29 декабря
Неделя пролетела для Игоря совершенно незаметно, но при этом он всё время чувствовал себя как на иголках. Не хотелось думать ни о еде, ни об экзаменах, ни о футболе, потому что в голове крутились воображаемые разговоры между ним и Артёмом, в которых Игорь то постоянно извинялся, то грубил, а Артём в свою очередь то прощал его и прятал от мира в своих объятиях, то называл самыми грубыми словами. Мысли не давали покоя, а страх по мере приближения выходных сдавливал лёгкие сильнее. Теперь Игорь не был уверен, что вообще произнесёт хоть слово, не разрыдавшись как девчонка. Каждую ночь Акинфеев засыпал, пытаясь представить грядущую встречу, которой он до дрожи в коленях боялся, а утром он просыпался с озонанием того, что она уже на день ближе. Но был от этого и свой плюс: он шёл на поправку и набирал вес, сам того не замечая, и это было совсем не страшно, потому что физическое состояние определённо улучшалось. В субботу утром Игорь понял, что вряд ли найдёт в себе смелость выйти в коридор. Лучше уж что-нибудь такое учудить, чтобы его не допускали до встреч вообще! А вдруг Дзюба просто решил его проучить, и никуда он не придёт? — Игорь, поднимайся давай. На завтрак опоздаешь. Костя стоял около постели Акинфеева и смотрел на него максимально настойчивым, хотя и уставшим взглядом (кажется он мало спал прошлой ночью). Последние дни Костя был серьёзен как никогда и почему-то стал больше времени проводить с Игорем, считая своим долгом разговаривать с ним и напоминать о приёмах пищи. Наверное, это было связано с выпиской Ксюши, переводом Феди в палату надзора, но ведь был ещё Саша… — Да-да, Игорёк, раскачивайся! — весело сказал парень, оказавшись рядом с другом, и силком стащил с Акинфеева одеяло. Тот не сопротивлялся. Видимо Костя с Сашей решили взять Игоря под своё крыло. Хорошо, что он был совершенно не против компании, и ребята хорошими оказались… — Встаю, — протянул Акинфеев, обречённо сползая с кровати и направляясь в туалет, где, разумеется, тоже не было дверей. Завтрак прошёл быстро. Игорь мигом проглотил овсяную кашу и бутерброд с маслом, чем очень радовал Александра, который хотя и доверял парню, но всё равно переживал за его самочувствие, ведь в случае каких-то инцидентов вся ответственность ляжет на его плечи. Благо, таковых пока не случалось. После завтрака было назначено обследование, а именно страшное для всех пациентов в этой части столовой слово: взвешивание. Хорошо, что Игорь его больше не боялся. На самом деле, ему резко стало плевать на цифры на весах, которые с каждой неделей довольно быстро ползли вверх (конечно, ведь всё «лечение» в этой больнице заключалось лишь в наборе веса, а с тараканами в голове, будь добр, договаривайся сам). Они вдруг потеряли всякое значение, и порой, задаваясь вопросом, почему такая мелочь играла едва ли не самую главную роль в его прошлом, настоящий Акинфеев улыбался. Он думал, неужели цифры на весах — единственное, что могло скрасить его серые будни? Создать ложную иллюзию того, что ты чего-то достиг? Ведь это, по сути, такая несущественная мелочь мира, что даже смешно! Как будто эти цифры за тебя жизнь проживут. Как отвес в несколько килограмм может изменить тебя внутренне? Разве ты станешь другим человеком? Родишься заново, найдёшь смысл жизни или откроешь новую планету? Возможно, изменится твоя внешность. Сбрось ты десять килограмм или набери пятнадцать — душа-то останется той же. Вес не определяет тебя как личность. Не нужно верить постам в интернете а-ля «я похудела и стала счастливее». Нет, она не стала. Она пересмотрела своё отношение к жизни, обрела новые ценности, подружилась с собственным организмом, но это не заслуга похудения. Это результат работы над собой и достижения гармонии со своим телом и разумом. Взвешивание всегда проходило самым глупым образом. Во-первых, после завтрака, когда ты уже поел и в желудке была пища. Во-вторых, никто не делал скидку на одежду, которая могла прибавить прилично. А, в-третьих, это выглядело крайне глупо: просто встаёшь на весы, показатели записывают и свободен. Такими темпами можно набирать вес и дома, но вопрос в том, получится ли у тебя его набрать. — Плюс два килограмма за неделю, — озвучила результат «мучений» одна из медсестёр (более приятная по общению, чем та мымра-санитарка), когда Акинфеев уже надевал обувь. — Молодец, Игорь, можешь идти. — Вы запомнили моё имя? — вскинул брови парень, потому что женщина озвучила его без медицинской карты и лишь сделала пометки в блокнот. — Конечно, — улыбнулась она, — у нас тут не часто парни бывают. Точно, как же он сразу не додумался! Игорь усмехнулся и направился к своей палате. Утро субботнего дня было по обыкновению скучным, как и все предыдущие, однако ожидание грядущей встречи создавало для Игоря напряжённую атмосферу. Он стал ощущать, что стены давят на него гораздо сильнее, чем в первые дни, что ему не хватает воздуха и света. Время застыло, но одновременно продолжало ползти, превращая минуты в пытку. Игорь нашёл Костю и Сашу в игровой комнате, в которой они обычно и проводили целые дни. Костя снова читал, а Саша рисовал что-то резкими движениями. Они не разговаривали и по-своему справлялись с тоской. Однако присутствие друг друга было чем-то необходимым, чем-то очень нужным, чтобы чувствовать себя в безопасности. Когда вошёл Акинфеев, парни на секунду оторвались от занятий, но после снова вернулись к бездумному времяпровождению. — Что читаешь? — То, что помогает бороться с депрессией, — ответил Костя и показал Игорю старенькую обложку «Преступления и наказания». — Но ведь это русская классика… — сказал Акинфеев, смотря на «сокамерника» непонимающим взглядом. Костя вдруг рассмеялся: — Вот именно! Игорь иронию оценил и тоже улыбнулся. Костя посмотрел на него какое-то время и вернулся к чтению, явно не зная, как продолжить разговор или, напротив, его избежать. Акинфеев это понял, поэтому границы нарушать не стал. Он встал с дивана и подошёл к книжному шкафу рядом с письменным столом, сделав вид, что ищет себе подходящее для чтения произведение. Книгу он брать не хотел, а вот заглянуть в листок Саши (как бы нахально не выглядело это вторжение в личное пространство) было любопытно. И Игорь ужаснулся, когда увидел отвратительное чудовище на альбомном листе: бесформенное, с десятками глаз и окровавленными зубами. По телу пробежала дрожь от мимолётной мысли, что Саша, возможно, видит этого монстра (и, наверное, многих других) сейчас в этой комнате, что он живёт в полунастоящем мире и вынужден сражаться со своими кошмарами всегда, без возможности выиграть. Сложно описать словами, какие чувства он испытывает. Страх? Помешательство? Безразличие? Какая буря накрывает человека, который всегда улыбается? По виду ведь и не скажешь. — Он следит за нами, — Саша неожиданно повернул голову в сторону Игоря, который слишком очевидно пялился в его рисунок без разрешения, и улыбнулся. От этой улыбки Акинфеева бросило в дрожь, он в панике посмотрел на Костю, ожидая от него какой-то поддержки, но тот молчал. После того как Игорь узнал о болезнях ребят, всё для него поменялось. Он старался отрицать, но было очевидно: мелкий Саша, который ему изначально очень симпатизировал, теперь пугал до чёртиков. Игорь непроизвольно стал ожидать от него каких-то странностей, сумасшествия, бреда и опасности, хотя в его поведении не менялось ничего. Саша всё также был спокоен, улыбчив и общителен с друзьями днём, а ночью трясся от страха и прятался под одеяло. — Прямо сейчас следит? — максимально спокойно произнёс Акинфеев, хотя внутри всё похолодело от неутешительного ответа: — Да, — Саша пристально смотрел Игорю в глаза, а затем немного отвёл взгляд в сторону, — он рядом с тобой, но ты не бойся, он не обидит. Сказать, что Акинфеев почувствовал себя первоклассником, который впервые посмотрел ужастик — ничего не сказать. Он побледнел и бегал глазами от одного предмета к другому, от счастливого лица Саши до его рисунка. Конечно, никаких подобных существ в реальности не было, но жуть пробирала до костей. А вдруг Саша и другие «якобы» больные люди просто видят другую, настоящую реальность? А если это мы на самом деле сумасшедшие, а они видят реальный мир? И тут произошло неожиданное. Костя выронил из рук книгу и начал громко хохотать, а Саша, смотря на друга, не выдержал и тоже залился смехом — Да-а-а, Игорёк, видел бы ты своё лицо! — протянул Костя, глупо улыбаясь. — Чего? — моргнул Акинфеев, ни черта не понимая и переводя взгляд с Кости на Сашу. — Прости, — виновато сказал парень, пытаясь сдержать улыбку, но выходило плохо, — я просто иногда прикалываюсь так… Нет рядом с тобой никого. Просто ты так пялился, что не заметил как мы с Кучаем переглядывались. Прости! Бледность лица сменилась красными от стыда щеками. Игорь схватил с полки плюшевого слона и льва и запустил их в морды слишком довольных «шутников». Однако, конечно, злость не могла длиться вечно да и обижаться было бы смешно… Через несколько секунд до Акинфеева дошла вся абсурдность ситуации, и он тоже засмеялся над своей глупостью. — Извини, я не должен был так… Мне просто было любопытно, что ты рисуешь, — оправдывался Игорь, но Саша совершенно не злился, а смотрел на него с довольной детской улыбкой. — Да забей. — Тебе ещё повезло! Мне этот придурок говорил, что эта херня на меня очень зла и мне не стоит делать резких движений! — буркнул Костя и вздрогнул, вспомнив инцидент несколько месяцев назад, когда он сам оказывался в подобной ситуации. А Саша засмеялся, скрывая за этим смехом кошмар всей своей жизни. Лишь смотря в его глаза, потерянные и тусклые, можно было узнать, как на самом деле он несчастен внутри. Глаза — зеркало души, верно? Саша был немаленьким и прекрасно понимал, что родители не смогли принять его болезнь, что он являлся обузой для собственной семьи, поэтому они и оставили его в этом Богом забытом месте одного, никому ненужного и испуганного. Поначалу он, конечно, ждал маму и папу, которые обещали, что в больнице ему помогут, это всего на недельку-другую, но они не приезжали ни в первые дни посещения, ни в последующие. Саша смотрел на настенный календарь в длинном обшарпанном коридоре и мысленно зачёркивал дни, затем недели, месяцы. Вскоре он потерял счёт времени. Было обидно. Обидно, потому что Саша не совсем понимал, почему он не мог вернуться домой, почему дурацкой школы и одноклассников стало так остро не хватать. Он ведь был обычным — тогда почему его заперли здесь? Ну и что, что он видит и слышит то, чего другие не замечают? Эти образы ведь не приносили Саше вреда, а с ним дружили. В детстве он давал имена воображаемым друзьям, даже гулял с ними… Когда Сашу положили в это место и выписали лекарства, всё вдруг изменилось. Появилась апатия ко всему, силы покидали его, а «друзья» вдруг стали агрессивными. Они кричали и нападали на него, а у Саши банально не было сил, чтобы отбиться… Он говорил врачам и медсёстрам, плакал, забивался в углы, но те отгоняли его от себя как дворовую собаку и смеялись, провоцируя тем самым новые нападки со стороны «друзей». Таблетки какое-то время помогали справиться с галлюцинациями, но очень подрывали физическое состояние. Саша понял, что не хочет остаться «овощем» на всю жизнь и стал обманывать врачей, пряча лекарства. А потом в лечебнице появился Александр — единственный человек, рядом с которым страхи отступали. Они его боялись. — Пионер-отряд уже в сборе? Прошло всего два дня, но казалось, что Александра не было целую вечность. — Саша! — бросился к молодому человеку его тёзка. Медбрат заключил его в крепкие объятия, пряча улыбку в непослушных волосах мальчишки. Они стояли неподвижно, будто пытаясь возместить потерянное за двое суток время, и было в этих объятиях какое-то трагичное и глубокое, понятное лишь им одним чувство. Парень что-то тихо прошептал на ухо Сашке, потрепал его по волосам, а тот лишь утвердительно кивнул и разорвал объятия. — Я тут вам кое-что вкусное принёс, — сказал Александр и вытащил из кармана заманчивый пакетик шоколадных конфет. Единственный плюс в выходных Александра был в том, что он потом обязательно приносил сладкое, которое в больнице, естественно, не давали. Глаза сладкоежки-Кости тут же лихорадочно заблестели. Они с Федей просто с ума сходили от всяких шоколадок и батончиков. Саша вежливо отказался, потому что был ко всему этому равнодушен, а Игорь недоверчиво посмотрел на пакет. Однако увидев свои любимые конфеты, он неловко подошёл к Александру и попросил одну. Костя же набрал себе целую горсть и половину засунул в карман. Он посмотрел на медбрата и с мольбой спросил: — Можно я… Могу я пойти к Феде? Саша и Игорь быстро переглянулись, понимая, что к Феде его не пустят, а от них буквально ничего не зависело, и тяжело вздохнули, не в силах помочь другу. Оставалось лишь смотреть на грустного Костю, который без Феди всё больше становился похожим на тень. — К нему сейчас нельзя, извини, — с сочувствием произнёс Александр, а Костя тут же плечи опустил, поник весь, но не успел он поковылять в палату, как парень его остановил: — Придётся подождать до обеда. Костя сиял ярче новогодней ёлки.***
Игорь, машинально пиная мяч в стену, потерянно смотрел на часы, которые показывали половину второго. Оставалось полчаса до тихого часа и, соответственно, посещения родителей. К нему так никто и не пришёл. Не сказать, что Акинфеев действительно верил, что Артём придёт, но он определённо надеялся… Хотя, с какой стати он вообще решил, что Дзюба навестит его именно в эти выходные? У него, в отличии от Игоря, могут быть дела. Да и вообще, почему Артём должен был приходить? Возможно, он просто из вежливости пообещал навестить Игоря, а на деле и видеть его не желал… Да, определённо в этом дело. Картинка перед глазами стала размываться, и футбольный мяч по неосторожности выкатился в коридор. Однако Акинфеев не спешил вставать с пола и идти за ним. Парень не понимал от чего, но слёзы подступили к горлу. Мечты о встрече с Артёмом, его прощение и счастливый финал, которым он так грезил и жил последние дни, оказались не более чем обманом разума. Наверное, если бы мать сегодня пришла, он бы выплакался ей в плечо, и стало бы легче, но и её рядом не было. А вдруг он останется здесь как и Саша? Вдруг его тоже все бросили? — Игорь? Погружённый в свой омут мыслей, Акинфеев и не заметил, как Саша вошёл в комнату и присел рядом с ним. — Ты в порядке? Тебе плохо? Мне позвать врачей? — обеспокоенно спросил юноша. Игорь отрицательно покачал головой, хотя его руки подрагивали, будто что-то действительно не так. — Нет, — выдохнул он, не зная, что ещё сказать, но ответ неожиданно сам сорвался с губ. — Я просто чувствую себя… одиноким, понимаешь? — но ответ не требовался: Саша его прекрасно понимал. — Но я сам в этом виноват. Я разрушил отношения со своей семьёй, друзьями и человеком, который искренне пытался мне помочь. Я так много гадостей ему наговорил, хотя он мне очень-очень дорог… — всхлипнул он. — Я будто порчу всё, к чему прикасаюсь. Они устали от моих проблем и вечного негатива, и теперь я им просто-напросто не нужен. Я ведь… сам себе всё придумал. Я не болен: я просто эгоист, которому требовалось внимание. Меня все жалеют, хотя я этого не заслуживаю, а вот у тебя проблемы куда серьёзнее многих, но ты ведь так себя не ведёшь, верно? Саша слушал спокойно, молча, не перебивая и давая Игорю возможность высказать всё-всё, что его так волновало, словно ему доводилось десятки раз становиться свидетелем «исповеди». Он изредка кивал, но делал это лишь для самого себя, чтобы переварить полученную информацию и утвердиться, что она реальна. Однако последнее предложение будто вернуло Сашу в реальный мир. Он нахмурил брови. — Прости, что? — Чёрт… Я не хотел лишний раз напоминать о таком, извини, — засуетился Игорь, явно чувствуя себя неловко. — Я не хотел сказать, что у тебя ужасная жизнь или что-то типо того, а просто… Блять, что я несу. Саша усмехнулся. — Но ты именно это сейчас и сказал. Ты прав: у меня ужасная жизнь. — Саша… — попытался перебить его Акинфеев, чувствуя, как сгорает со стыда, но его попытка не увенчалась успехом. — Но это тебя не касается, понимаешь? Это ведь моя жизнь, а не твоя, — сказал парень, сжимая край футболки и, видимо, вспоминая что-то. — Я просто не понимаю, почему люди обесценивают свои проблемы, сравнивая их с другими? Да, у меня жизнь не сахар: живу в психушке, потому что родители оставили здесь гнить, шиза и прочее, но это никак тебя не касается. Почему ты думаешь, что должен быть виноват за то, что происходит со мной, если у тебя свой чёртов путь?! Ты имеешь право чувствовать так же, как имею его я. Для меня, например, мои проблемы кажутся ерундой, а твои имеют смысл. Понимаешь, к чему я веду? Всё это обесценивание — полное дерьмо! Игорь ни разу не видел Сашу таким. Он будто весь вспыхнул: глаза блестели, к щекам прилила кровь и даже дыхание стало неровным. Он говорил так, как чувствовал на самом деле, и это придавало ему уверенность. Он говорил так, потому что не раз задумывался над этим вопросом и, очевидно, понимал куда больше, чем многие люди. И Акинфееву оставалось лишь слушать его с широко распахнутыми глазами и медленно переваривать информацию. Предложения будто прошли по венам, прежде чем достигнуть разума, а затем резко ударили по затылку. Игорь посмотрел на Сашу так, словно тот был не обычным подростком, а великим мудрецом, который открыл ему тайны бытия. Однако не успел он прошептать «спасибо», как в комнату зашёл Александр. — Игорь, к тебе пришли. Сердце застучало громко. Игорь смутно помнил, как поднялся на ноги, но, обернувшись, отчётливо запомнил взгляд Саши. Его понимающие глаза и лёгкую улыбку на губах. Он, казалось, больше Игоря понимал, что сегодняшняя встреча будет особенной, что она-то всё разрешит. Саша сидел посреди комнаты, в которой проводил практически все свои дни в больнице, в обыденной обстановке, с теми же книгами, что и год назад, с потрескавшимися стенами и решётчетым окном, и выглядел так, будто он самый счастливый человек в мире. — Иди, — сказал он, и Акинфеев переступил через порог.Шаг.
Один — и мысли путаются между собой, все слова вылетают из головы, ты не помнишь, что хотел сказать, а что забыть. Игорь идёт по коридору за Александром, не зная, что ждёт за дверью приёмной. Два — и сердце подскакивает к горлу. Вдох, пытаешься унять, но ничего не выходит. Ты чувствуешь его стук где-то под рёбрами и убеждаешься: всё-таки живой. Александр подписывает бумаги у дежурного и, кажется, говорит Игорю, что часы посещения скоро заканчиваются, но ему дают лишних полчаса, если понадобятся. Он провожает Акинфеева до дверей холла и говорит, что время пошло. Три — и воздух выбивают из лёгких. Ты будто задыхаешься, умираешь, корчишься от боли, а затем воскресаешь и делаешь первый в жизни глоток кислорода. Игорь выходит в зал и видит Артёма. — Привет, — говорит Дзюба и, кажется, это не сон. Акинфеев замирает у порога и мнётся у двери, словно грязный дворовый пёс, которого с улицы привели в чистый дом. В холле, где проходят свидания с родственниками и близкими, совершенно пусто, хотя при встречах с матерью Игорь нередко делил место с кем-нибудь из пациентов: он в одном углу, тот в другом, чтобы (мало ли) не подслушать чужие разговоры и не смущать людей. Игорь мельком бросает взгляд на часы. Неудивительно: уже три, посещения на сегодня официально завершены. Или нет? Игорь не может заставить себя посмотреть на парня, боясь, что он окажется лишь плодом его воображения, а когда наконец смотрит — умирает мгновенно. Нет, за эти долгие три недели Артём никак не изменился внешне: на нём были тёмные джинсы и чёрная толстовка, а зимняя куртка лежала чуть дальше на скамейке. Щёки красные от холода, а волосы мокрые и торчат в разные стороны — дурак, без шапки ведь ходит. Но было что-то иное во взгляде, каким он смотрел на Игоря, что-то, от чего по телу пробегали мурашки. Нет, это была не злость. Это было то самое нежное чувство, что и прежде, но теперь в десятки раз сильнее — привязанность. Безоговорочная и искренняя. — Привет, — с трудом выдавливает из себя Акинфеев. Он говорит тихо, но в тишине холла голос кажется непозволительно громким. Дзюба кусает губы и шумно выдыхает: выглядит растерянным. Очевидно, что он совсем не так представлял их встречу. Игорь тоже с ожиданиями ошибся. Артём смотрит на Акинфеева прямо, ждёт чего-то с его стороны, но всё это так неловко выглядит, так жалко, что он просто садится на скамью и упирается локтями в колени. — Я не знаю, что сказать, — искренне признаётся он и выглядит таким потерянным и грустным, что у Игоря сердце щемит. Он не замечает, как тело работает быстрее мозга, и он оказывается на скамейке рядом с парнем. — Я тоже, — отвечает Акинфеев. Артём по-доброму усмехается, и им обоим становится легче. С Артёмом вообще всегда всё предельно просто: говори правду, и она окажется лучшим решением. — Отлично. Ну так… как ты тут? — Нормально… А у тебя как дела? — Хорошо. Снова молчание. Они сидят близко, так близко после всего, что произошло, что даже и не верится. Оба смотрят на противоположную стену, а украдкой окидывают взглядом соседа. Часы тикают. — Самый неловкий разговор в моей жизни. Я так даже перед историчкой не туплю, — нарушает тишину Дзюба. Игорь растягивает губы в улыбке. Ему становится смешно, потому что на уроках истории Артём вообще редкий гость. — Согласен, — отвечает он односложно, будто забыл как составлять предложения более чем из двух слов. Они молчат. Неловко, напряжённо, глупо, ожидая действий со стороны второго, но не решаясь что-то сделать самому. А ведь сказать хочется многое. Слова же застряли где-то в горле, — чёрт возьми! — но произнести их не получается, словно кто-то держит пистолет у виска и готовится спустить курок, если произнести слово. Они ведь уже здесь. Они ведь через столькое прошли и чувства свои по дороге не растеряли, а теперь, сидя рядом, собираются просто сдаться? И всё? Игорь сжимает кулаки, царапая ногтями кожу, и внутри от чего-то всё закипает. Он вдруг понимает: либо сейчас, либо больше никогда. Кажется, что они с Артёмом стоят по разные стороны утёсов, а между ними глубокая пропасть. Единственный шанс перебраться — перебороть свой страх и решиться на прыжок. Попытка одна, но порой её более, чем достаточно. Игорь разбегается… — Тём, мне… Мне очень не хватало тебя всё это время. Прости, что тогда наговорил лишнего. Это… это была ложь. прыгает и… Акинфеев закрывает глаза, готовясь неминуемо упасть. Порывы ветра ударяют в лицо, и он боится взглянуть вниз: всегда боялся высоты. Вернее, боялся упасть. Однако именно в момент прыжка он чувствует себя свободнее любого человека в мире. Ему кажется, что сердце на секунду остановилось и снова пошло. — Ты не представляешь, как я надеялся это услышать! Я места себе не находил, боясь представить, что у нас действительно всё так закончится. Игорь вздрагивает. Открывает глаза и поворачивает голову в сторону Артёма, будто не веря своим ушам, но по выражению лица второго всё становится ясно. Дзюба сияет улыбкой, и Акинфеев на секунду сравнивает эту улыбку с улыбкой Кости, когда ему разрешили навестить Федю… И он чувствует себя на своём месте. Счастье в глазах Артёма плещется волнами, а в глазах Игоря отражается блеском солнечных лучей. Он вдруг понимает, что они просто сыграли в дурака. Они изначально знали, что на эмоциях наговорили тогда лишнего, но ничто из этого лишнего правдой не являлось. Они знали, что это лишь своеобразная проверка на прочность, ведь какие-то там звёзды на небе не просто так сошлись, не по ошибке свели их вместе при таких странных обстоятельствах, верно? Так просто должно быть. Они просто живы, молоды и чувствуют в сотни раз сильнее. У них есть сейчас, и они могут изменить потом. — И я, — кивает Игорь, — я был тогда на эмоциях, потому что понимал, что зашёл слишком далеко в своей лжи, а ты был первым, кто пробудил во мне совесть. Я никогда ни с кем не заходил так далеко, и мне не хотелось тянуть тебя на дно за собой, — признаётся Акинфеев, кусая губы, и несмело кладёт свою ладонь поверх руки Дзюбы, точно впервые. Тот улыбается совсем по-детски, и резко закидывает руку на плечо Игоря, обнимая его. — Какой же ты дурак, Игорёшка, — говорит Артём, смеясь и утыкаясь носом в чужие волосы. Они обнимаются, как будто ничего плохого между ними и не было, будто они уже за пределами больницы, счастливы и свободны. Отчасти так и есть: их мысли были далеко-далеко отсюда, они соединяются в линии, создавая созвездия, и лишь тела напоминают о том, что до космоса ещё далеко. — Неужели ты ещё не понял? — говорит он уже шёпотом. — Тебе не придётся меня никуда тянуть: я пойду за тобой сам. Акинфеев поджимает губы, пытаясь спрятать глупую улыбку, но не получается, ведь эмоции бьют через край. Он вдруг начинает смеяться, а на глазах выступают слёзы радости. Он кидается Артёму на шею и абсолютно растворяется в своём маленьком предновогоднем счастье. Обнимая Артёма, он вдруг понимает: это место сделало его сильнее. Наверное, это звучит абсурдно, но благодаря психиатрической больнице он стал чувствовать себя лучше, чем когда-либо. Когда ты находишься в подобном месте хотя бы некоторое время, твои взгляды на мир меняются в корне. Ты ощущаешь острое желание отбросить прошлое, жить и чувствовать, наслаждаться каждым мигом и вздохом, потому что наконец узнаёшь истинное значение слова «счастье». Наедине со своими мыслями понимаешь: оно, счастье это, в банально простых вещах. Ты жив, здоров, а значит тебе подвластен весь мир, а мир всегда должен быть чем-то большим, чем погоня за «идеалами». Иногда справиться с голосами в голове бывает трудно. Они нашёптывают тебе ужасные вещи, пытаются сбить с пути, и ты теряешься. Это нормально — иногда идти у них на поводу, но важно усвоить одну вещь: просить о помощи не стыдно. Признавать, что тебе нужна помощь и просить поддержку у близких — самый смелый поступок. Друзья и родственники не поймут, как тебе помочь, не зная проблемы, поэтому говорить о своих чувствах важно. Знаю, как страшно это порой бывает, но справиться самостоятельно получается не у всех. Знаю, что не у всех есть человек, которому ты можешь рассказать о проблеме. В таком случае придётся брать огонь на себя. Рассказать о проблеме — смело, а бросить ей вызов самоятельно — героический подвиг. Сражение со своими демонами самое тяжелое из всех, потому что победа в одной битве не гарантирует победу в войне, также как и поражение не говорит о проигрыше. Раз за разом придётся вытаскивать себя со дна, доказывать, что ты ещё способен дать бой, но из этого и состоит жизнь. Ты будешь воевать со своим организмом и разумом до тех пор, пока не поймёшь, что они никогда не были тебе врагами. И в тот момент, когда ты полюбишь себя, ты обретёшь гармонию с целым миром. Миром внутри себя. Дзюба смеётся как ребёнок и по-детски переплетает их пальцы. Он непроизвольно опускает взгляд вниз, и неожиданно сердце пропускает удар: из-под серой больничной кофты выглядывает непозволительно яркий для подобного места чёртов красный браслет. Почему он до сих пор не потерял цвет и не порвался? Почему Игорь его не снял? Артём задирает рукав Акинфеева, но парень даже не дёргается, словно ничего и не скрывает. — Это… красная нить? Всё ещё… Почему? — спрашивает Артём, нервно сглатывая, и все мысли смешиваются. Его глаза лихорадочно бегают по лицу Игоря, ища незамедлительный ответ, но парень смотрит на него также весело, как и минуту назад. И как тут понять: это очередной обман или трофей, напоминающий о тяжёлой победе? — Не переживай, всё хорошо, — улыбается Игорь и аккуратно проводит ладонью по колючей щеке Артёма, не разрывая зрительный контакт, и неожиданно для себя понимает, что на нём лежит ответственность за возможность будущего между ними. Акинфеев подаётся вперёд и едва касается губ парня своими в лёгком, но таком нужном им обоим поцелуе, и его сердце колотится бешено-бешено, когда Артём сквозь этот поцелуй улыбается, а в его взгляде блестят те же тёплые искры, что согревали при их первой прогулке по Москве. Это окончательно разрушает стену прошлого между ними. После всех трудностей и долгих недель друг без друга их чувства не остыли, хотя больно было обоим, хотя можно было бы и смириться и жить дальше, поверить в ложь, сказанную на эмоциях, и отпустить. Но сердце не обманешь: их чувства стали лишь сильнее, а подростковый огонь не угас. Артём любил Игоря не из-за ошибок прошлого и желания быть для кого-то героем, а из-за чувств, которые в нём никто ранее не пробуждал. Он полюбил Игоря с первого взгляда, с первого прикосновения и неловкого разговора, ведь Игорь был самым сильным воином из всех, хотя бы потому что он не сдавался. Не сдавался, хотя путь к восстановлению был тяжёл. Не сдавался и продолжал жить, даже если привычные вещи перестали иметь смысл, а мир погрузился во тьму. Акинфеев изначально не сдавался. Он знал, что придёт к восстановлению, что начнёт снова есть, наберёт вес и оставит пищевое расстройство в прошлом. Это был лишь вопрос времени. А Игорь любил Артёма просто за то, что он появился в его жизни тогда, когда он остро нуждался в этом, и научил снова быть. — Теперь это мой талисман на удачу, — говорит Акинфеев, и в его глазах блестят слёзы жизни. Он знает, что весь мир теперь здесь, прямо напротив, в его руках. — Скажи, что веришь мне. — Верю. — Ты в этом уверен? — шепчет Игорь почти без чувств, задыхаясь, и отстраняется, утопая в океане Артёмовых глаз. Смело. В этот раз без лжи и фальши. Совершенно откровенно, с распахнутой душой, по-настоящему. Так, как и должно было быть изначально. Контакт глаза в глаза и одно дыхание на двоих. Их судьбы навсегда соединяются красной нитью. — Абсолютно, — таким же шёпотом отвечает Дзюба, и этого более, чем достаточно. Он склоняет голову и их лбы соприкасаются. — Тогда приготовься: нас ждёт тяжёлый путь в горы. Игорь разбегается, прыгает и оказывается на другой стороне.