Волчья верность — сказки, которые рассказывают родители своим детям перед сном. Волк выбирает свою пару раз и навсегда. Он будет верен ей. Он будет охранять ее. Он будет ее любить. До талого — смерти. Юнги считал все это бредом, выдумкой, ведь волков давно уже не существует. По крайней мере, ему встречать не доводилось. До тех самых пор, пока ему не исполнилось шестнадцать. В небольшой деревушке размером в тридцать домов у Юнги друзей не было, но родители все равно каждое лето отправляли его к бабушке. Юнги по своей природе был одиночкой, не любил улыбаться и рассказывать кому-то о своих чувствах, эмоциях, переживаниях. Юнги было комфортно наедине с самим собой. Он любил гулять в пшеничном поле. Зрелые колосья касались его молочной рубахи до колен, которую трепал теплый ветер. На голове была соломенная шляпа, а в руках букет полевых цветов. Он просто бродил между длинных рядов пшеницы, вдыхал сладкий запах прогретой земли, пшеницы и полыни. Иногда шляпу приходилось придерживать ладонью, чтобы не улетела. Спокойно. Тихо. Умиротворенно. Пушистые облака плавно плывут по небу. Юнги лежит на сухой траве, закрывает солнце тонкой ладонью, а солнечные лучи проскальзывают сквозь его тонкие пальцы, слепят. Юнги улыбается. И в облаках кажется ему что-то волшебное, непередаваемое. Юнги пятнадцать. Юнги пахнет лавандой. Юнги, точно сумасшедший, выбегает под дождь и кричит. Юнги свободный. У Юнги тонкие-тонкие запястья, кожа бледная, под ней отчетливо видны вены-реки, по которым течет морская вода, даже прибой слышен. И крик чаек. Юнги раскидывает руки в сторону, а дождь лупит по щекам. Юнги не сумасшедший. Юнги просто свободный. Ему нравится смотреть на ночное небо, пока разлитое молоко — Млечный путь — плавно скользит по чернильной мгле. Юнги поднимает пальцы к космосу и мягко окунает в него свои тонкие пальцы, кое-где обмотанные пластырем. Юнги любит носить свои потрепанные кеды. Они к низу вымазаны сине-фиолетовой краской, что так похожа на космос. Юнги любит космос. И иногда шепчет в небо тихое «привет». А вдруг, кто-то слышит? Юнги шестнадцать. У всех его знакомых на запястьях появились имена. А у Юнги ничего. Голые, молочные, тонкие. Наверное, решает Юнги, он просто дефектный. Но его это ничуть не беспокоит. Юнги снова у бабушки и снова дышит полынью, что оседает на языке. Ему с самим собой не одиноко. Ему с самим собой хорошо. У бабушки дом деревянный, внутри пахнет деревом, яблочным пирогом и чем-то теплым. Домашним. Юнги намного приятнее быть здесь, чем в сырой квартире с родителями, которые его никогда не понимали, смотрели как-то с жалостью на него. А Юнги, вообще-то, все равно. У его родителей чужие имена на запястьях, наверное, оттого им так тяжело вместе приходится. Юнги — просто ошибка, сбой в системе. Он случайно получился. И любви не получает. Но бабуля искренне его любит. Юнги проснулся за час до рассвета. Он поднялся со своей скрипучей кровати и даже не стал переодеваться в штаны, выходя на улицу прямо в пижамной рубахе. Маленькие светлячки сверкают между зарослей душистых трав. Светлячки — проводники из тьмы. Юнги думает, что они ему споткнуться не дадут, выведут на правильный путь. Обув на босу ногу тапки, Юнги ступил на дорожку, ведущую в густой лес. Юнги никогда там не был. Бабушка рассказывала, что там живут волки, способные превращаться в людей. Или наоборот? Юнги только улыбнулся на рассказы бабушки. Волков не бывает. Вековой лес проглотил его в свой мрак. Но Юнги не боялся. Он слышал стрекот и видел сияние светлячков. А они словно и не боялись его, рядом летели, провожали в самую гущу. Утренний ветер шелестел между крон деревьев и трав. Он, как добрый посланник, донес до ушей Юнги тихий плеск воды. Юнги рассмеялся и побежал, перескакивая через торчащие коряги. Он выбежал к озеру, что медленно накатывало волны на бережок от небольшого ветерка. В его чистой глади отражались кроны деревьев, сияние светлячков и предрассветное небо. Юнги не думает, что на глубине могут скрываться какие-то опасности. Он разувается и скидывает с плеч рубаху, что мягко упала на теплую землю. Юнги переступил ее и начал медленно входить в воду. Вода оказалась теплой. Она мягко окутала сначала ступни, затем щиколотки, голень, бедра. Юнги провел ладонью по водной глади, пуская круги по воде. Юнги нырнул, ощущая, как вода обволакивает его полностью. Каждую частичку. Юнги чувствует себя, словно в утробе матери. Так спокойно. Так умиротворенно. Он вынырнул и перевернулся на спину, расслабляясь. Легкое течение качает его, а Юнги, раскинув руки, смотрит на волшебной красоты небо. Светлячки начали один за одним пропадать. Рассвет начал мягко просыпаться, разливая малиновый сироп по черничному небу. Юнги эту красоту никогда не забудет. А еще он не забудет черные, как сама ночь, глаза, смотрящие на него почти не моргая. Мужчина сидел на берегу. Волны аккуратно облизывали его ступни. А взгляд глаз цвета оникса неотрывно привязан к мальчишке. У него кожа бледная светится в утреннем свете, ребра острые торчат, а меж ключиц, в ложбинке, осталась вода. Испугался ли Юнги тогда? Нет. Почему-то он чувствовал, что мужчина ему вреда не причинит. Он просто смотрел и молчал. Юнги начал выходить из воды и думал, что внимание мужчины привлечет его тело, но он смотрел только в глаза. В глаза, в которых отражалась последняя звезда на утреннем небе. — Я найду тебя, — хрипло сказал он таким голосом, что у Юнги затряслись поджилки. И он не сомневался — найдет. Намджун — чистокровный волк, живущий по законам стаи. Его мать-волчица, выкормив детей, бросила их одних. Оставила выживать, как безродных собак. Намджуну повезло больше, чем его братьям и сестрам. Его природа наградила бесконечным упорством, чувством справедливости и жаждой мести, от которой он готов был свернуть не только горы, но и иссушить океан. Его, одинокого волчонка, швырял шторм жизни из одного угла в другой. Более сильные волки его шпыняли, обижали, принижали. И все это только закрепило его. Намджун не принимал человеческий образ ровно до тех пор, пока однажды не забрел в чужую стаю. Цель у него была одна — свергнуть вожака и встать на его место. В случае провала — смерть. Но Намджун смог. И тогда, держа в клыках оторванную голову вожака-альфы, он перевоплотился в человека. Его теперь уже сородичи протяжно завыли, восхваляя нового вожака. Так, стоящий с волчьей головой в человеческих пальцах, окровавленный, он объявил о начале новой эры. Эры Намджуна. Эта деревня — его маленькая родина, но живет он совсем не здесь. Иногда они всей стаей уезжают на охоту, рыбалку или просто для того, чтобы помедитировать. Жить им приходится в городе, где природы нет от слова совсем. Выхлопные газы, смог, асфальт, а редкое деревцо кажется благословением. Для волка быть в таком заточении — хуже смерти. Но деваться им некуда. Никто не живет отшельниками в диком лесу. Цивилизация, чтоб ее. У Намджуна своя квартира, машина и даже строительный бизнес, но зверь в груди иногда рвется сюда, на свободу. Хотя бы подышать чистым воздухом. Ему вот уже двадцать шестой год, и его положение требовало одного — продолжение рода. Но все волчицы, что встречались ему на пути, не вызывали ничего, кроме безразличия. Намджун чувствовал — не то. И в то же время не понимал, а что ему вообще нужно? Чего он вообще хочет? До этого утра Намджун не понимал. Но, оказалось, этот мальчишка, до невозможного вкусно пахнущий лавандой — все, что ему было необходимо. Как и обещал, Намджун его нашел на следующее утро. Он отправился в его дом вместе с тремя волками-бетами из его стаи. Они покорно шли за ним, вспахивая землю мощными лапами. На Намджуне была подпоясанная рубаха, холщовые штаны бледно-горчичного цвета, на шее сплетенный из цветов венок, второй такой же он нес в своих руках, а ноги были босыми. У волков так принято. Единение с природой — вот, что для них важно, все, что у них ценится. Когда бабушка открыла дверь, она подумала, что ее хватит удар. Намджун сказал лишь четыре слова: «Я пришел за ним», и больше не проронил ничего. Юнги был шокирован не меньше бабушки. Ему бы драться, кусаться, свою честь отстаивать, потому что, черт возьми, что здесь вообще происходит? Юнги всю свою сознательную жизнь верил в то, что волки — это бабушкины выдумки, а сейчас перед ним стоит почти двухметровый мужчина и говорит о том, что Юнги его мужем будет. Мину кажется, что он спит. Когда волк закинул его на свое плечо и понес к выходу, Юнги начал брыкаться, кричать, колотить кулаками его спину, да только все без толку — забрали. Намджун, вообще-то, не дикарь, но упустить этого омегу будет самой большой глупостью в его жизни. Сердце так подсказывало. И совсем его не волновало то, что мальчишка — человек, не сможет дать ему большого потомства. Намджун был бы рад просто просыпаться рядом с ним. Эта холодная постель ему уже надоела. Юнги выставили перед всей стаей, как товар. Он не понимал, что творится, его паника захватила вместе с шоком. — Теперь ты — мой омега, — сказал Намджун. Не попросил, не предложил, он просто сказал это, как простой факт. Как то, что небо голубое, трава зеленая, а Юнги намджунов. Теперь навсегда. — С чего ты взял, что я этого хочу? — вздернул подбородок омега, а Намджун рассмеялся. Мнение Юнги никто и не спрашивал. Его просто поставили перед фактом. Сначала было дико и страшно засыпать рядом с этим мужчиной в чужой квартире. А потом… привык, что ли. Даже стал готовить для Намджуна завтрак, хоть и не умел. Но он учился, а Намджун героически съедал все, что бы омега ни приготовил. Юнги его жертвы и вправду ценил. Сначала он волка боялся, шарахался от каждого движения. Но он понял, что Намджун не собирается причинять ему боль. Волки заботятся о своей паре, как не заботятся даже о себе. Юнги тематическую книгу зачем-то купил (он даже не думал, что такие существуют), да и на примере Намджуна он увидел все сам. Со временем пришло и то, что Юнги мог бы, наверное, назвать «любовь». От Намджуна, от его теплых прикосновений к коже, от поцелуев в сумасшедше бьющуюся жилку, Юнги словно рассыпался по частям, а Намджун собирал его обратно вновь и вновь. Намджун его любил. Юнги чувствовал это, когда прикасался прохладными ладонями к намджуновой груди слева. Там сердце грело так, что почти обжигало. И Юнги ему верил. А примерно через год Юнги понес от Намджуна. Наверное, тогда не было волка счастливее его. Он Юнги кружил на руках, смеялся так искренне и чисто, что у Юнги в груди защемило. Всю беременность Юнги он ни на шаг не отходил, буквально сдувал пылинки. А малыш внутри был крепким, Юнги чувствовал его силу. Каждую ночь, когда они лежали вместе, Намджун гладил его по животу и шептал что-то нежное, малыш реагировал на каждое отцовское слово и больно пинал Юнги в живот. Но Юнги не жаловался. Он своего малыша полюбил самой чистой любовью. Родился у них омега, которого Юнги назвал нежным, трепетным «Тэхен». И пусть вся беременность и роды дались ему сложно, Юнги ни о чем не жалеет. Это стоило того, чтобы потом держать маленький сверток в своих ладонях и ласково целовать его мягкие круглые щечки. Маленький Тэхен цеплялся пальцами за папин палец, а Юнги чувствовал влагу в уголках глаз. Его маленький, беззащитный комочек, который так отчаянно в нем нуждается. Юнги всего себя посвятил этому малышу. Намджун бы за своего ребенка рвал глотки, уничтожал и стирал с лица Земли. Его любовь к ребенку, которого подарил ему Юнги, не измеряется известными людям значениями. У них связь особая. Телепатическая. Красной нитью опоясывающая. Намджун смотрит, как Юнги сидит на кровати, держит на руках их дитя и кормит его молоком из бутылочки. Намджун улыбается и чувствует себя самым счастливым на Земле.
🐺
Дождь настигает Юнги внезапно. Он чертыхается и, накрыв голову папкой с бумагами, которую прихватил с работы, чтобы поработать дома, побежал через дворы. Чертов эвакуатор забрал его машину за неправильную парковку. У Юнги весь день с самого утра пошел наперекосяк. Сначала Тэхен утром устроил истерику, потому что не захотел идти в детский сад, перевернул тарелку с кашей Юнги на рубашку, и тому пришлось экстренно искать замену, но, как назло, все оказалось в стирке. Намджун, поцеловав омегу в щеку, ушел на работу и предупредил, что задержится — в стае проблемы. Затем внезапно, словно у Юнги и так не было проблем, отключили воду, и ему нечем было искупать измазанного Тэхена. Прибегнуть пришлось к влажным салфеткам, а Юнги медленно закипал на свою тяжкую судьбу и этот проклятый день. Кое-как уговорив капризного малыша поехать в детский сад, Юнги по пути на работу попал в пробку на полчаса. А рабочий день начался уже час назад! Мало того, Тэхен-и забыл в машине своего плюшевого кролика, имя которому так и не смог придумать, и бутылочку с соком. Юнги выругнулся на себя за собственную невнимательность, и ему пришлось возвращаться, иначе истерика у малыша не закончилась бы. Он категорически не признает чужие игрушки. Юнги, схватив бутылочку с соком и игрушку, забежал в здание детского сада, и спешно поздоровался со всеми воспитателями. — Папочка! — зареванный омега кинулся к папе в объятия. Запыхавшийся Юнги присел на корточки и обнял своего ребенка. — Все, ТэТэ, не плачь, — утешил хлюпающего носиком омегу Юнги, вытирая его слезы рукавом своего пальто. — Смотри, что папа тебе привез, — он с улыбкой отдал мальчику его игрушку. У Тэхен-и сразу же загорелись глазки, и он перестал плакать. — Спасибо, папочка! — поцеловав папу в кончик носа, малыш унесся играть в свою группу, а Юнги, отдав бутылочку с соком воспитателю, поторопился вернуться в машину. Он уже безбожно опоздал, и ему сделают выговор. Так и получилось. Юнги пришел только к десяти, и ему пришлось стыдливо прятать глаза, пока начальник отдела выплевывал ему в лицо слова о безответственности и неуважении. Проглотив не беспочвенные замечания, Юнги со вздохом вернулся к своей работе. Ему еще предстояло написать статью о повышении пенсионного возраста и почему это полезно для страны, хотя Юнги никогда так не думал. И вот, этот день закончился тем, что его задержали на работе (Юнги уверен, специально), а машину эвакуировали, потому что Юнги в спехе наплевал на всякие правила. Благо, он позвонил папе, чтобы он забрал Тэхена из садика. Юнги, промокший до нитки, забежал под козырек какого-то магазина. Он так устал от этого дня, что впору было либо разреветься, либо выпить чай и полежать в горячей ванне. Хоть звони Намджуну и отрывай его от работы, чтобы забрал. Но Юнги этого не любит. Намджун и так с трудом разрешил ему работать, когда Тэхену исполнилось три года. Альфа не поддерживает этого. В его понимании идеальный муж должен сидеть дома и воспитывать выводок детей, но Юнги не этого хотел. Он и так слишком рано вышел замуж и родил ребенка. Да, он ни о чем не жалеет и никогда жалеть не будет, но ему хотелось наверстать упущенное. Через связи Намджун смог устроить мужа на работу, вести колонку в газете, но Юнги этого мало. Он хочет продолжить учиться. Омега выдохнул и прислонился спиной к столбу, откидывая голову назад. Ему сейчас хочется просто теплой воды, чтобы смыть этот день. Порой дни бывают просто замечательные — Тэхен не капризничает, спокойно съедает свой завтрак, и Намджун отвозит его в садик, а Юнги спокойно пьет кофе и потом едет на работу, а бывают вот такие, от которых голова идет кругом. Юнги потер виски. Дождь, кажется, только усиливается. Нужно бежать дальше, осталось совсем немного. Когда Юнги хотел было уже выйти из-под козырька, он услышал тихий, жалобный скулеж. Он знает этот скулеж. Когда Тэхен обращается в белого волчонка и случайно ударится, он так же скулит, поджимает лапку под себя, а Юнги несется его утешать. Но здесь… здесь другое. Здесь скулеж одинокий, потерянный. Был бы он человеческий, вероятно, это был бы плач. Навзрыд. У Юнги сердце дрогнуло. Он не каменный вовсе. Душа у него ранимая. Пусть он зачастую не показывает своих чувств, но здесь… Он просто не может пройти мимо. Прикрывшись все той же папкой, Юнги пошел на звук. Он обошел магазин по кругу и наткнулся на мусорные контейнеры. Дождь заглушал скулеж, но именно отсюда он был сильнее. Юнги достал свой телефон, с трудом попадая пальцами по сенсору, и включил фонарик. Он начал светить на контейнер, но ничего примечательного не нашел. Тогда он зашел за него, и увидел того, кто там протяжно выл. То был маленький промокший волчонок, сидевший в такой же мокрой коробке. Он выл, поднимая мордочку вверх, будто звал на помощь. Его черная шерсть сосульками повисла. Видно, что волчонок, если считать человеческие года, примерно одногодка Тэхен-и, если не младше. Увидев, что он не один, волчонок замолчал, смотря своими глазами-пуговками на Юнги так, что у того сердце от боли сжалось, а в уголках глаз начала собираться влага. — Господи, — прошептал Юнги. — Тише, малыш, не плачь. Я нашел тебя. Юнги присел на корточки перед волчонком и протянул к нему руку. Волчонок боязливо отпрянул, но улыбка этого человека… она разливала внутри тепло, пусть волчонок промок насквозь и продрог. Волчонок ткнулся мордочкой в его руку, словно просил ласки, а Юнги не понимал, какой нужно быть тварью, чтобы вот так выкинуть свое дитя. Ведь Юнги тоже папа. У него дома свой волчонок, вероятно, ждет его и смотрит мультики. А этот сидит под дождем и ждет верной гибели. Нет. Юнги этого допустить не может. — Пойдем домой, волчонок, — слегка улыбнулся Юнги и взял волчонка на руки, пряча его под свое пальто. Домой Юнги вернулся промокшим насквозь. Благо, бумаги не намокли, но это последнее, что сейчас волновало его. Он кинул их на тумбу и снял пальто, прижимая дрожащего волчонка к себе. Из комнаты ураганом вынесся Тэхен в пижамных шортиках, одном носке и приклеенном к волосам каким-то стикером со зверушками. Но он тут же остановился, как вкопанный, когда увидел странного гостя на руках у папы. — Папа, кто это? — удивленно спросил малыш, тыкая маленьким пальчиком в волчонка, уткнувшегося холодным носом Юнги в шею. — Это… это Чонгук, Тэхен-а. Познакомься, — Юнги присел, поглаживая волчонка по спинке. Тэхен завороженно на него смотрел, а после протянул ручку, чтобы коснуться мокрой шерсти, но Чонгук зарычал, и Тэхен испуганно отпрянул. Его глазки наполнились слезами. — Папочка, он рычит! — Он просто боится, солнышко, — вздохнул Юнги, одной рукой перехватывая волчонка, а другой поглаживая сынишку по голове. — Где дедушка, Ен-и? — Спит, — надул губы Тэхен, все еще не отрывая взгляда от волчонка. — Папочка, можно я покажу Чонгук-и свои иглушки? — Конечно, малыш, только Чонгук-и сначала нужно искупать, он замерз, — Юнги улыбнулся, поднялся и пошел в ванную. — Можешь помочь мне, а можешь подождать в комнате. Я помою его и приду укладывать тебя спать. — Помогу! — вызвался Тэхен-и, неуклюже побежав за папой. — Он может искупаться моим шампунем, — улыбнулся малыш своей квадратной улыбкой, протягивая папе свой шампунь с запахом клубники. — Чонгук-и, скажи Тэхен-и «спасибо», — Юнги поставил волчонка в ванну и включил теплую воду, поливая его. Чонгук довольно заскулил, подставляясь под теплые струи. Тэхен заинтересованно привстал на носочки, хватаясь пальчиками за бортики ванной и заглядывая внутрь, хотя до бортика доставал только носиком. Ему так интересно смотреть на этого волчонка. — Папочка? — позвал Тэхен. — Да, солнышко? — Юнги закатил рукава своей промокшей рубашки и выдавил шампунь на ладонь, начав намыливать черную шерсть. Волчонок от удовольствия вилял хвостом. — А Чонгук-и останется с нами? — Я… — Юнги завис на мгновение, глянув на Чонгука. Тот тоже смотрел на Юнги, словно ожидал ответ. И Юнги осознает, что Чонгук все понимает. — Я не знаю, солнышко. Это должен решить твой отец, — грустно вздохнул Юнги. Он не надеется на положительный ответ. В стае самый сильный альфа убивает слабых. Так было всегда. Испокон веков. — Что здесь происходит? — Юнги вздрогнул от ледяного тона. Намджун еще в коридоре почувствовал чужой запах. Тэхен счастливо улыбнулся, подбегая к отцу. Намджун взял сына на руки, пропуская мимо ушей то, что он начал тараторить. Его интересовало только то, чем занимается Юнги. — Что это за шавка и что он делает в моем доме? — Намджун, прекрати, — поджал губы Юнги, смыл с волчонка пену и закутал его в полотенце, вновь прижимая к себе. — Это Чонгук-и! — вмешался Тэхен, счастливо улыбаясь. Он и не заметил напряжение, возросшее между родителями. — Отец, можно он останется с нами? Ну, пожа-а-алуйста! — начал канючить омега, дергая папу за ворот рубашки. — Я уложу Тэхена, а потом мы поговорим, — Намджун недобро сверкнул глазами, кинув взгляд на сжавшегося на руках Юнги волчонка, и ушел укладывать Тэхена. Юнги вздохнул, поглаживая свою ценную ношу через полотенце. Так он и думал. Намджун его скорее убьет, чем оставит у себя. Вожаки так не делают. Оставить потенциального конкурента в стае — глупо, Намджун на такое не пойдет. Но Юнги даже не чувствует, чтобы волчонок был альфой. Он отнес его на кухню, тщательно вытер полотенцем и поставил на пол. Волчонок ткнулся носом в его руку, заставляя Юнги грустно улыбнуться. — Малыш, ты можешь перевоплотиться? Я хочу покормить тебя, хорошо? — прошептал Юнги, почесав малыша за ушком. Омега встал и отвернулся к холодильнику, достав из него приготовленный до этого ужин. Намджун, наверняка, тоже голодный. Юнги насыпал две порции — большую для Намджуна и маленькую для Чонгука. Сам он не чувствовал голода, он чувствовал только горькое послевкусие на кончике языка. Он уже заранее знает, что Намджун ответит «нет», но все равно на что-то надеется. Микроволновка пискнула, и Юнги достал из нее две тарелки, оборачиваясь к столу. Перед ним стоял маленький малыш, кутающийся в полотенце, что было слишком большим для него. Влажные смоляные пряди упали на черные глазки. И взгляд у него, как у дикого волчонка. Губки плотно сжаты. Он смотрит исподлобья и сжимает маленькими пальчиками полотенце, как броню. Юнги улыбнулся и присел перед ним, поглаживая большим пальцем прохладную щечку. — Иди сюда, — усадив малыша на свои колени, Юнги пододвинул к себе маленькую тарелку и подцепил палочками кусочек мяса. — Открой ротик, не бойся. Вкусно, — омега улыбнулся. Чонгук смотрит недоверчиво, но губки размыкает, и Юнги вкладывает ему в рот мяса. Почувствовав вкус, Чонгук начинает жадно жевать. Голодный. У омеги от этого сердце кровью обливается. Малыш выхватил палочки из его пальцев, жадно начав есть. Но он не умел пользоваться палочками. Он откинул их в сторону и начал кушать руками. Настоящий дикарчонок. Юнги хихикнул и, не удержавшись, поцеловал его в макушку. — Может, еще усыновить его попросишь? — хмыкнул Намджун, наблюдающий эту картину. — Почему ты такой жестокий? — вздохнул Юнги, подняв на Намджуна тяжелый взгляд. — Этот малыш умрет один. — А почему меня должна волновать его судьба? — мужчина выгнул бровь. — Меня в свое время никто не жалел, Юнги, и я никого жалеть не привык. В стае может быть только один альфа. — С чего ты взял, что он альфа? — Юнги поджал губы. — Он еще мал, он может быть и бетой. — Я чувствую, — ухмыльнулся альфа, глянув на жадно поедающего свой ужин Чонгука. — Он не останется с нами. — Намджун, — шепотом позвал Юнги. — Господи, он ведь ровесник нашего Тэхен-и. Неужели ничего в тебе не екает от этого? Намджун прищурился и посмотрел на омегу, прижимающего к себе чужого ребенка. — У тебя большое сердце, Юнги. Пусть переночует сегодня здесь, но завтра его тут быть не должно. Ты понял меня? Юнги поджал губы и отвернулся, зарываясь носом в пахнущие клубникой волосы. Чонгук доел и жадно облизал пальчики. Он бы добавку попросил, но разговаривать не умеет. Никто его не научил. Он потянулся к порции Намджуна, но, поймав злой взгляд старшего альфы, отпрянул от нее и прижался спиной к груди Юнги. — Ты понял меня? — грубее спросил Намджун. — Понял, — ответил Юнги.