Дитя Майклсон

      Я проснулась резко, даже не успев понять, что произошло. Я рвано вдыхала и выдыхала, чувствуя, что воздуха категорически не хватает. Живот скрутило. А мозг требовал пить, изнемогая от жажды. От непонятной жажды. В ушах всё звенело, но я слышала посторонние звуки нормально.       Сью уже готовит что-то на кухне. Папа спит и храпит в подушку. Сет видит сто тридцать седьмой сон.       Это было, по меньшей мере, странно. Моя комната на втором этаже, а я слышу звуки с первого этажа. Вот будет весело, если я окажусь кем-то сверхъестественным.       Упал, очнулся, стал мутантом с синей кожей и зеленющими глазами.       Я невесело хмыкнула, а по моим щекам тут же покатились слёзы отчаяния.       Наверное, каждый человек, когда его настигает несчастье, обращается к Богу с вопросом, почему же это происходит с ним. Почему не с другими? Люди настолько эгоистичны, что готовы стерпеть несчастье других, только бы их ничего это не коснулось бы. А потом эти же люди верят в цитаты. «Бог никогда не насылает вам препятствие просто так. Раз так случилось, значит, он знает, что вы с ним справитесь». Какая глупость.       Я никогда не верила ни в Бога, ни в судьбу, ни в какую-нибудь подобную фигню. Хочется кричать до срыва голоса всем этим верующим, что даже если Великий Отец и существовал, то уже давно бросил нас, людей. Хочется топать ногами, как в детстве, упрямится, доказывать свою правоту.       Я ревела, прислонившись к чёрному холодному кафелю ванной, расцарапывая руки и закусывая губы до крови. Как же хочется не замечать всю эту боль, непонятно откуда взявшуюся, пойти в магазин и купить Пенталгин, наивно надеясь и веря, что это поможет, съесть шоколадку, выпить что-нибудь, только бы заглушить эту боль.       В голову лезли воспоминания из детства. Яркие, наполненные радостью, весельем. Хотелось вернуться туда, где я чувствовала хоть какую-то толику любви к Чарли и Рене, хоть какое-то родство; где не было обильных кошмаров; где было чувство свободы. Хотелось вернуться туда, где у меня были розовые очки.       Я не помню точно, когда так возненавидела почти всё и всех. Я просто повзрослела. Перестала видеть иллюзии, не смогла больше забываться и переключаться на другое, окунулась в настоящее с головой, начала чувствовать суровую тяготу жизни.       Не знаю, что будет и через пять минут — я держусь в пространстве жизни на чистом умении скрывать эмоции. Ничем особо не управляю — даже мой выбор обусловлен — и потому иллюзорен. Я одинока, ведь даже самый родной человек — лишь узор, сотканный моими чувствами.       Эти истины тревожат мои иллюзии. Например, иллюзию бессмертия. За нее я держусь всегда где-то в глубинах души. Приходится признавать одну и ту же правду в который раз. Немного повзрослел — молодцом — осознавай все по-новой еще ясней. Движение по спирали.       Однажды я уйду. А раз это случится, в каждом миге есть что-то особенное. В этих маленьких вещах вокруг. Мы словно из холодной вечности заглянули краем глаза в это живое мгновение. Этот мир — эстафетная палочка — ее прошлые поколения оставили нам в наследство. И тихо исчезли. Нечего терять, потому что уже ничем не владеешь.       Когда принимаешь нелегкие правды жизни всей душой, они больше не пугают — их ужасающий ореол рассеивается. Ломаются привычные барьеры, сознание расширяется — и в обнажающейся неизвестности обнаруживаешь новые утонченные опоры.       Вчерашний «ты» после перезагрузки исчез. Появился новый — невовлеченный, созерцательный. Смотришь на все как бы со стороны.       И как же бывает сладко из этой холодной ясности снова вернуться в уютное забытье. Только что шел налегке с пустыми руками, «слегка ко всему прикасаясь». И вдруг жизнь снова тебя приветливо пригласила в очередной сказочный сон. Осознанность гаснет — и вчерашняя реальность наивного «тебя» снова кажется настоящей.       Чтобы купиться, сгодится любой соблазн, «пообещавший» счастье. Особенный человек с «волшебной» аурой, легендарные достижения, торжественные вечера, мистические пейзажи.       Сладкая приманка цепляет, и словно соскучившись по детству, самозабвенно откликаешься на очередной праздник жизни. Погружаешься в очередную «историю». Возвращаются детские эмоции. А вместе с ними… — неправые люди и несправедливые обстоятельства. И веришь во все это свято.       Только что ты просто играл в эту виртуальную реальность. И вдруг стал ее «реальным» героем. Все его проблемы стали твоими. Ты больше не наблюдатель. Теперь ты участник.       Есть такая настольная игра «монополия». Побеждая в ее условном мире, ты стремительно богатеешь. И вроде бы радуешься приобретениям — теперь ты «круче» всех. Ты только-только стал «олигархом», уже приготовился этому вечно радоваться — и вдруг все внезапно закончилось.

Game over.       Может быть, тебе ответили взаимностью, или ты возвысился в какой-нибудь иерархии, или купил новый айфон — и решил, что этот апгрейд жизни сделает тебя лучше и счастливей навсегда. Но все игры заканчиваются. Порой, неожиданно. С падением сервера.       Когда страсти накаляются, неприятные сны побуждают тебя снова очнуться. Очередное отпускание иллюзий позволяет осознать правду еще глубже. Верилось в иллюзию? Теперь знаешь в какую.       Осознанность по проторенным дорожкам возвращается быстрей. Ты уже знаешь маршрут. Знаешь, как быть в пространстве, где ни чем не владеешь. И тогда очередное пробуждение — уже не шоковая терапия. Правды повышенной осознанности не потрясают душу, как прежде.       У тебя нет ничего, кроме этого мига — в его банальных живых мелочах больше истины, чем во всех книгах. Ты всегда был только на своем пути.       Сказки учителей и проповедников ничем особенным не отличаются от сказок наших родителей. Духовные иллюзии еще тяжелей. Их выбрасываешь с огромным облегчением. А в социальных преданиях есть что-то теплое и земное, напитанное мудростью поколений.       В детстве веришь в волшебные миры оживающих игрушек и сказочных героев. В юношестве — в голливудскую любовь и успех. Затем — в серьезную, суровую жизнь. Одна выдумка сменяется другой.И ведь каждый зигзаг жизненного пути кажется истиной.       Твое сегодняшнее мировоззрение лишь прикидывается единственной реальностью…       Казалось, понял об этой жизни почти все — ловить тут особо нечего. И вдруг это наваждение рассеивается, и ты озираешься по сторонам, будто только что очутился в этом мире. И десятилетия за спиной кажутся чужим сном. Как можно было принимать все настолько всерьез? Что, вообще, происходит?       Можно помнить о своей смертной мимолетности, чувствовать, как движешься по неизвестности — и продолжать игру. Осознанность не исключает радости. Так погружаешься в поток жизни еще честней. Я могу умереть сейчас. Но я танцую. Тогда каждое движение наполняется мистикой.

***

      Эдвард пришёл уже после моего нервного срыва.       Я сидела в ванной, уставившись в одну точку, с красными щеками и глазами, раскачиваясь из стороны в сторону. Я чувствовала себя настолько одиноко, что хотелось умереть. Мне не с кем поговорить о том, что со мной происходит. Никто не поймёт. Ни Каллены, ни родители. Мама с папой так вообще скажут идти к психологам.       Несомненно, они меня выслушают. Дадут совет, который, по их мнению должен помочь. Они будут сидеть в кресле, пристально смотря на меня, пока я буду рассказывать им свои проблемы. Уставятся на меня стеклянными и равнодушными глазами. Они выслушают, но не вслушаются. Не поймут. Не смогут дать дельный совет. И от этого тошно.       Эдвард видел, как я плачу лишь один раз. Когда он бросил меня, сказав, что не любит, а на самом деле хотел меня защитить, убрав себя с шахматной доски. Я тогда осталась одна. Единственная белая королева среди вражеских колоний. Вот именно так и зарождается паранойя. Путём предательств дорогих тебе людей.       Я до сих пор не могу окончательно довериться Эдварду. До сих пор не могу обнимать его, без задних мыслей, что он снова меня бросит и уедет. Не могу окончательно поверить в то, что он действительно любит меня. У нас словно мелодрама-наоборот. Вместо плохого мальчика и хорошей девочки — плохая девочка и хороший мальчик.       Я, несмотря на свою некоторую эгоистичность, всегда думала, что Эдварду нужна более правильная девочка. Самопожертвенная, добрая, скромная, милая. Та, что сможет показывать ему свою любовь и слабости. А не я, неприступная и холодная стена.       Но, несмотря на весь мой ужасный характер, он здесь. Он рядом. Он стоит и смотрит на меня с ужасом, переживаниями и жалостью. А я, ослеплённая болью, тяну к нему руки, словно маленькая запутавшаяся девочка, оставшаяся без родителей.       Эдвард в миг оказывается рядом со мной, обхватывая моё дрожащее тельце своими сильными вампирскими руками. Он обнимает меня, садится рядом, усаживая меня к себе на колени. Он нашептывает мне успокаивающие слова на ухо, целует в щёки, глаза, нос, уголки губ.       Я ухватываюсь за края его куртки, словно за спасательный круг. Тихо плачу, уже успокаиваясь, вдыхая его аромат.       Никто из нас не чувствует неловкости из-за того, что происходило с нами ночью, мы заняты другим. И пусть я пожалею потом о том, что дала слабину. Пусть. Эдвард здесь, со мной. Он поддерживает, не донимает меня вопросами, почему у меня истерика, кто меня довел и так далее. Он просто рядом, когда нужен мне. И его присутствия достаточно, чтобы я смогла не заметить потрескавшееся в одно мгновение зеркало и лопнувшие тоники, бальзамы, шампуни и крема. Достаточно, чтобы не заметить, как стало взрываться мыло и лопнувшие лампочки…