторжение и неприязнь где-то внутри, а еще дикую-дикую обиду на то, что его оставили одного, что еще один человек ушел из его жизни, как когда-то это сделали родители, и насколько было больно наблюдать за тем, как этот самый гроб опускают на дно могилы, показывая, что теперь точно все, что никакого пути и никакой дороги назад нет и быть не может. Игорь никогда и никому не пожелал бы чувствовать то, через что он прошел, пускай и находясь в призме сна, потому что эти ощущения и эта жгучая, разрывающая буквально все, что находилось внутри, горечь от потери была настолько реальна и остра, что хотелось взвыть. На Игоря волной накатило осознание того, что он действительно мог потерять Артема, сейчас он действительно мог находиться на его похоронах и действительно наблюдать за тем, как гроб с его телом опускают на дно холодной могилы с промерзлой землей. За несколько минут он успел пережить Большой взрыв и увидеть зарождение вселенной, что было сродни появившейся надежде на что-то хорошее, когда все, казалось, было кончено. У каждого действия есть свои определенные последствия, и Игорь, у которого в глазах собирались слезы, был готов с ними бороться, даже если они обернутся для него чем-то нехорошим. Он действовал скорее интуитивно, чем сознательно, поддаваясь вспыхнувшему внутри порыву и чувству невероятного облегчения. Акинфеев увидел, как поменялось выражение лица Артема при виде нескольких слезинок, скатившихся с уголков его глаз. Мужчина успел открыть рот, произнеся лишь одно слово: «Игорь», но сам парень оборвал его где-то на середине, потому что максимально близко приблизился к чужому лицу и поцеловал. Это было обычное робкое прикосновение губ, которое не обязывало совершенно ни к чему. Игорь не собирался упоенно целовать Артема, потому что просто не умел, да и в сам поцелуй изначально не вкладывал никакого подтекста, потому что важно было не наличие, а сам факт этого действия. Игорь понял, что ему это просто нужно, нужно самостоятельно потрогать, почувствовать, убедиться, что человек, находящийся перед ним, это не плод разыгравшегося воображения, это не галлюцинации, это не сон, в котором его сознание пытается облегчить боль после потери Артема, а самая настоящая реальность. Думать о правильности своих действий совершенно не хотелось, но Игорь осознал, что сделал все, как надо, когда почувствовал, что Артем, видимо, отмерев и перестав пребывать в подобие шока, немного расслабился и сам ненавязчиво потянул его вниз, заставляя сесть на кровать. — Расслабься, — прошептал он прямо в губы, осторожно поглаживая щеку Игоря рукой. Артем не настаивал, был готов принять любое решение и то, что парень пожелает оттолкнуть его сейчас, сказав, что произошла какая-то ошибка. Но Игорь, вопреки ожиданиям, перестал так сильно жмуриться, будто боялся, что соленая морская вода попадет ему в глаза. Он совершенно ни о чем не думал сейчас, позволяя себе забыться, спрятать своих тараканов в одной клетке и попытаться удержать их на месте хотя бы пять-десять минут, чувствуя себя свободным буквально ото всех оков. Теперь уже Артем поцеловал его, не прекращая поглаживать щеку рукой, успокаивая и показывая, что все хорошо и бояться совершенно нечего. Поцелуй в этот раз не был похож на тот невинный робкий чмок, это было сродни чему-то большему, взрослому, но одновременно нежному и неумелому, будто два подростка проводили эксперимент и пытались понять значение слова «целоваться». Артем был более искусен в этом плане и гораздо-гораздо подкованнее, но не давил, и Игорь чувствовал, что он не делает совершенно ничего, что могло бы хоть как-то уязвить его или указать на то, что он совершил ошибку, поддаваясь своему порыву. Внутри все разгоралось от какого-то непонятного счастья и свободы, когда ты можешь делать совершенно все, что тебе хочется. Игорь почувствовал, что влюбляется еще больше, что падает дальше на дно, подняться с которого в одиночку теперь вряд ли получится. Он задыхался, но не от того, что воздух в легких постепенно кончался из-за поцелуя, который прерывался лишь секунды на три и потом возобновлялся вновь, а потому что осознавшая себя и созревшая любовь давила на грудную клетку и заставляла сердце с каждым разом биться все сильнее и сильнее. Игорь понимал, что находится рядом с человеком, который ему дорог, и теперь как никогда хотелось позволить отпустить себя до конца, признать поражение только лишь ради того, чтобы выиграть. — Открой глаза, — тихо попросил Артем, отрываясь от чужих губ и упираясь собственным лбом в чужой. — Игорь, посмотри на меня. И Игорь смотрит. Смотрит в эти улыбающиеся глаза напротив, в которых буквально плещется счастье, которое можно потрогать руками. Артем выглядит довольным, улыбается, перемещая свою руку на шею Игоря, словно боясь, что тот куда-то уйдет, и говорит все буквально одним только взглядом, потому что слова здесь точно излишни. Он бы мог действительно отпустить себя до конца, признаться в своих чувствах и ответить взаимностью, но тараканы, запертые в клетке, вырвались слишком быстро. Игорь не боялся их, потому что привык, что они бегают где-то внутри черепной коробки и доставляют дискомфорт, не боялся поцелуев, прикосновений, которые иногда порождали в голове воспоминания о предыдущих отвратительных днях, и не боялся того, что его кто-то любит, а он любит в ответ. Проблема заключалась в том, что он не хотел потом увидеть в этих живых и красивых глазах презрение, отвращение или невысказанную боль, которая будет находиться где-то внутри и сжирать с каждым разом сильнее и сильнее то, что люди называют «любовью». В конце концов, у них просто не останется ничего, и тогда будет в тысячу раз больнее, чем любить безответно или любить, но не быть вместе. Артем, заметив, как Игорь поник, видимо, о чем-то подумав, решил, что в этот раз ситуацию на самотек пускать не будет. Он осторожно вложил ладонь Игоря в свою руку и, с неприсущей ему нежностью, которую давным-давно отвык проявлять, стал гладить пальцами кожу, начиная от запястья и заканчивая шрамами на фалангах пальцев. Раньше Артем никогда не вглядывался в них, но сейчас они стали напоминать ему следы от человеческих зубов. — Пожалуйста, только не говори, что все это ошибка, — вздохнул Дзюба, пытаясь поймать взгляд Игоря, который тот стал уводить куда-то в сторону. — Я в это вряд ли поверю. — Ошибка не то, что сейчас произошло, — тихо ответил парень, — а то, что вы влюбились в меня. — Хочешь сказать, что мои чувства неправильны? Может, это и так, но теперь я вижу, что они как минимум взаимны, — уверенно заявил Артем и, наконец, смог заставить Игоря смотреть себе в глаза. — Артем Сергеевич… — Игорь сжал его руку сильнее и вздохнул. — Давай начистоту, ладно? — попросил мужчина. — Если ты чувствуешь, что мы не можем быть вместе, так скажи мне, пожалуйста, вескую на то причину. Дело в том, что я старше тебя? Или что имею отношение к преступному миру? — Это… нет, — Игорь мотнул головой и сглотнул. Уж лучше он скажет обо всем сейчас, чем будет увиливать и оттягивать тот момент, когда правда всплывет наружу. — Проблема кроется в твоем прошлом, так? Этот вопрос был словно ударом под дых. Игорь непроизвольно сжался, потому что ударили прямиком по болезненной точке, и судорожно выдохнул, хмурясь и стараясь отогнать непрошенные воспоминания, которые время от времени посещали его самыми ужасными и кошмарными ночами, кои приходилось проводить полностью без сна. Он неуверенно кивнул и сглотнул, словно пытаясь подобрать несколько нормальных слов для того, чтобы вслух высказать отвратительную часть своего прошлого, а затем заглянул Артему в глаза и задал один простой вопрос: — Это ведь было вполне очевидно, правда? Артем не нашелся с ответом, потому что уверенным на сто процентов он быть не мог. Дзюбу стали посещать догадки лишь тогда, когда он остался наедине с самим собой, оттого и злился временами, что не разобрался во всем сразу, еще тогда, когда забирал Игоря из больницы, ведь можно было понять, что парень говорит все это лишь из желания защититься и огородить себя, а не потому, что думает, будто Артем собирается использовать его как замену жене. — Я не хочу быть тем, кто не сможет удовлетворить потребности любимого человека. Игорь действительно не смог бы этого сделать сам, потому что то, что отпечаталось в сознании и засело где-то глубоко внутри, стереть и вырвать с одного раза было просто невозможно. Это то, что зрело не днями и месяцами, а годами, незаметно отравляя жизнь Игоря и в первое время вызывая в нем желание либо умереть, либо перестать взаимодействовать вообще с какими бы то ни было людьми. Он искал поддержки, но ее ему не дали. — Я ведь… я ведь понимаю, что рано или поздно все будет склоняться к этому, ведь романтические отношения не могут быть основаны лишь на платонической любви друг к другу, а даже если и могут, то это… сложно. — Он втянул носом воздух и медленно выдохнул, рассматривая каждую черту лица Артема, словно стараясь напоследок его хорошенько запомнить. — Мне сразу стало понятно, что вы человек, который добивается всего, что хочет, даже если это порой идет вразрез с интересами других людей. Я… — Игорь запнулся, потому что фраза из трех слов застряла комом в горле, который было довольно трудно протолкнуть. — Все это тело — одно сплошное напоминание о том, что со мной сделали, как меня сломали, и, Артем Сергеевич, я не хочу представать перед вами в таком виде, не оправдывать ожиданий и лишать того, чего вы заслуживаете. — Игорь, — выдохнул Артем, притягивая его руку к своему лицу и оставляя поцелуй на тыльной стороне ладони, — неужели ты действительно подумал, что я брошу тебя сразу же, как только пойму или узнаю о том, что в отношениях с тобой все может быть не так просто? — Он упорно ловил взгляд Игоря, заставляя смотреть на себя. — Я и сам далеко не подарок, и у меня нет к тебе каких-то завышенных требований. Ты нужен мне абсолютно любым, понимаешь? Я не собираюсь давить на тебя, не собираюсь к чему-то принуждать и уж точно не буду каждый раз намекать на то, что нам пора пойти и лечь в одну кровать. — Артем оставил еще один поцелуй прямо на шраме Игоря, что заставило его замереть на месте и начать внимательно следить за каждым действием. — Я не сделаю ничего, чего ты сам не захочешь. Акинфеев поджал губы и почувствовал, как на глаза вновь наворачиваются слезы, вот только не от любви, счастья или горя, а от злости и на самого себя, и на прошлое, и на человека, что поселил в его душе рассадник из ядовитых цветов. — Мне ведь было всего одиннадцать лет, а он подложил меня под человека только из-за того, что тот был готов простить ему долг, — наконец, вслух произнес Игорь то, что мешало ему нормально жить. — Я просил остановиться, просил перестать делать мне больно, умолял больше не трогать меня, а он приставил мне нож к сердцу, провел по коже острым лезвием, словно показывая, что шутить он не намерен, и сказал, что пырнет меня, если я сейчас же не заткнусь, — Игорь нервно усмехнулся и покачал головой, шмыгая носом. — Это было шесть лет назад, но я отчетливо помню буквально каждую секунду этого ада и то, как мне приходилось кусать собственные пальцы, чтобы лишний раз не пискнуть и не издать какой-нибудь звук, пока меня буквально рвали на части, как стая голодных псов чертов кусок мяса. Игорь выдохнул, не в силах больше продолжать. Он искренне, до глубины души ненавидел тот день, те долгие два часа, во время которых его медленно-медленно убивали и ломали, пускай не физически, а морально, стирая все остатки какой-то надежды и поселяя в душе лишь страх и отвращение, которое затем выплеснулось из него рвотой и желанием перерезать себе вены. Игорь жил всегда очень трудно, он не знал ни любви, ни ласки, ни понимания, поэтому то, что сделал с ним и тот мужчина, и дядя, и Виктория было сродни самому жестокому предательству, осознание которого въелось в мозг практически сразу. Игорю было ужасно тошно и отвратительного от самого себя, от ссадин на теле, от запекшейся крови на пальцах и ягодицах, от боли, которая мешала дойти даже до душа, и от воспоминаний поцелуев, которые были оставлены сальными губами и рассыпаны по его шее, спине и плечам. Игорь тогда почувствовал презрение к самому себе, которое каждый раз ударяло с новой силой, когда приходило отвратительное фантомное ощущение чужих рук на своем теле. Артем ничего говорить не стал, потому что он злился и безумно жалел о том, что Игорю пришлось все это пережить. Он притянул его к себе, наплевав на рану у сердца, обнял, стараясь сжать как можно крепче и оградить от всего, и оставил поцелуй на виске, чувствуя на своем плече дорожки из мокрых слез. Игорь постарался успокоиться как можно быстрее, чтобы не вводить Артема в неловкое положение, но тот мягкими поглаживаниями по спине и легкими покачиваниями назад-вперед дал понять, что все совершенно нормально. В его объятьях действительно чувствовалась забота и какая-то защита, Игорю больше не стоило волноваться о том, что ему вновь сделают больно или в очередной раз сломают, потому что в жизни появился человек, который действительно желает стать его опорой. — Все хорошо, — проговорил он чуть хрипловатым голосом. — Теперь ты не один, Игорь. Прошу, просто доверься мне и не отталкивай. Игорь выдохнул. Он прислушивался к образовавшейся в комнате тишине и слышал, казалось, лишь стук собственного сердца, которое билось очень спокойно. В голове еще были мысли о том, что они совершают большую и непоправимую ошибку, но Игорь постарался хотя бы сейчас не поддаваться страху быть вновь сломанным, потому что Артем не оттолкнул его, а приблизил к себе, сокращая всю ту дистанцию между ними, которую Игорь так упорно пытался выстроить. Он поднял руки, неловко обнимая мужчину, и почувствовал, что напряжение из тела уходит, а мысли постепенно разбегаются в разные стороны, оставляя после себя чистое белое полотно. Артема Игорь не оттолкнул.