***
Прислужники всё ближе орали, а за ним мамки царевича причитали. Им волю дай — никуда не пустят, так и будут за поясок держать, как шестнадцать лет назад, когда царевич ходить научился. Лучезар притаился в камышах. Тут, в заводи, не найдут. Батюшка, конечно, прогневается, брови густые нахмурит, выговаривать начнёт. Может, и вовсе больше никуда не выпустит. Ну и пусть. Голоса слуг смолкли вдали. Царевич улов в мешок убрал, лёг на дно лодки и стал птиц в небе разглядывать. Вот же счастливые, свободные, куда хотят — туда и летят. И за лес дремучий, и за горы дальние, в страны заморские. Там звери невиданные, дворцы из чистого золота, и люди, говорят, двухголовые живут. Ох, Лучезару бы крылья! Оттолкнулся бы от лодки, взлетел в небесную синь и вслед за птицами. Весь мир бы облетел, всё чудеса увидел… Земля, говорят, на чудеса богата, а что он из царского терема видал? Только и радости, что на охоту лес поскакать, да на рыбалку сбечь. О днище лодки внезапно стукнуло и будто провело чем-то. Лодка наклонилась, царевич от мечтаний своих оторвался, резко сел… и отразился в огромных изумрудных глазищах. Облокотившись о борт лодки, на Лучезара смотрело чудо чудное. Лицо бледное, словно солнца не видал никогда. Длинные волосы плечи облепили и плыли по воде, как водоросли. Руки тонкие, пальцы длинные с перламутровыми коготками, а меж ними — перепонки прозрачные. А глаза… Как в зеркале в них: и облака, и река, и сам Лучезар. — Чур меня, — пробормотал царевич. — Водяной никак? Диво глазастое хрустально рассмеялось. — Не угадал. Я самого морского царя сын. — Кого-о-о? — обомлел царевич. — Царя? Морского? Врё-о-ошь… И тут же из воды показался огромный рыбий хвост, плавник резной, словно сказочной бабочки крыло. — Чур меня, чур! — Боишься, — в изумрудных глазах мелькнула грусть. — Пугать не хотел. Прости. — Постой, — опомнился Лучезар. — Откуда ты? Неужто и впрямь в море-окияне русалки есть? А здесь ты зачем? — Сбежал, — вздохнул русал. — Женить меня хотят, а мне не хочется. Лучезар рассмеялся. Не один он такой. Вон, даже на дне морском и то не лучше. Легко вдруг и радостно на душе стало, а морской царевич показался вроде дружка. — Звать тебя как? — с любопытством спросил Лучезар. — На вашем языке не сказать. Да и не нужно тебе знать. Тебе и видеть меня нельзя. — Я никому не скажу, — пообещал царевич. — Да и не поверят. Батюшка твой, видать, как и мой, сердитый. Все отцы одинаковые. Много вас там, на дне морском? — Много, а раньше ещё больше было, пока половина наших на землю не ушла. Давно это было. Кто погиб, а кто выжил. От нас люди и пошли. Прадед мой рассказывал, что у его прадеда два хвоста было, как у тебя, только без этого, — и он показал на босые пальцы на ногах Лучезара. Затем протянул руку и коснулся щеки юноши. — Тёплый какой. — А ты прохладный, — Лучезар удержал его руку в своей. — И кожа нежная, гладкая. Я русалок только в книге на картинках видел. Там тоже написано, что всё из воды народилось. — Я не знаю, что такое книги. — Ну… это такое… Русал палец прохладный к губам Лучезара прижал: — Потом расскажешь. Времени у нас не очень много, — и, развернув лодку, направил её в самую гущу камышей.***
Там крохотный островок, как гриб над водой. Русал тонкие руки вверх выбросил, напружинился, только хвост мелькнул, и уже на островке. — Иди сюда. Лучезар послушно из лодки выбрался и замер. Морской царевич полулежал на земле. Хвост длинный извивался и горел сине-зелёной чешуёй. Выше к бёдрам чешуя бледнела, а там и вовсе пропадала, оставляя белоснежную кожу. Лучезар робко присел и по чешуе рукой провёл: — Какая же красота! Никогда ничего подобного не видел. Русал потянул его к себе, перевернул, сверху оказываясь, и Лучезар утонул в его бездонных зелёных глазах. Как без одежды оказался — и не заметил. И слова, и вопросы не важны стали. Ничего не видел и не слышал, только стонал и губы под поцелуи подставлял, а тело — под нежные руки…***
— Какие вы, люди, страстные, — шептал русал после, гладя Лучезара по волосам. — Как жаль, что мне нельзя остаться надолго. Жарко у вас. Воздух горячий, дышать тяжко. Лучезар тоже им любовался. Краше любого человека был морской царевич. Домой и до этого не хотелось, а теперь и подавно. Всё бы отдал, чтоб ещё с подводным чудом побыть. И жизнь не жалко отдать. Лучезар вслух это и сказал. Морской любовник его засмеялся, словно горсть жемчуга рассыпал. — Так считай и отдал уже. — Как это? — удивился Лучезар. — Убью я тебя сейчас, царевич, ты уж не серчай, — вздохнул русал. — Вкусные вы. Я много людей съел — таких же дурачков наивных, как и ты. Тоже жизнь были готовы отдать. И отдали. Но тебя я долго помнить буду, станешь самым сладким моим воспоминанием. — Да как же… — Лучезар глазами хлопал. Попытался привстать, но тонкая и нежная рука вдруг стала тяжёлой, придавила поперёк груди. — Лежи уж спокойно, — улыбка русала не изменилась, такая же ласковая и безмятежная. — Ты своё получил, теперь моя очередь. По справедливости будет. — Будет тебе сейчас справедливость! — раздалось за спиной. Мелькнуло что-то, русал даже обернуться не успел — весло об его голову треснуло надвое, и он рухнул на землю рядом с Лучезаром. Велька брезгливо пнул русалочий хвост: — Вот ведь нечисть окаянная! — Веля… милый друг… — Лучезар всхлипнул. — Он меня сожрать хотел. Я с ним… А он… — Знамо, хотел, они все такие, — кивнул Велимир. — Пойдём отсюда. Кто знает, сколько их там ещё под водой плавает. Ишь, повадились… — А ты знал? — Мужики говаривали, что видали, — сказал Велимир. — Пением да красотой завлекают, паскуды. Да всё парней аль девок молодых норовят покрасть. Кто им попался — пиши пропало. Держась за Велимира, Лучезар встал, оделся кое-как, стараясь не смотреть на распластанное тело. Но не выдержал, глянул. Морское чудо лежало лицом вниз и раскинув руки. Волосы подсохли и оказались цвета тёмного золота, густые и длинные, а хвост переливался, и прозрачные боковые плавники дрожали на ветерке. — Что же с ним теперь? — С собой можно взять. В чан посадить да людям показывать. А можно чучело набить… — Не надо. — Не надо, так не надо, — согласился Велька и спихнул неподвижное тело в воду. Тонкая рука взмахнула, словно на прощание, сверкнул на солнце в последний раз сине-зелёный хвост и ушёл под воду. — А ты додумался тоже! — нахмурился Велька. — С рыбиной в любовь играть. Они и любить-то не умеют. Одни эти… икстинты. — Красивый он, — тихо сказал Лучезар уже на берегу, а Велька только сплюнул: — Тьфу ты! Дурман-ягода. Накось, царевич, кафтан надень. Ох и рыбой от тебя прёт… Лучезар не ответил, и только всё смотрел в толщу воды, будто пытался что-то разглядеть…