Одна маленькая деталь

Молчать было невыносимо. Не тогда, когда между ног битый час возятся, пыхтят и что-то пропихивают. Чёрт, неужели он полез ещё глубже? — А-ах! — Ну-ну, не дёргайся. Опять этот самопровозглашённый «гуру технологий» задел что-то внутри и вызвал дрожь во всём теле. Хорошо хоть крепления жёстко удерживали на месте, а не то бы я уже слетел с операционной кушетки. И вот снова он тычет в ту же самую точку… Нет, он же не специально? И с чего я поверил ему, этому самодовольному типу, что он действительно сможет мне помочь? Он поймал меня, когда я шарился на принадлежащей «Киберлайф» свалке в поисках рабочих техноприблуд. Мне казалось, что самым сложным окажется взлом системы охраны, и я не думал, что наткнусь на кого-то. На кого-то живого. Кто бы мог подумать, что компания, производящая андроидов, будет держать в работниках человека? «Люди всё усложняют», — любил повторять мой отец, увольняя очередного нерадивого сотрудника, всё прегрешение которого было лишь в том, что он не мог вкалывать в круглосуточном режиме. Между ног показалась ухмыляющаяся рожа моего мучителя. Сейчас снова будет высмеивать повышенную восприимчивость своего ёрзающего пациента. Ан нет, тоже молчит. Лишь поправил сбившуюся у меня на груди рубашку и испытывающе уставился в ответ — что только творится в его покрытой сединами голове? И не знаешь, что хуже: колкие замечания или этот въедливый взгляд в самое нутро. Закрою глаза — пусть так всё чувствуется в стократ сильнее, но хоть не будет ощущения, что в мыслях кто-то копается. Мой новый знакомый не был охранником, как я подумал вначале, внезапно увидев его длинный одинокий силуэт среди безжизненных пластиковых останков. В действительности, как он мне объяснил, — пока мы брели среди белеющих то тут, то там «трупов» андроидов, — управление свалкой техноотходов было их с братом семейным бизнесом. Ну а после смерти родственника всё дело стало принадлежать ему одному. Он обеспечивал безопасную и быструю утилизацию, за это «Киберлайф» не вмешивалась в его дела. Нужно признаться, первоначально я здорово опешил, когда услышал позади в темноте оценивающий возглас с присвистом: «Топаз, милая, у нас гости», — и чуть позорно не сбежал, увидев, что это обращение относилось к громадной белой медведице. И как только такая махина смогла подобраться ко мне незаметно? «Здесь я царь и бог, — смеясь, твердил он мне, ведя за собой по ему одному понятным тропам и узким проходам между гор уже никому не нужной рухляди, пока его любимица, андроид-медведь модели URS12, угрожающе рычала мне в спину на каждую заминку. — А это мой личный рай для утерянных вещей. Звучит поэтично, но, сам видишь, это просто свалка. Ты, как я вижу, тоже потерялся?» — «Скорее, хочу найти». — «Оу, уже интереснее». Внутренний шум прервал мысли. Яркий свет ламп пробился сквозь сомкнутые веки. Попытка сосредоточиться на событиях прошедших дней потерпела крах. И даже представить было что-то сложно. Казалось, что даже на внутренней стороне века маячит лицо истязающего меня человека. А ведь он сразу, как меня увидел, понял, что мне нужно. Понял, кто я. Да, впрочем, я и недолго прятал перед ним свою натуру. Это другие, раскрыв меня, назовут монстром, чудовищем Франкенштейна или бездушной машиной. Для него же моё тело, лицо, разум, суть, — всё это было уникально и необычно. Вот только я знал, что неполноценен. Я лишь эрзац настоящего человека. Игрушка для пресыщенного разума. Подделка. «Подделка!» — «Нет, милый. Он твой брат. Он же рос вместе с тобой» — «Перестань, не морочь парню голову. Он уже слишком взрослый для этих сказок». Голоса родителей и брата звучат так ясно, словно это было вчера. Тот скандал пару лет назад был, пожалуй, началом моего «изменения». Не знаю, было бы что-нибудь иначе, если бы мне с самого начала объяснили мою роль во всей этой истории. Быть может, я бы не валялся сейчас со спущенными штанами перед самым сомнительным типом в городе со смутной надеждой измениться. Стать хоть на чуточку более похожим на других людей. Бдэм-с! Зазвенели на рядом стоящем столике отброшенные инструменты. Они были порядком заляпаны выделениями, что даже смотреть на них было неприятно. Но я всё равно смотрел. Лишь бы не натыкаться вновь на пронизывающий взгляд. В холодном ангаре, где мы находились, просто больше не за что было зацепиться глазом. Голые стены из бетонных панелей, какие-то ящики и коробки без опознавательных знаков, металлические шкафы и операционные столы — вот и вся обстановка. — Выпей это, мой дорогой, — ткнули мне в рот трубочку, — тебе нужно «подкрепиться». Осталось совсем немного. Опять он смотрит на меня, ухмыляясь. Ловлю губами трубку с питающей жидкостью — его пальцы так близко, что я их чуть ли не целую. Но мне внезапно становится так хорошо, что я готов это сделать. Я почти люблю его в этот краткий момент передышки. Откровенно любуюсь человеком напротив. Его смуглая кожа кажется такой тёплой. Сколько ему лет? Моё тело соответствует взрослым параметрам, а значит, по закону штата уже «можно». Совсем всё можно. Так мало нужно, чтобы из мучителя в моих глазах перейти в ранг благодетеля: лишь дать напиться «крови» досыта. Я жалок. Прошло всего несколько недель с начала нашего знакомства, а он уже стал поверенным во всех моих тайнах и знает о моей семье и моём «рождении» больше, чем кто-либо другой. Так уж вышло, что я сам об этом ему рассказал. Наша семья — из первой волны переселенцев в Детройт, привлечённых его только-только зарождающимися возможностями в области технологий. Дома на стене под стеклом можно увидеть сохранённые с давних времён билеты на самолёт, ради покупки которых отец в своё время влез в долги. Дата до сих пор видна: 28 мая 2018 года. Ровно три дня с момента официальной регистрации «Киберлайф» и один — с одобрения отцовского резюме. Ни меня, ни брата тогда даже в планах не было. Отец говорил, что сразу понял истинный размах будущего предприятия, когда увидел в сети приветственный ролик тогда ещё совсем юного основателя компании, Элайджи Камски. Поэтому и бросил всё, чтобы переехать. И хотя поначалу подчиняться молодому парню, который был младше его почти на четверть века, ему было непривычно, после первого успеха их тогда ещё маленькой компании последние сомнения у отца исчезли. Сейчас он работает в экспериментальном подразделении «Киберлайф», которое занимается вопросами полной автономности выпускаемой компанией продукции и возможности её самостоятельной работы. Направление его исследований постоянно критикуется и руководством, и государственными структурами, которые хотя и заинтересованы в создании машин, способных принять решение в критической ситуации, но при этом первоочередной задачей видят подчинение человеку. Ещё отец один из акционеров. Скорее всего, в моей истории сыграло роль то, что он и его сторонники — отец умеет оказывать влияние на нужных людей, — вместе владеют почти половиной всех акций компании. Иначе ни один из его экспериментов не получил бы согласования. Мать занимается разработками в коммуникативном отделе «Киберлайф» и отвечает за «повышение вариативности возможных ответных реакций у андроидов». Теперь мне кажется, моя болтливость — это её заслуга. А ещё я понимаю, что она всегда уделяла много времени моему обучению, хотя в этом не было необходимости: информативно я был гораздо более развитым, чем любой другой из нашей семьи. Возможно, она старалась компенсировать то, что я не посещал обычную школу и не мог общаться с другими детьми. Я вообще редко покидал границы нашего поместья в пригороде Детройта. Ну, разве что только с братом… Если бы не брат, то меня можно было бы назвать затворником. Если бы не брат, я бы до сих пор жил в своё удовольствие, пребывая в счастливом неведении. Если бы… Мой брат, наверное, лучший человек из всех живущих. Он добр, прямодушен и честен. Он никого и никогда не боится, и на него можно всегда положиться. Каждый мечтает стать его другом, ведь находиться подле него, словно быть согретым солнцем. Сколько себя помню, то постоянно был с ним рядом. Долгое время мы были словно не разлей вода. Но за последние два года всё изменилось. Словно между нами возведена стена: он где-то там, постоянно тусуется с друзьями, а я будто старая ненужная игрушка, забытая на чердаке. Впрочем, это недалеко от правды. А ещё он собирается в этом году уехать из дома: его приняли в Колбриджский университет. Даже собеседование уже прошло успешно. Я боюсь, что он больше не захочет возвращаться домой. Возвращаться ко мне. Что же до меня, то со мной и так всё ясно. Я — андроид. Компания хотела запустить на рынок совершенно новый продукт: не пригодную в быту вещь, а уникальное существо, способное на привязанность и любовь и копирующее поведение настоящего ребёнка. Для чего в 2031 году в абсолютной секретности была выпущена пробная партия человекоподобных синтетических машин разных возрастов от малышей до подростков, разной внешности и пола. Для того, чтобы проверить коммуникативные возможности образцов и подобрать из множества вариантов наиболее подходящую для потенциального потребителя модель, искусственных детей отправили в семьи доверенных сотрудников «Киберлайф». Одним из созданных прототипов и был я. Меня создали одиннадцатилетним подростком, тинейджером. У отца в момент моего «рождения» возникла идея скрыть от меня настоящее происхождение. Давала знать специализация в «Киберлайф»: его не оставляла идея о полной автономности андроидов. Он сам проработал мою биографию и наполнил её никогда не существовавшими в реальности фактами. Вот так я стал мальчиком-сиротой, которого усыновили любящие родители. Увы, или, быть может, к счастью, но я для «штамповки» на продажу не подошёл. Через год эксперимент отца был признан требующим сложной подготовки и дополнительных ресурсов для поддержания иллюзии растущего ребёнка. Ничего из этого обычному покупателю, конечно, не могло быть доступно. Всё это я узнал два года назад. Тогда же стало известно, что на самом деле с момента моего «рождения», а, точнее, выпуска прошло всего 5 лет. И что моё прошлое: погибшие родители, дом, где я родился и жил, интернат, из которого меня забрали, — всё это выдумано, просчитано и загружено в мою память. Вернее, в центральный процессор — мне стоит приучиться называть вещи своими именами. Раскрыл замысел отца, конечно, мой прямодушный и не терпящий лжи брат. Мы не рассказали родителям, как на самом деле произошло так, что стало ясно о моей нечеловеческой натуре. Как никогда не говорили и о тайных ночных побегах в город, которые становились всё чаще по мере нашего взросления. Брат любил нарушать правила, вот и тянул меня с собой, хотя мне запрещалось покидать границы поместья. Родители объясняли это моим слабым здоровьем, из-за чего я сам себе казался кем-то вроде колченогой собачки. Я даже питался по-особенному: мне давали питательные коктейли в плотных непрозрачных пакетах. Запрет на обычную пищу также объяснялся «болезнью». Справедливости ради, иногда мы с братом объедались всякой дрянью на ближайшей заправке, до которой добирались по ночам на велосипеде — он рулил, а я, вцепившись в его плечи, сидел позади. Наверное, тяга к экспериментам нам передалась от отца. После съеденной гадости, вроде чипсов, орешков, тянучек и леденцов, — ассортимент ночных магазинов не бывает разнообразен, — меня всегда ужасно рвало. Брат жалел меня, но всё равно не считал таким уж больным. Вот и ставил своей первоочередной задачей за краткие ночные часы обучить меня всему плохому. Тому, чего я был лишён, безвылазно находясь дома. Не знаю, на что рассчитывали родители, устанавливая такое количество запретов и зная, что их родной сын не выносит подобного. «Они не смеют удерживать тебя взаперти, словно ты какой-то чумной! — яростно шептал он, забираясь ко мне под одеяло ночами и подсвечивая лицо фонариком. — Сегодня мы отправимся к озеру или даже ещё дальше. Ты со мной?» — «С тобой». Ну, и что ещё я мог на это ответить? Я всегда шёл у него на поводу. Даже когда, став немного старше, мы принялись изучать тела друг друга. Конечно, это происходило с его подачи, но и я не находил для себя причин сопротивляться. Мне нравились его светлые, играющие на солнце золотом волосы. Его открытая улыбка и смеющиеся голубые глаза. Наши родители были такими серьёзными и преисполненными долга и бесконечной ответственности перед компанией, семьёй и друг другом, что, казалось, вся беззаботность и весёлость досталась одному моему брату. Но наши с ним «исследования» были лишь детской несерьёзной игрой. Я физически не испытывал какой-либо потребности в близости, да и брат не заходил дальше поцелуев и прикосновений, которые вызывали во мне лишь чувство глубокой привязанности. Впрочем, я больше и не был близко знаком ни с кем. Кроме брата, видел разве что его школьных друзей, которые тоже иногда присоединялись к нашим ночным походам. Ну, и изредка натыкался на прибирающихся в доме горничных. Всегда молчаливых и незаметных. Интересно, а они догадывались о том, кто я? Хотя вряд ли. Даже мой брат, самый близкий мне человек, не замечал ничего необычного во мне. Как же все мы были наивны. Про меня действительно нельзя было сказать, что внешне я как-то отличаюсь от других или во мне что-то не так. Тела андроидов-детей старались выполнять особенно подробно, был даже предусмотрен съёмный светодиод — естественно, находиться без него можно было только дома. Тщательнее прорабатывали, разве что, только модели секс-партнёров. Вот только в наших «исследовательских» играх с братом я был скорее наблюдателем, чем активным участником. Добиться от меня какой-либо реакцию было невозможно: я всегда оставался благожелательно прохладен. Ну, или если проще, то я попросту «вымораживал» брата любопытством к его физиологическим проявлениям, сам при этом не проявляя никаких признаков возбуждения. Наверное, будь мы постарше и опытнее, то давно бы уже догадались, что что-то не так. Но для нас всё происходящее оставалось в границах нормы. Брат считал, что я просто ещё очень маленький. Мне же казалось, что это опять какие-то проявления моей «болезни».

***

Сильный хлопок по заднице приводит меня в сознание. Оказывается, я чуть было не отключился, погрузившись в воспоминания и вновь потеряв во время операции большое количество тириумной жидкости. Мне запрокидывают голову, и я глотаю, глотаю, глотаю… До тех пор, пока окружающее пространство перед глазами не перестаёт двоиться и расплываться. — Первая часть завершена. — Слова звучат благословением. — Активируй кожу. Хочу посмотреть, нужна ли дополнительная колеровка. Запускаю процесс текстуризации — я научился этому приёму не так давно — и с интересом смотрю, как белый углепластик скрывается под гладкой «человеческой» кожей. Я ведь жил как человек, и обычные программные протоколы были мне незнакомы. Хотя первое — я осознал это совсем недавно — настоящее, а не подгруженное воспоминание было связано именно с применением синтокожи. Его, видимо, забыли стереть, и оно иногда всплывало в мыслях, но я наивно не понимал тогда всего смысла появляющихся в голове картинок. Это казалось лишь дурным сном. Мне вспоминалось залитое ярким слепящим светом помещение, где слышались незнакомые голоса. Кто-то говорил мне двигаться, затем либо петь, либо смеяться. Я видел, что мои руки бесцветны и покрыты тонкими швами соединений, и совсем ничего не чувствовал. А потом кто-то касался моего лица — и мир наполнялся красками… Я очень ценю его. Воспоминание, а не отца. Хотя отца, наверное, тоже, ведь не имей он своей власти в «Киберлайф», я бы не смог обманываться так долго. Он казался мне в тех видениях подобным богу: его испещрённое глубокими морщинами лицо внушало доверие, взгляд светло-голубых холодных глаз — робость. Перед ним я был букашкой, которую он мог препарировать и уничтожить, несмышлёнышем, попавшим в незнакомый и непонятный мир. — Где ты витаешь? Давай, переворачивайся. — Крепления на ногах и руках уже сняты, поэтому под внимательным взглядом послушно делаю, что от меня требуется, и вновь погружаюсь в воспоминания. Сейчас мне уже известно, что тогда отец просто помог мне активировать синтокожу. Я до сих пор помню его тёплую ладонь на своей щеке. Позже он рассказал, что долго не мог выбрать внешность для будущего ребёнка. Был вариант сделать аналог его реального сына, моего будущего брата. Раз уж мы относились с одной возрастной категории, то похожие внешние черты могли сыграть на руку иллюзии родства. Но мама выступила против подобного. Мне кажется, что она уже тогда боялась, что слишком привяжется ко мне. В итоге была создана абсолютно во всём противоположная внешне от брата модель. Тёмные волосы, светлые глаза и кожа, тонкие черты лица — отец был доволен результатом. А мама — просто приняла как данность. Насколько помню, дома перед нами она вообще никогда не перечила мужу, моему отцу. Даже тогда, два года назад, когда брат и отец орали, брызжа слюной и угрожая друг другу, она не вмешивалась. Так и вижу, как мы сидим с ней за столом друг напротив друга, пока вокруг твориться хаос. Потом был долгий разговор отца со мной, после которого мы собрались с ним в его офис. И тогда я впервые узнал, что она тоже может злиться. Помню, мама выбежала за нами, и, пока я сидел в машине, прижавшись носом к стеклу, они с отцом ругались, стоя перед парадным входом. Мне кажется, она боялась, что отец оставит меня там. Ну, в исследовательском центре «Киберлайф». Позже, когда мы вернулись, она зашла ко мне в комнату и долго держала мою руку в своей. Не знаю, зачем я это вспомнил. Милая мама, видела бы ты меня сейчас. Стою на четвереньках, снова деактивировав на теле кожу — белая пластиковая кукла — и уткнувшись носом в сложенные перед собой руки. И покорно жду, когда мой мучитель примется за вторую часть работы. Благо, с восстановленным балансом тириума в организме мне уже гораздо легче переносить неприятные процедуры. Щиколотки жёстко пристёгнуты, под коленями и животом крест-накрест протянута широкая эластичная лента — она не даёт мне ускользнуть и сдвинуться вперёд. Снова вдоль хребта ощущается сильная дрожь. Пытаюсь удержать себя ровно. Было бы проще, понизь я восприимчивость до минимума или вовсе отключи её. Но мне всё ещё страшно быть машиной. Лишиться чувств — будто ослепнуть. Я совсем к этому не привык. Интересно, что было бы со мной, если бы не интерес к моему развитию отца? Как бы относился ко мне брат, изначально зная, кто я? После полутора лет тестирования андроидов в семьях компанией был выбран потенциально выгодный вариант: нежная смышлёная девочка девяти лет. Исследования показали, что это был самый оптимальный выбор для старта продаж. И уже в начале 2033 года на рынке появился первый андроид-ребёнок. «Модель YK500 — лучшее, что вы можете получить за 7500 долларов. Успейте воспользоваться нашим спецпредложением и оформить предзаказ». В кои-то веки рекламные лозунги не врали, первые же отзывы от потребителей были полны восторгов. Компания подсчитывала прибыль. Отцу же не хотелось так просто сворачивать эксперимент с доставшимся ему прототипом. Вместо этого он выкупил андроида, то есть меня, у компании и добился, чтобы было создано несколько дополнительных сменных тел. С небольшими изменениями во внешности, аналогичными переходу подростка в тело молодого человека. Удивительно, но Камски — тогда он ещё не отошёл от дел — поддержал отца. Следующие оболочки для меня были созданы с его прямым участием. И когда брата отправляли в летний лагерь при спортивной школе, меня клали в «больницу» на обследование и, казалось, бесконечные тестирования. Ведь я был очень «болезненным» ребёнком, из-за чего мне требовалось домашнее обучение и постоянное наблюдение у врача. Выписывали меня как раз к приезду брата. Внешне я был уже взрослее, чем обычно. Внутренне — полным крайне смутных воспоминаний о проведённом лечении. Таким образом, сохранялось впечатление у меня и окружающих, что я всё-таки расту. После того скандала для окружающих мы оставались дружной любящей семьёй, но за закрытыми дверями иллюзия разрушалась — в нашем доме уже не требовалось сохранять тайну о моей сущности. Поэтому в конце этого лета при последней смене отец не стал ничего скрывать от меня: он рассказал все подробности. Во время операции, пока мои системы переходили в состояние, аналогичное человеческому сну, — личное программное обеспечение отца, разработанное специально для моего случая, — чип, выполняющий необходимые операции, и накопители памяти переносились в новое, более взрослое тело. Отец также в него дополнительно перекачивал всю «кровь» или, правильнее будет сказать, тириум — питающую моё тело и его части голубую жидкость. Этим же веществом, только очень разбавленным, оказывается, меня и кормили все эти годы. Отец считал, что раз в ней находится некая доля информации о моей модели, то её тоже следует сохранять. Увидь он, как я хлебаю сейчас слитую из погибших андроидов «кровь», его бы удар хватил. Это мой новый знакомый приучил меня к подобному «напитку». Мой новый знакомый… «Друг»? Приятель, помощник, наставник — не знаю, как правильно назвать моё неоднозначное отношение к нему. Он так много знает об андроидах, их особенностях, функциях и различиях, что даже странно. Хотя, о чём это я? Кому, как не ему в этом разбираться? Ведь именно он «провожает» андроидов в последний путь: под прессы трамбующего конвейера. Ещё в самом начале нашего странного общения — сотрудничества? — он провёл мне экскурсию по своим владениям. После первого испуга я проникся интересом к его занятию. На свалке у него было оборудовано несколько зон, вытянутых вокруг охранной башни: с обширной площадки для сброса поступающего мусора, пришедших в негодность машин, мы перешли к упорядоченным рядам, где штабелями хранились отдельные части и детали, так называемые «биокомпоненты». Я с удивлением обнаружил, что на перерабатывающем конвейере сортировкой занимается группа работающих андроидов. Это было так жутко, но для них, казалось, не происходило ничего необычного. А мой смеющийся экскурсовод, уводя меня дальше, объяснял мне: «Нет, они совсем не рабы. Просто им больше некуда пойти. Они были созданы для работы, срок службы их батарей больше полутора сотен лет. А из-за постоянно обновляемых версий, появляющихся в продаже, от этих устаревших несчастных просто избавляются. Я лишь даю им возможность исполнить свою миссию. Поверь, я не удерживаю никого силой. Хм… Ведь и ты не торопишься сбежать от меня, не так ли?» Разве я мог возразить? Да, я действительно сам по собственному желанию продолжал тайно пробираться через охранные блоки на территорию свалки, где меня ожидаемо встречало злобное рычание техномедведицы и смех её хозяина. Я увидел, как крошится под прессами белый углепластик, как выдавливаются остатки тириума из сломанных тел андроидов, как сплавляются останки в небольшие брикеты для отправки на заводы «Киберлайф», чтобы в череде переработок стать чем-то новым. Полезным. Хорошо продающимся. Мне показали, как заканчивается путь андроида в этом мире. Как не остаётся от него ничего, что бы напоминало о его существовании. Нет ни похорон, ни надгробных камней — никто не вспомнит о сломанной ненужной игрушке. Кстати, о ненужных. Когда отец последний раз «обновлял» меня, он не только рассказал мне многое о том, как я менялся, но и показал мне предыдущие тела. Они хранились на складах «Киберлайф» среди сотен таких же безликих и мёртвых оболочек: тут были дети, старики, животные. Это называлось «пробные уникальные экземпляры». Их использовали для разработки следующих прототипов. Я понимал, что передо мной пустая вещь — чип и блоки памяти были при мне, — но лицо, которое я видел в отражении и которое было совершенно неузнаваемо без постоянной смены эмоций, было моим. Только на пару лет младше. Я представил, как эти оболочки используют для новых андроидов. Мне стало плохо. Отец, должно быть, просто хотел быть впервые со мною честен. Но, говоря по правде, вышло не очень. Он вообще был в тот день до странного задумчив. Рассказал, что недавно произошёл случай, когда андроид убил человека. Вроде как тот узнал, что его хотят заменить на новую модель, и съехал с катушек из-за этого. Отец сказал, что, возможно, их отдел вообще закроют, так как после случившегося последнее, что желает слышать правление, это об автономности андроидов и их самостоятельных решениях. «А что будет со мной?» — спросил я, даже не понимая, что надеюсь услышать. «Тебя уничтожат» или «нет, ты останешься жить с нами» — хоть что-нибудь, лишь бы не молчание в ответ. Увиденное в центре исследований что-то сломало внутри меня, и я понял, что ещё чуть-чуть, — и случится нечто непоправимое. Поэтому и сбежал сразу же после переноса моего сознания в новое, теперь уже взрослое тело. Домой я вернулся пару дней спустя. Просто блуждал по городу, не зная, куда пойти, и зависая у витрин с другими андроидами. Смотрел и не мог поверить, что бездумные тупые куклы передо мной — такие же разумные существа, как и я. Как брат… Как люди, которыми я был окружён. Никто из прохожих не тыкал в меня пальцем и не смотрел оценивающе, как на вещь. А вот на них… Хоть дома у нас не было других андроидов, но я знал об их существовании и видел рекламные проспекты и видеоролики по ТВ. То, что мне всегда казалось абсолютно нормальным, теперь явило всю свою мерзкую сущность. Мои мысли о том, что вещь передо мной не имеет прав и свобод, говорил Я-человек. А Я-андроид дрожал от страха и боялся оказаться в витрине вместо куклы перед ним. В эти минуты я представлял, что брат нашёл меня замершим возле одного из таких магазинов. «Вернись домой», — в его устах бы это прозвучало так легко. Мог ли бы я ответить на это: «У меня нет больше дома»? Конечно же, нет. Отец ничего не сказал про моё отсутствие, и мне даже пришла мысль, что он хотел, чтобы я сбежал в действительности. В любом случае, никакого наказания не последовало. А мама лишь нервно кусала губы, умывая меня как ребёнка и очищая от уличной грязи. Потом я так и продолжал исчезать по ночам — благо, как теперь оказалось, спать мне совсем не требовалось. К утру возвращался, скорее всего, к разочарованию отца и затаённой радости матери. Наверное, мне бы действительно стоило сбежать, но я хотел напоследок ещё раз увидеться с братом. Чувствую, как по спине проходятся лёгкими невесомыми прикосновениями. Без синтокожи я словно оголённый провод. Стоит до меня дотронуться, как в голове происходит взрыв из потоков информации и картинок. Я пока ещё учусь контролировать эту свою способность — в семье многие мои функции были отключены, чтобы в первую очередь у меня самого не возникало лишних вопросов. Быть андроидом не так-то просто. Когда отец назвал мне коды блокировки, открывающие доступ к присущим моей модели возможностям, мир для меня навсегда изменился. Я стал по-настоящему «видеть». Любая вещь перед глазами обрастала историей. Меня словно окунули в информационное море, не выдав спасательный жилет. — Ау, приём! Не покидай меня! — С трудом возвращаюсь к реальности, концентрируясь на окрикнувшем меня человеке. Он вталкивает в меня что-то плотное и толстое. — Ну же, рекалибруй отверстие. Давай, давай. Пытаюсь подстроиться, но тело не слушается. Давление внизу лишь усиливается, а мне остаётся бессильно дёргаться в путах и злобно рычать: — Всё бесполезно. Хватит! Прекрати! Мне страшно. Кажется, что я сейчас сломаюсь. Глаза застилает красным. Снова то же ощущение, как в тот день два года назад, когда я всё про себя узнал. Когда мы отмечали наш общий с братом день рождения. Общий потому, что разница между нами была небольшая — всего пару недель, — поэтому мы привыкли справлять такие дни вместе. Тогда я ещё был «человеком». У меня были простые человеческие радости. Я был счастлив… Если, конечно, я могу так про себя говорить. Я вообще теперь не уверен ни в одном испытываемом мной чувстве. Так вот брат в тот день отпросился у родителей на вечер в город. Он собирался отпраздновать отдельно от нас с друзьями. Я же привычно остался дома. Ну, я думал, что останусь. Где-то через час после его ухода в окно моей спальни на втором этаже постучались. Брат не стал заходить в дом, а забрался по решёткам через крышу террасы сразу ко мне. Он в очередной раз решил вытащить меня с собой. Только в этот раз с нами должны были быть его друзья и должно было произойти что-то особенное. Что-то, что он не хотел мне раскрывать. Что-то, от чего мне захотелось остаться дома и в то же время поскорее это испытать. Брат лишь заговорщицки прошептал мне на ухо: «Это будет нашим с тобой подарком друг другу». Как же это всё было глупо. Тот день многое изменил между нами. Тогда я впервые испытал то странное пугающее состояние, когда мир вокруг заволакивает красным и я перестаю владеть своим телом. И я не знаю откуда, но мне даже в тот самый первый раз стало ясно, что если я попытаюсь сделать что-то в этот момент, то произойдёт нечто плохое. Мне грустно, но зато мысли о брате успокаивают меня. Я больше не чувствую себя запертым в алой клетке. Ведь я иду на всё это в том числе и ради него. Мир вновь обретает свои истинные цвета, и я концентрируюсь на сигналах, которые хаотично отсылает мне в голову тело. Провожу диагностику, как учился совсем недавно, готовясь к операции. Ага, вот. Новые биокомпоненты конфликтуют с базовыми установками системы. Вношу нужные коды в исключения, предоставляю доступ к обновлению поведенческих протоколов и запускаю рекалибровку под требуемые размеры… Чёрт, как сильно! Боюсь снижать восприимчивость, всё-таки это первый тест нового оборудования, и мне бы хотелось запомнить эти ощущения. Кошусь из-за плеча на… Гм-гм, как же он себя называл? «А ты, правда, мастер в этом?» — «Мастер? Хм, ну тогда уж зови меня Грандмастер, золотце». Каждый раз, когда я появлялся в его «владениях», меня преследовали сомнения. Стоило ли доверять ему? Я не назвал ему своё имя, он тоже. Смуглый, будто всю жизнь провёл на улице. Вокруг вечно ухмыляющегося рта залегли складки, идущие от крыльев длинного крючковатого носа. Меж бровей залегла глубокая морщина, словно он постоянно хмурится. Из-за чего, интересно? Цепкий взгляд из-под нависших век и абсолютно нечитаемое выражение тёмных глаз. Наше знакомство длилось уже не первый день, но я при каждой нашей встрече ожидал, что ему наконец надоест и он отдаст приказ своей любимице разорвать меня. «А ты везунчик, как я посмотрю. Если бы Топаз нашла тебя без меня, то твоя тушка валялась бы сейчас во-о-он в той кучке», — напоминал он мне, не давая задираться. Было в нём что-то безумное, нечто странное. Хотя в общении он казался абсолютно адекватным. — Так, молодец. Теперь попробуй этот диаметр, — негромко шепчет он мне, похлопывая по спине. Использованный «плаг», длинная пластиковая затычка, отлетает на тот же столик к испачканным вытекшим из меня тириумом инструментам. Следующий оказывается ещё толще, но за ним идёт совсем маленький в палец толщиной. Я послушно подстраиваюсь под требуемые параметры. Сжимаюсь, растягиваюсь. Новые биокомпоненты работают исправно, я не замечаю никаких сбоев или задержек в реакциях. Пытаюсь настроить выделение увлажняющей жидкости и слышу смех за спиной: — Фу, аха-ха, какая мерзость. Не так обильно, иначе ты меня затопишь. Понижаю показатель влажности почти вдвое и злобно огрызаюсь в ответ: — Может прекратишь тогда испытывать на мне весь свой арсенал? Я не готовлюсь перепробовать… Э-э-э… — Что, золотце? — с притворной заботой в голосе спрашивает он и впихивает, прокручивая, очередной «пыточный инструмент». — Катись к… Ах… — Сбиваюсь и признаю своё поражение. — Не так сильно. Пожалуйста. Грандмастер хохочет над моими попытками быть «хорошим мальчиком»: «Ну же, давай опробуем гиганта?» — «Мне достаточно среднего». — «Нет, давай всё-таки…» — «Нет, мне достаточно среднего! А-ах! Ты старый вонючий кусок… Чёрт, хватит! Пожалуйста. Пожалуйста!» — я продолжаю умолять, даже когда всё прекращается.

***

Перед глазами качается земля, проплывают какие-то запчасти и даже почти целые конечности, маячат полы скомканной у груди рубашки… Так, стоп! Что со мной? Вишу перекинутый через что-то большое и мягкое, и меня по ощущениям куда-то несут. Мягкое? Топаз? — Да что такое происходит? — ворчу вполголоса, сползая с широкой спины медведицы. Пытаюсь удержаться на ногах, но тут же валюсь прямиком в пыль — треклятый Грандмастер не удосужился подтянуть мне брюки, и они так и висят мешающим комком у щиколоток! Топаз шустро разворачивается на голос — какой же я идиот! — и пытается ухватить ногу раззявленной пастью. Непривычно видеть такую ловкость у здоровенной махины, но она андроид, так что чему тут удивляться. Подпрыгиваю, пританцовывая вокруг неё и подтягивая узкие штанины, — ух, какая злющая зверюга! Она невзлюбила меня с первого взгляда, отплачиваю ей тем же. Наверное, только «властителю» свалки с его странными вкусами могла придти в голову идея завести такое жуткое домашнее животное. То, что он также заинтересован и моей персоной, благополучно опускаю. — Ну ладно, ладно! Идём к твоему хозяину. Весь путь до охранной башни дрянная медведица пытается меня укусить. В конце концов ей удается зажать меня между баками с мелким мусором. Смотрю на неё и прикидываю, удастся ли оставить ей в пасти руку, а самому сбежать. Не думаю, что она действительно загрызёт меня — просто хочет попугать, — но всё равно готовлюсь в случае чего отключить болевые показатели. В самый последний момент прямо перед моим лицом она замирает, в раз превращаясь в безжизненный манекен. Смотрю наверх — мой спаситель выглядывает из-за ограждения на смотровой площадке, окаймляющей верхний этаж башни, держа в руках какой-то пульт. Видимо, с его помощью он может временно отключать сознание своей охранницы. Интересно, и долго он так наблюдал за моими «танцами»? — Ну что застыл? Хватит играться с Топаз. Поднимайся ко мне. «Играться». Посмотрел бы я, как она так «играется» с тобой, мой сверхвесёлый друг. Аккуратно обхожу застывшую фигуру и направляюсь ко входу в охранную башню. Яркие неоновые буквы «Вета» сияют где-то высоко надо мной — это название компании, которой принадлежит земля, а значит, и расположенный на ней мусорный полигон. Такие же буквы украшают главные ворота на въезде и столбы по периметру свалки. В башне я бывал всего пару раз от силы за все посещения. Прямо перед ней находился основной сток поступающего «мусора». Довольно пугающее зрелище. Я видел мельком эту яму, заполненную копошащимися, всё ещё движущимися — «живыми» — андроидами. Когда я спросил, зачем нужно было располагать эту площадку прямо тут под окнами, то получил ответ: «Мне интересно». — «Интересно наблюдать за умирающими калеками?» — «Интересно, выберется ли кто-нибудь из них». Вот и сейчас я заметил, выйдя на смотровую площадку, как внизу сцепились сразу несколько андроидов. Частично их тела были всё ещё покрыты синтокожей, из-за чего казалось будто это борются измазанные в синей краске люди. Я замер ощущая, как разделяется сознание. Человек во мне видел в происходящем бессмысленные действия изувеченных механизмов, для андроида же это была настоящая схватка за жизнь. Мне показалось, упади я сейчас в эту гущу, то мне бы было не выбраться. — Что? Не хочешь испытать себя? — подначивает меня мой «друг». — Это как «бои чемпионов». Приз… — Приз — это вечность работать на тебя, прессуя своих же собратьев? — Ну, не вечность. Полторы сотни лет всего лишь. Да и я не останавливаю никого, если кому-то взбредёт в голову сбежать. — И «Киберлайф» не замечает этого? — Чего? Пока никто не уходил далеко… Вот даже, посмотри вон на того, — послушно вглядываюсь и вижу, что одному из андроидов удалось отбиться от других. — Он — победитель! Но что же он не бежит, освобождённый? Действительно, одинокая фигурка внизу замирает, словно не зная, что ей делать дальше. Поверженные же расползаются вокруг в поисках более слабых соперников, у которых можно отобрать необходимые детали: кому-то не хватает глаз, кому-то — рук или ног. Некоторые из них так и останутся обездвиженными, полностью истеча от полученных ранений «кровью». — Это жестоко, — качаю головой и отворачиваюсь. — Куда бы он пошёл? Ненужная машина… Подделка. Чужие злые слова вырываются откуда-то изнутри. Из полной ненависти и боли сердцевины. Той части, что пытается время от времени прорваться наружу, заливая всё алым. Или это человек во мне полон яда? Не знаю и знать не хочу. Я словно вновь переживаю тот день, когда моя жизнь навсегда разделилась на «до» и «после». Когда брат, его трое друзей и «злобная стерва», девчонка-заводила в нашей маленькой компании, собрались по-взрослому отметить наш день рождения. На заправке, до которой мы привычно добрались на одном велосипеде, нас ждала взятая напрокат тачка. Мы втиснулись на задние места, где уже сидело двое: хмурый азиат и его уже порядком набравшийся и оттого изрядно весёлый сосед. «Стерва» подгоняла нас, хохоча и сигналя, а заросший патлами парень рядом разводил в термосе своё адское пойло: просто сливал туда всё, что у нас было. Честно говоря, было не так уж много — кто бы нам продал? — лишь то, что удалось незаметно стащить из дома. Мне пришлось согнуться в три погибели и усесться брату на колени, чтобы не выпасть, когда машина резко рванула с места. Мы выехали из пригорода и не ополовинив наших запасов, но к центральной части города термос уже был пуст. Конечно же, меня ожидаемо стошнило, как только движение закончилось. И как бывало и раньше, когда любая пища не из специального пакета попадала в меня. На что только мой брат рассчитывал в этот раз? Определённо упорство в его случае порой принимало маниакальные последствия. Успокаивало, что я был не один такой, бледно-зелёный, в подворотне за углом клуба — конечной цели нашего путешествия. Компанию мне составил уже не смеющийся «весельчак» и его хмурый сосед, который просто не выдержал, наблюдая за нами. Остальные беззлобно шутили над слабостью наших желудков. Брат протянул мне воды в пластиковой бутыли, чтобы умыться. Я побултыхал пару глотков, очищая рот, и спросил его: — Это точно того стоит? — Не знаю, — развёл он в ответ руки и пожал плечами. — Я сам здесь впервые, ты же знаешь. Это место было выбрано не случайно. Единственный клуб, куда мы, подростки, могли попасть и получить то, что хотелось, специализировался на предоставлении особых услуг. Он открылся пару лет назад и вместе с официальным стартом продаж секс-андроидов, искусственных партнёров для вечных одиночек. Здесь не спрашивали про возраст и не требовали документов. Ирония была в том, что купить выпивку было сложнее, чем попасть сюда. Единственные ограничения разрешались штрафами — я как раз изучал их, стоя у стены, пока мои товарищи препирались с грузным мужчиной, по-видимому, администратором, который не разрешал впускать в комнату больше четырёх посетителей за раз. За оторванную конечность или повреждённый покров удерживалась часть залога на карте посетителя. Если же андроид был полностью уничтожен, то клиент рисковал попасть в «черный список». Ну, или опять же просто заплатить штраф в половину стоимости испорченной вещи. Сейчас горько и смешно вспоминать, но я действительно думал тогда только о возможных штрафах — боялся, что родители узнают, — а не о том, что вырванная из пластикового туловища нога указана в списке где-то между разбитой витриной и покорёженным настенным экраном. Жестокий идиот. Возвращаюсь с воздуха в башню, лишь бы оказаться дальше от воющей мешанины тел. Прижимаюсь щекой к серому бетону стен, желая ощутить хоть что-то неизменное в этом мире. Не скрытая панелями поверхность приятно холодит лицо. Слышу голос позади: — О, не разыгрывай драмы, мой дорогой. Не становись скучным, иначе я зря потратил на тебя столько времени. Подделка? Люди добровольно закапывают себя, и ценность их жалкого существования ничего не стоит даже для них самих. Эти же борются за свою жизнь. Они голодны! И кто знает? Может, у кого-нибудь из них жажда будет настолько сильна, чтобы… — Чтобы что? — Врезаю кулаком в стену перед собой и разворачиваюсь к нему, злобно переспрашивая: — Вечность скрываться, боясь и притворяясь… — Ну а что «ты»? — Он смотрит на меня, склонив голову и хитро усмехаясь — мне кажется, или он подбирается ко мне, будто охотясь? — Разве не появился здесь, чтобы немного «измениться» и стать похожим на «живых»? — Он оба раза ставит в воздухе кавычки, и мне не нравится, к чему ведёт этот разговор. — Не знаю, — и я честен, — можно ли такое существование назвать реальной жизнью? Я создан людьми. Я — вещь! Мои… Мои эмоции, чувства, желания — разве это всё не просто строчки кода? Зачем я существую? Зачем всё это? Я так слаб. Есть ли в мире что-то слабее меня? Ничтожнее. Зачем я цеплялся за иллюзии? Закрываю глаза — вот бы ввек их не открывать. Исчезнуть. — Вот как? — слышу его, наполненный злобой голос. Меня швыряют в стену. От удара чувствую, как со спины сползла частично синтокожа. То, что я чувствую, человек во мне хочет назвать «болью». Грандмастер держит меня за плечи и дико улыбается, переспрашивая: — Вот как? Вот как?! Не понимаю, что он собирается сделать. Его крик пугает меня. Пытаюсь оторвать его руки от себя, но уже тянет их мне под одежду. Оторванные пуговицы отлетают в стороны, и полы рубашки больше не скрывают живот. Тычок! Раз! Ещё один выше по рёбрам! Он знает куда жать — и вот я уже вижу, как обнажается белым кожа и жалкое синтетическое нутро раскрывается под чужими хищными пальцами. Там внутри всё дрожит и пульсирует в такт. Я заворожён увиденным и расслабляю хватку на его руках… Он ласкающе проводит по торчащей толстой трубке в глубине — и меня пробивает ужасом. Мне кажется, я вижу, как через неё толчками движется «кровь». Он кладёт ладонь, обхватывая, на сияющее нечто в самой моей сердцевине. Смотрю на него: «Нет». — «Вот как?» — шепчет он мне в губы. Рывок. — Нет! Это что, моё «сердце» на его ладони? Я падаю на колени, больше не удерживаемый его руками. Трясу головой, но перед глазами всё продолжает дробиться и расплываться. Конечности немеют, становясь чужими. Что это? Я умираю? — Ну и каково это? Эй, — он трясёт меня за плечо, пока я шокировано моргаю, пытаясь хоть за что-то уцепиться взглядом, — ты слышишь? Смотрю на него, потом на руку со сжатым в ней сияющим цилиндром. Неужели всё? Неужели это вообще всё? Нет… Нет. Нет! Движение вокруг словно замирает. Это сбой? Мои системы повреждены? Что это? Я вижу, как между мной и Грандмастером выстраивается стена. Я снова в алой клетке. И если раньше я бежал от этого чувства, каким-то необъяснимым чувством зная, что за «стеной», за этой преградой, меня ждёт нечто страшное, то теперь у меня нет выбора. Мгновение — и я вижу свой силуэт, ломающий стену передо мной. Мгновение — и я уже сам прорываю эту преграду. Краснота заполняет меня. — Отдай! — ублюдочная скотина, мой псевдодруг, отступает от меня, пока я ползу словно раненое животное, оставляя за собой след из «голубой крови». — Отдай… Прошу! — Зачем? Кто только что устроил тут экзистенциальные стенания о том, — он склоняется надо мной, выплевывая, — что он подделка? Под-дел-ка! Не могу соображать здраво. Я даже слова его почти не понимаю. О чём он? Все мои системы вопят, что вскоре я отключусь. Одна единственная мысль заполняет моё сознание: «Я должен жить». То, что казалось мне унылым выживанием, теперь обретает ценность. За доли секунды я представляю, что могу прожить годы и века, просто скрываясь и притворяясь человеком. Я вижу другие страны, незнакомые мне места, где смогу найти себе убежище и просто жить. Я вижу мать и отца… Я вижу брата… Моя жизнь не может оборваться так нелепо. И если вопрос стоит о том, что важнее: жизнь стоящего и издевающегося надо мной человека или моя, — то ответ очевиден. Теперь мой ответ очевиден. Рывком хватаюсь за показавшиеся вблизи ноги — глупец посчитал, что я слишком слаб, и подошёл ко мне ближе, — роняю тяжёлое тело и ползу по нему, нанося из последних сил удары. Он отпихивает меня и вытягивает руку с «сердцем» над головой. Я чувствую, что не смогу бороться с ним — моё время истекает. Начинаю, что есть мочи колотить по его груди и животу — если я сдохну, то заберу его с собой! Полы ярко-жёлтого балахона, в который он одет, распахиваются. Смуглая кожа на груди в местах, где мои кулаки врезаются в неё, едва заметно светлеет. Удар! Под кулаком становится мокро. Мой враг оскаливается, с дикой силой впиваясь пальцами в моё плечо, почти выламывая его. Мы вплавляемся в друг друга в смертельном объятии, как две ядовитые змеи. Я просовываю ладонь в отверстие, в переплетение чего-то влажного и пульсирующего, даже не осознавая и не понимая полностью, что делаю. Мной движет лишь желание, нет, жажда выжить. Рука обхватывает что-то знакомое. — Сделай это! — он рычит, и я чувствую под рукой вибрации от его голоса. — Ну же! Не сомневайся! Моё сознание тускнеет, но я вырываю из распластанного подо мной тела сердце… И вставляю его себе. Чёрт… Как же хорошо. Валюсь набок, чувствуя, как начинает пульсировать ток тириума в моём онемевшем теле. Алое зарево уходит из моих глаз. Нет больше клетки, в которой я был заперт. Но, чёрт возьми, как же всё ощущается по-другому! Я лежу, смотря в потолок, и понимаю, что не осталось ни одного запрета в моём сознании. Я пробую ввести коды блокировок, но ни один из них больше не воспринимается системой. Что со мной? Это то страшное, что отпугивало меня раньше от перехода за «стену»? — Тебе повезло, что мы идеально подходим друг другу, — слышу ворчание и протяжный стон рядом. Поворачиваю голову — Грандмастер впихивает бывшее «моё сердце» и устанавливает обратно сорванную мною защитную пластину с груди. Затем наконец-то глядит на меня: — Ты точно псих, — и добавляет с ухмылкой: — Я рад, что не ошибся.